He'll baptise in your legs '''

Чонгук сидит в массажном кресле, которое сразу привлекает к себе внимание, стоит войти в студию. Это кресло стоит в углу и частично прячется за разлапистой арековой пальмой. Растение придаёт студии с выкрашенными в глубокий серый стенами своеобразный уют. И это кресло. Чонгук бы не подумал, что такое вычурное золотое кресло могло бы вписаться в обстановку, но… стоя в углу за пальмой, оно было на своём месте.

И Чонгук мог бы долго говорить и восхищаться студией. Этим маленьким миром человека, который заставляет его чувствовать себя Матильдой из Леона или, боже, Лолитой Набокова. Чонгук уже совершеннолетний, но разница между ними больше, чем между сейчас и днём, когда ему исполнилось девятнадцать. И он до конца не хочет цепляться за эти чёртовы цифры. Но не может. Потому что эта мысль вбилась ему очень крепко.

И единственный шанс забыть обо всём — это, как ни странно, посмотреть ему в глаза.

Чонгук цепляется за эту глубину и бесстыдство, с которым он смотрит в ответ, когда высовывает мокрый язык и проходится им между пальцев его ноги, там, где кожа такая тонкая и чувствительная.

Чонгук крепко прижимается макушкой к подушке кресла и горячо учащённо дышит, продолжая наблюдать за тем, как каждый его палец исчезает между полных губ.

***

Чонгук сидит, спрятав руки между колен, на его голове низко надет капюшон, сам он закутан в оверсайз-худи — максимум комфорта для человека, который не очень-то любит незнакомые компании, а уж тем более, когда он в этой компании самый мелкий.

Его сюда привёл двоюродный брат, Хосок… Ай, чёрт, Джей. Чонгук постоянно забывает, что он — Джей, из-за чего кузен сразу агрессирует на него и указывает на то, что память у Чонгука как у рыбки. Так вот. Джей привёл его сюда, чтобы он не был таким Плаксой Мирттл, которая прячется, не в женском туалете, правда, а в своей конуре-комнате. Помощь, конечно, такая себе, сомнительная. Чонгуку двадцать три, а всем им, остальным, уже тридцать и больше. И он максимально чувствует это вот моральное давление, когда и облажаться не хочется, и мелким тихоней показаться тоже не хочется, и вообще глупым. Поэтому, чтобы что-то сказать, Чонгук думает очень долго, и, пока он думает, нередко тема разговора меняется.

Они сидят на квартире у Хосока. Д ж е я. Чонгук должен обязательно это запомнить!

Кузен вернулся совсем недавно из США, и Чонгук соврёт, если не скажет, что тот выглядит как крутой парень, у которого всё устроено на сто и больше процентов. Он учит уже третий язык, путешествует, в его телефоне куча контактов людей, которые так же, как и он, взяли свою жизнь в собственные руки и являются хозяевами положения. В его инстаграме куча подписчиков, которые комментируют и лайкают каждый его пост, он выкладывает на ютуб видео с его танцевальных практик и немножко личной жизни. У него, боже, даже хейтеры имеются. И это уже показатель какой никакой популярности.

Чонгук рядом с ним себя чувствует крайне блекло. Да, он тоже не совсем бездельник. Он хорош в спорте, раньше активно занимался атлетикой и тхэквондо. И вообще он много чем увлекается, вот только это всё ещё так, на стадии хобби, и чего-то стоящего про себя Чонгук не может сказать. И единственное, что его в этой ситуации успокаивает, так это то, что Джею уже тридцать один, а Чонгуку только двадцать три.

«У меня есть ещё время», — думает Чонгук.

Но главная суть его проблемы в этой компании заключается не только в этом. А в том, что минуту назад его левого запястья коснулся он и притянул к себе поближе со словами:

— Так удобнее будет говорить с тобой, а то они так шумят.

Чонгук лишь кивает, ощущая своим бедром его, и замирает. На запястье всё ещё фантомно ощущаются его тёплые пальцы. Чонгук не думал до этого, что у кого-то может быть настолько комфортно-тёплая рука. Бывает у людей холодные руки или горячие, те и те обжигают по-своему, но это не удивляет. Но у него рука тёплая. Такая, какая надо. Очень приятная, от которой мурашки идут и передёргивает слегка, и глаза хочется прикрыть от удовольствия, и чтобы это ощущение продолжалось как можно дольше.

Его зовут Ким Тэхён. Ему тридцать лет. Он — профессиональный фотограф, интересуется живописью и умеет играть на клавишных и саксофоне. Ким Тэхён — друг и донсен Джея. И Чонгук из всех друзей кузена не понимает лишь Ким Тэхёна, и от этого ему хуже всего.

В первую их встречу он Чонгуку совсем не нравится. Сначала он кажется загруженным, слишком взрослым, смотрит так представительно и как-то тяжело, протягивая Чонгуку руку и здороваясь с ним совсем незаинтересованно. И на этом бы Чонгук не заострял внимания, если бы после не стал ловить его взгляд на себе и не понимать, то ли до этого было напускное равнодушие, что только добавляет минус к карме, то ли Чонгук совсем не умеет читать людей.

Во вторую их встречу Ким Тэхён предстаёт перед ним совсем другим человеком: он делает вещи, которые не должен делать мужчина его лет. Слишком инфантильный — вешает на него ярлык Чонгук, фыркая про себя. И весь оставшийся вечер он общается в основном только с Джеем и ещё одним его другом, американцем, который очень хорошо, хоть и с акцентом, говорит по-корейски.

Третья их встреча становится, вероятно, поворотной для Чонгука. Потому что с того момента Ким Тэхён начинает его смущать. Не так, что он не может поднять головы из-за красных щёк, нет. Чонгук держит своё лицо. Он чувствует всё это внутри. Это… желание стать более значимым в его глазах и в то же время не настолько, чтобы контактировать на полную. Чонгук не может отвести от него взгляда, и это, пожалуй, единственное, что он не может контролировать.

И как-то вечером, когда в квартире Джея остаётся только Чонгук, помимо самого хозяина, кузен кладёт руку на плечо Чонгуку, который моет яблоко под краном, и говорит:

— Забыл тебя предупредить. Не ведись.

— Хм-м? — Чонгук правда не понимает, о чём идёт речь, он где-то далёко в своих мыслях, намывая один и тот же бок яблока уже какое-то время.

— Он хороший друг и донсен, никаких претензий нет. Но он слишком хорош в том, чтобы привлекать внимание таких впечатлительных людей, как ты.

У Чонгука из рук выскальзывает яблоко и со стуком падает на дно раковины, катясь к хромированному бортику. Он поднимает голову и смотрит в глаза Джею, всё ещё не понимая о чём тот говорит.

Джей вздыхает.

— Послушай. Минимум — он тебе хороший сонбэ, максимум — хён, понимаешь? Семь лет, Чонгук, это не просто цифра. Это пропасть. И он, может, и кажется лёгким на подъём человеком, но это на самом деле не так. Ты ещё пацан в его глазах. И вообще он мало кого к себе подпускает действительно близко, хоть и выглядит социальным человеком. Чёрт, Чонгук, это разобьёт тебе сердце…

— Да с чего ты?! — Чонгук сильно возмущён, он чувствует себя так, будто его обвиняют в проступке, который он не совершал и даже не мог помыслить совершить.

— Потому что я знаю тебя лучше всех! И я тебя очень сильно люблю, и не хочу, чтобы стало только хуже.

Чонгук отворачивается и ударяет кулаками по столешнице. Помытые столовые приборы, разложенные на полотенце сушиться, слегка подскакивают.

— Что хуже, хён? Я в полном порядке, ясно?! Просто вырос, просто стал спокойнее. Я не должен теперь носиться из угла в угол и сходить с ума. Не должен стоять на голове!

Джей разворачивает Чонгука за плечи и сразу же обнимает его, прижимая голову за макушку к своему плечу.

— Просто дай мне время, и я тебя заберу, хорошо?

Чонгук вырывается и озлоблено вытирает показавшиеся слёзы.

— Если бы ты действительно так сильно любил меня, как говоришь, то давно бы уже забрал. У меня уже вот здесь, — он проводит резко по горлу, — сидит всё это дерьмо с попыткой меня исправить.

— Чонгук…

— Я — гей, и вам уже пора с этим смириться!

— Подожди!

Чонгук буквально вылетает в коридор из кухни и в спешке надевает кроссовки. Он отбрасывает руку Джея, которую тот хочет положить ему на плечо, и перед тем как хлопнуть входной дверью говорит ему:

— Если ты так боишься, то не приводи меня больше сюда! Я вполне себе привык мхом дома покрываться и слушать нотации матери, это, знаешь, рутина. И пока ты тусовался, где, в США? Это было моей повседневностью!

Чонгук снова оказывается в квартире Джея. Он сбрасывает его звонки всю неделю, занимаясь своими делами и работой днём, но, когда наступают выходные, он берёт трубку. Единственный шанс действительно расслабиться это пойти с кузеном, потому что мама Джею доверяет. За всё то время, пока Чонгук сидит в его квартире или в баре с ним, он не получает ни одного сообщения или звонка от матери.

Тэхёна он видит снова ещё через неделю, в тот раз у него не получилось вырваться, и Чонгук даже был рад в какой-то мере этому, потому что между ним и Джеем повисали тучи каждый раз, когда кто-то упоминал в разговоре Тэхёна. Джей кидал на него взгляд, а Чонгук в ответ хмурился.

У Чонгука есть какое-то время отдышаться и попытаться убедить себя в том, что Джей не прав, только накрутил себя.

Но сейчас, сидя вплотную к этому Опасному Хёну — О.Х., как мученический вздох, который издаёт человек, осознавая, что его нервные клетки отмирают в эту секунду (так окрестил про себя Чонгук Ким Тэхёна), он понимает, что готов лопнуть от того бурлящего напряжения, что нарастает у него внутри.

Чонгук его слушает внимательно. Как ломается его низкий голос во время возмущённых реплик, как его смех получается из-за выдоха грудным, как он, сделав что-то неуклюжее, тихо извиняется, как долго молчит, а потом остро поправляет кого-то и говорит, что всё это глупость, дела обстоят по-другому.

В Ким Тэхёне намешано много всего, и Чонгук слишком им впечатлён. Это осознание заставляет его прокручивать в голове слова Джея. Каждый раз. Каждый раз, когда Тэхён смотрит на него из-под густых чёрных бровей, поправляя свою такую же чёрную чёлку аристократичными пальцами. Чонгуку хочется эти пальцы себе в глотку засунуть, если быть честным, или подставить их себе к виску, представить, что они — холодное дуло пистолета, и застрелиться.

— Ты чего в капюшоне сидишь? — со смехом спрашивает Чонгука Тэхён, пытаясь заглянуть в его лицо.

Чонгук жуёт губу и говорит тихо по секрету:

— Голову не успел помыть.

— Оу.

Это ложь. Чонгуку просто комфортнее, он будто «в домике». И ему так проще прятать улыбку от Джея, когда особенно распирают эмоции.

Тэхён снова наклоняется к Чонгуку, между пальцев он держит тарталетку со взбитыми сливками и мякотью мандаринов, Чонгук чуть отодвигается назад, опустив взгляд на десерт.

— Попробуй, очень вкусно.

Чонгук сглатывает накатившую слюну и тянется рукой к тарталетке, чтобы взять её из тэхёновых пальцев, но тот отдёргивает руку и подносит сам десерт ко рту Чонгука. Тэхён широко улыбается и ждёт, а Чонгук стреляет взглядом в него и повторяет про себя как мантру: «ты — мелкий пацан, мелкий пацан, мелкий пацан».

Он всё же открывает рот и откусывает с хрустом кусочек тарталетки, губы его пачкаются в сливках, а на языке приятно смешивается кислинка от мандарина и нежная молочная сладость.

— Спасибо, и правда очень вкусно, — благодарит Чонгук и облизывает верхнюю губу, а потом всё-таки берёт салфетку из подставки на краю стола и вытирает рот.

Чонгук пытается делать вид, что ничего не происходит, но пальцы рук слегка дрожат. И он очень надеется, что это не так хорошо видно со стороны, как ощущается им. Он чувствует долгий взгляд Тэхёна. Дольше, чем нужно. И Чонгук хочет это приписать к обычной привычке, особенности общения этого человека, потому что давать себе какую-то надежду и, правда, очень глупо.

Он откидывается спиной назад и переводит взгляд на потолок. Тэхён всё ещё сидит к нему крайне близко, личного пространства между ними почти нет, Чонгук чувствует своей ногой его ногу. И там, где они соприкасаются, у Чонгука кожа горит огнём. В голове или в груди (?), кажется, раздаётся хор ангелов, когда лицо Тэхёна оказывается рядом с его лицом. Они оба положили головы на спинку дивана, и Чонгук, как-то предостерегая себя, ищет тут же взглядом Джея, который так увлечён спором с двумя новенькими (для Чонгука новенькими) нунами и тем американским другом, что, кажется, вообще ничего не замечает вокруг себя.

— Они и правда такие шумные, — вздыхает Тэхён.

Чонгук выдыхает носом воздух, пытаясь таким образом скрыть смешок.

— Я думал, тебе это нравится.

— Только если я в этом участвую, — для Тэхёна это кажется очевидным.

— О, ну да, — в уголках губ Чонгука закрадывается улыбка, поэтому он вытягивает шею и напрягает мышцы — нельзя.

— Я видел тебя недавно.

Чонгук бросает на Тэхёна непонимающий взгляд.

— Я работал в студии и вышел в магазин неподалёку, точнее, он находится прямо через дорогу от моей студии. Ты стоял чуть левее входа в магазин, и я хотел подойти к тебе поздороваться, но ты был очень увлечён телефонным разговором. С кем-то спорил, — Тэхён выпускает смешок, — выглядел таким забавным.

Чонгук пытается вспомнить, и, кажется, это был разговор с его коллегой, который постоянно пытается ему что-то продать по акции из их семейного магазинчика.

Долгое молчание Чонгука, вероятно, смущает Тэхёна, и он сразу же поправляет себя:

— Я в хорошем смысле, если что! У меня просто сложилось впечатление о тебе, как о тихом парне, понимаешь? А там ты был таким эмоциональным, что я даже забыл, что хотел купить. Мне пришлось вернуться в студию, — грустно завершает Тэхён.

Чонгук не знает, что ответить, он чешет кончик своего носа и смущённо пожимает плечами.

— Я долго привыкаю к людям.

— Приходи ко мне в студию.

Они говорят это одновременно. И слова Чонгука теряются за уверенным приглашением Тэхёна. В голову сразу же острой стрелой входит кричащий вопрос: «Зачем?!». Чонгук озвучивает его и получает, наверное, самый жестокий ответ: «Просто. Ты мне нравишься».

***

Возможно, это какая-то игра между хищником и жертвой. Неизвестно, кто из них первый сиганёт и кто всё же окажется победителем. Хотя у Чонгука закрадывается мысль о том, что они уже бегут. И Чонгука в этом случае пытаются загнать так, чтобы он уже упал без сил, исходящий седьмым потом, с хрипящими со свистом вздохами и в совершенно смиренной позе.

Ким Тэхён снова приглашает его в студию.

Чонгук не даёт на это приглашение точного ответа. И он думает, что на третий раз, вопрос «Ты придёшь ко мне в студию?» не прозвучит, но Чонгук ошибается. Он звучит в комплекте с нелепым комплиментом его носкам, отчего он поджимает пальцы и поднимает взгляд намного раньше, чем следовало.

Тэхён зависает, смотря потерянным взглядом на чонгуковы ступни.

— Тебе так нравятся мои носки? — этот вопрос кажется ещё более нелепым, чем ситуация, которая возникла между ними.

— Мне кажется, что у тебя очень милые ступни и… ноги красивые.

У Чонгука где-то в горле бьётся сердце. Он почему-то сильно краснеет, по крайней мере, так он чувствует. По ощущениям его лицо — настоящее пожарище, и он как никогда счастлив слышать оклик Джея. Чонгук говорит «Да, я сейчас иду», и его голос звучит на пару октав выше. Он закусывает щёку изнутри и проходит мимо Тэхёна, стараясь не касаться его даже плечом, но тот задевает рукой его бедро и произносит заветное: «Ты придёшь ко мне в студию?».

Чонгук так сильно теряется, что на выдохе, наконец-то, говорит «Да».

Весь вечер он трётся около кузена. Чонгук чувствует себя неуклюжим, когда знает, что на него смотрят, и в этот самый момент он ведёт себя как дурак: смеётся внезапно громко, нервно перебирает пальцами на руках, цепляется за Джея, и даже решается показать свою татуировку, которую он обычно прячет под одеждой. Выше левой тазобедренной косточки набит силуэт человека, который обращён ко всем спиной. Его руки подняты, и они кажутся лёгкими навесу. Человек смотрит на закат, который горит цветным пигментом. И Чонгук в этом человеке хочет однажды почувствовать себя: так же встать, легко выдохнуть, обратить своё лицо к закату и зависнуть в мгновении с руками-крыльями, которые легко поддаются освежающим порывам ветра.

Нуны восхищаются идеей. Чонгук не говорит, что это значит для него. Он придумывает простую историю, которая ничем не обязывает, и терпит холодные пальцы на себе, которыми обводят его тату.

На какую-то долю секунды он жалеет обо всех своих действиях и словах, когда замечает в отдалении Тэхёна. Тот смотрит не на его тату, не на увлечённую компанию, которая буквально суёт свои носы к его животу, чтобы разглядеть рисунок, он смотрит на лицо. У Чонгука улыбка замораживается. А Тэхён зачёсывает свои блестящие под светом ламп волосы. Чонгук смотрит прямо в его открытый смуглый лоб, в поле его зрения попадают приподнятые брови — он боится опустить взгляд ниже и оказаться правым во всех своих надеждах.

На той же кухне, почти в той же обстановке случается второй разговор с Джеем. Только в этот раз Чонгук начинает первым.

— Я иду к Тэхёну-хёну в студию.

Джей отпивает из жестяной банки спрайт и пожимает просто плечами.

— Иди.

Чонгук ожидает совсем другого. Он опирается поясницей о столешницу и потерянно выдыхает.

— И это всё? Всё, что ты скажешь?

Джей молча делает ещё один глоток.

— А где нотации, где все те предостережения?

— Ты же уже большой мальчик, — цокает Джей.

— Хён!

— Ладно… — Джей поднимается со стула, выкидывает пустую банку и переводит взгляд на Чонгука. — Я говорил с ним.

— Что ты?!..

— Я сказал ему, что ты для меня важнее. И если тебе будет плохо, то он мне больше не друг, — Джей устало потирает переносицу. — Слушай, Чонгук, я понятия не имею, что творится в его голове. И я его очень ценю и люблю, как друга, разумеется. Но он упёрся, и… если между вами поднести лампочку, она загорится.

Чонгук опускает голову. В этот момент он чувствует то покровительство, которого ему не хватало, на которое можно опереться. Он думает, что Джей для него больше, чем просто двоюродный брат, с которым по стечению обстоятельств они близки.

— Я ведь могу всегда к тебе прийти, да?

Джей улыбается и в его глазах столько всего: тёплого, нежного и… виноватого.

— Конечно! И… Прости меня. Я чувствую себя очень виноватым из-за всего этого. Просто, знаешь, последнее чего бы я хотел — давить на тебя. У меня не очень хорошо получается, прости.

— Хён… — Чонгук хватает его за руку и крепко сжимает, — всё нормально, правда. Я хорошо себя чувствую, хорошо ем и даже сплю. С тобой я отдыхаю и…возможно, всё это меня вполне устраивает.

Джей притягивает Чонгука в объятия и ерошит ему волосы на затылке.

— Ох, и треплешь же ты мне нервы, мелкий засранец.

— Я любя, — смеётся облегчённо Чонгук.

***

Чонгук обнажён.

Во всех смыслах.

В студии с тихим шипением играет виниловая пластинка с простой наклейкой посередине «Для танцев». Первая композиция заполняет пространство густым мелодичным голосом. Он рычит и вытягивает гласные. У Чонгука от этого мурашки по всему телу и напряжение в кончиках пальцев.

Глаза его закрыты, и тело двигается медленно под ритм. Они с Тэхёном даже попадают в такт, что очень удивляет, потому что… потому что горячее уже давно разлилось внизу живота, потому что из груди так и вырываются жалостливые стоны, потому что они целуются уже так долго, что губы горят огнём. Чонгук зарывается пальцами в волосы и сходит с ума от того, что тёплые руки Тэхёна скользят по его пояснице. Очень нежно и так правильно.

У Чонгука что-то такое ворочается прямо в солнечном сплетении, когда его лицо порывисто обхватывают и зацеловывают звонко. И становится так смешно. Он запрокидывает голову, прямо как человек на его татуировке к закату, и Тэхён горячо дышит в его кадык.

Они идут к массажному креслу: Чонгук спиной вперёд, а Тэхён его направляет. Правая нога оказывается запрокинута на подлокотник, а левая стоит на полу. Тэхён устраивается коленями на мягкую подставку для ног, он гладит с голодной жадностью бёдра Чонгука, дрожащего от одного острого взгляда, которым одаривает Тэхён его тело.

Правую ногу Чонгука приподнимают и ведут, едва касаясь, кончиками пальцев от внутренней стороны бедра до колена. Чонгук сглатывает, пытаясь слюной смочить своё горло, но во рту так сухо, что неприятное царапающее чувство возникает, когда его кадык дёргается вверх-вниз. Тэхён прожигает его угольными глазами, а затем прижимается щекой к колену и начинает тереться, словно ластящийся кот. Он приподнимает ногу Чонгука ещё выше и крепко вжимает пальцы в кожу, щекотно целуя прямо под коленкой. Чонгук рвано выдыхает и вспоминает почему-то со стыдом, как вместо приветствия сказал грубо Тэхёну, что совести у того совершенно нет. Потому что оказалось, что Ким Тэхён имеет довольно-таки интересный секрет: он — пропащий футфетишист, который помешался на чонгуковых ногах. Это даже смешно. Но вот теперь Чонгук позволяет делать с собой всё это.

— У тебя такие красивые лодыжки, — Тэхён облизывает губы, — упругие, длинные с чётко-очерченными мышцами. И боже… ступни.

Тэхён резко прерывается и ставит ступню Чонгука на свою ладонь, поднося её к своему лицу.

— Очень, очень милые круглые маленькие пальчики.

Тэхён прижимается губами к ступне и начинает водить по ней носом, протяжно вдыхая. Чонгук со скрипом сжимает кожаные подлокотники и стукается затылком о спинку. Его пальцы начинают жадно облизывать и засасывать в горячую глубину рта. Чонгук отчётливо чувствует, как тэхёнов язык оглаживает каждый из них и между ними. Он дёргает ногой, когда чувствует щекотку, и Тэхён, который всё больше напоминает кота, хватает Чонгука цепко за лодыжку и тянет резко на себя. Чонгук съезжает в кресле. А затем, сплюнув на ладонь, сжимает свой член. Он так сильно возбуждён. Его член красный, набухший.

Сердце колотится так сильно, когда Чонгук чувствует, как чужие зубы сжимаются на его ляжке.

— Блять… — врывается у Чонгука, — блять, блять, блять…

Он зажимает свою головку в ладони и быстрым движением опускает вниз, оголяя от крайней плоти. Чонгук выгибается от жгучего удовольствия и продолжает надрачивать свой член, наблюдая за обезумевшим Тэхёном, который держит уже две ступни на своих ладонях и пошло, горячо и очень мокро вылизывает их.

У Чонгука живот дрожит и рефлекторно начинают сокращаться мышцы на бёдрах и икрах от беспорядочных укусов и жарких поцелуев, после которых капилляры под кожей лопаются и расходятся кровоподтёком тёмные засосы. Чонгук ускоряется, двигая рукой резко по члену, отчего его тело слегка подбрасывает вверх импульсами. Он так сильно нуждается.

— Я…ах…м-м, ты, пжл, — он начинает беспорядочно говорить слогами и междометиями и, не выдерживая, хватает Тэхёна за волосы и тянет вверх.

Эта резкая боль, как вспышка сигнального фонаря, заставляет Тэхёна упереться худыми руками прямо в ноги Чонгука. Они оба дёргаются. И Тэхён, дыша сбито открытым ртом, аккуратно расцепляет чонгуковы пальцы и встаёт с колен. Он только говорит:

— Аж всё затекло.

Чонгук лежит распластанный и раскрытый на этом проклятом кресле, которое иногда опасно скрипит, и он думает о том, что будет очень плохо, если в итоге они его сломают. Но с другой стороны, это не его кресло и ему не стоит волноваться об этом.

Тэхён нависает над ним. Он всё ещё в брюках. Часть ремня уже выдернута из шлёвок, и он расстёгнут. Чонгук пялится на ширинку напротив и пытается снова сглотнуть, но чёрт… его всё ещё мучает сушняк.

— Я пить хочу, — выдыхает тихо он.

Тэхён забавно отходит от кресла, пытаясь заставить кровь нормально циркулировать по онемевшим ногам. Он роется в своей большой сумке в поиске пластиковой бутылки с водой.

— Тут совсем чуть-чуть осталось.

Чонгук щурится, чтобы разглядеть очертания бутылки, но у него ожидаемо всё плывёт.

— Ах, линзы не надел.

Тэхён подносит бутылку Чонгуку, и там буквально воды на два глотка. Чонгук выхватывает бутылку и откручивает неаккуратно крышечку. Этого точно мало, но ему хотя бы перестаёт так драть горло.

— Спасибо, — он оставляет пустую бутылку на полу и счастливо откидывается на спинку кресла.

Ладонь Тэхёна оказывается на щеке Чонгука. Он гладит его лицо большим пальцем, задевая мокрые губы, и Чонгук прижимает его руку своей рукой ещё плотнее, сплетая пальцы.

— Ты не замёрз? — участливо интересуется Тэхён.

Чонгук в ответ прижимается губами, прикрыв глаза, к внутренней стороне ладони Тэхёна и говорит:

— Мне очень жарко, — прерывается, чтобы схватить крепко в кулак свисающий ремень на брюках Тэхёна, — иди ко мне… пожалуйста.

Тэхён садится на колени Чонгука, придвигаясь ближе. Они смотрят в глаза друг другу, и Чонгук кладёт ладони на тэхёновы бока, ведя ими вверх по талии и переходя на грудь. Тэхён наклоняется вперёд. И он выглядит в какой-то степени пугающе, потому что у него тёмный взгляд исподлобья, напряжённые руки, плечи и власть, которую он имеет над Чонгуком одним своим вздохом.

Тэхён тянется ещё ниже, и Чонгук не выдерживает, целует первым. Он вжимает в себя Тэхёна, что есть силы, из-за чего тому приходится опереться локтём возле головы Чонгука. Кресло начинает снова скрипеть под их общим весом, но этот волнующий звук заглушает всё ещё играющая музыка, которая уже чёрте сколько раз успела смениться.

Тэхён широко раскрывает рот, ловит чонгуковы губы с причмокивающим звуком. Их языки щекотно скользят друг по другу, и Чонгук почему-то чувствует себя таким голодным. Он не знает, как ещё по-другому описать это чувство. Он бы наверняка согласился умереть от обезвоживания вот так, лишь бы до самого конца чувствовать губы и язык Тэхёна на себе. И голод отпустил бы только тогда, когда он сделал бы последний вдох. Эти мысли, как иголки, впиваются в него, заставляя неконтролируемо дёргаться и целоваться ещё яростнее.

Чонгук дрожащей рукой цепляет собачку на ширинке Тэхёна, ведёт её вниз, и Тэхён двигает бёдрами вперёд, попадая пахом прямо в чонгукову ладонь. Его низкий тихий стон заставляет пальцы на ногах Чонгука, зализанные и мокрые до, поджаться.

— Боже… блять.

Тэхён хватает ладонь Чонгука и, отстранившись от его губ, начинает широко лизать её, чтобы этой же ладонью обхватить сразу оба члена. Бёдра Чонгука прижаты под весом Тэхёна, и он скуляще стонет из-за этого, не имея возможности двинуться так, как ему хочется.

— Так хорошо, — их лбы соединены, а дыхания смешиваются друг с другом.

Чонгук боится, что если увидит, как его член прижат к члену Тэхёна, как пре­дэ­яку­лят смешивается, стекая к крайней плоти, он точно кончит. Он резко хватается за тэхёнову талию и обрывисто коротко стонет.

— Я не продержусь так долго, не продержусь…

— Да?

— Да, да!

Тэхён, будто издеваясь, прикусывает нижнюю губу Чонгука в поцелуе и двигает их скреплёнными руками тягуче медленно.

— Мхм, пожа-алуйста…

У Чонгука звёзды перед глазами и муть в голове. Он будто накурился, точно. Его кроет, и он видит то же самое в глазах Тэхёна: та же поволока, тяжёлые веки и опьянённый вид.

Чонгук оказывается прижат грудью к креслу. Он чувствует нарастающую мощную эмоциональную волну. Как цунами после землетрясения. Как во время шторма или… Тэхён гладит его медленно, с оттягом. Как и всё, что он делает. Тэхён не торопится. Он всё делает так остро, опытно и, чёрт, просто. И от этого просто, от осознания того, что он так хорош в обычных вещах, Чонгук с предвкушением внутри весь сжимается.

Поцелуи.

Прикосновения.

Взгляды.

Дыхание и стоны.

Чонгук как будто испытывает всё это впервые. Как будто не было ничего до этого. Никого.

Ему приходится прикусить подушку на кресле, скользя зубами по неудобной для этого обивке. Он хорошо терпит боль, и даже ждёт её, когда же, когда же… В какую-то секунду Чонгук не верит даже, что тот человек, от которого его выворачивало наизнанку, от которого всё жгло внутри так сильно, что он хватался за собственный живот, от которого одновременно было легче дышать и в то же время ужасно тяжело. Тот человек, который прожигал его взглядом и нежно обхватывал запястье тёплыми пальцами. Из-за которого у Чонгука рот слюной наполнялся, когда он представлял…

Это сейчас происходит.

Происходит.

Член Тэхёна растягивает болезненно медленно сокращающиеся мышцы. И Чонгук пытается расслабиться. Он стонет сквозь сжатые зубы надломленно, скользя беспорядочно руками по бокам кресла. Он случайно задевает какие-то кнопочки, но ему плевать, даже если он случайно на них нажмёт.

Чонгука притягивают назад. И его спина соприкасается с грудью Тэхёна. Чонгук откидывает голову на его плечо и выстанывает:

— Я сейчас взорвусь.

Тэхён молчит. Он дерзко толкается бёдрами вперёд, прижимаясь плотно пахом к мягким ягодицам. Чонгук закатывает глаза, когда чувствует кожей жёсткие паховые волосы Тэхёна. И это так ахуенно. Боже… Почему ему это так нравится?!

Он выдаёт стон, похожий на оборвавшуюся резко икоту, когда Тэхён спрашивает просто «Да?».

Да, да, да!

Чонгук пытается держаться, он пытается скрыть свою чувствительность и эмоциональность, потому что его и правда чересчур сильно перемалывает всё это. В порошок.

Они просто трахаются.

Возможно, это лучшее, что было у Чонгука до этого. Возможно, он уже успел построить культ вокруг Ким Тэхёна. Возможно, он — его идол.

У Чонгука «нравится» выкручено до сломанного тумблера. Щёки как будто раскалённым металлом облили. Всего его. Он дёргается телом от того, как хорошо в него входит член. Так глубоко и сильно. В резком темпе. Из-за чего он ещё отчаяннее насаживается в жадной мольбе почувствовать сильнее короткую прошивающую боль от того, как растягивается его задница.

Он дышит и проглатывает все звуки и запахи. Их стоны вперемешку с мощным вокалом певицы кажутся неотъемлемой частью чёртового мироздания. А особенно стоны Тэхёна. Томные и чувственные. У Чонгука перед глазами темнеет от них. От него.

Чонгука снова с силой прижимают к креслу, вбивая бёдрами. У Тэхёна острые тазобедренные косточки. Он такой худощавый, по сравнению с Чонгуком, который крепко сбит в мышцах. Но это чёрт… очаровательно. По-дьявольски. Потому что мышцы Чонгука отказывают в силе, когда эти острые косточки врезаются в них быстро и коротко. Потому что его простату сейчас долбят изнурительно и издевательски.

Чонгуку хочется кричать. Он вдыхает запах смазки и пота. Его член сильно течёт, а задница вся вымазана в густом и скользком лубриканте.

Господи…

Он не выдерживает. Открывает рот и… Ах, его голос такой высокий. Аж закладывает уши. И сквозь эту какофонию он с отчаянием слышит хриплое тэхёново мычание прямо возле своего уха. Чонгук весь дрожит и слабеет, когда после горячего частого дыхания следует такой же горячий язык. Мочку его уха щекотно лижут, продолжая трахать во всю силу, из-за чего чонгуков подбородок вжимается в подушку кресла, а член больно елозит по обивке.

— Тэ-хён… ох, хён! — Чонгук не с первого раза находит руку Тэхёна, переплетает с ним пальцы и пытается прикоснуться так к своему члену.

Тэхён дёргает бёдра Чонгука на себя и дотрагивается до его багровой головки, начиная так нужно поглаживать. И разве мог Чонгук не прийти сюда? Разве мог он не позволить впиться в собственную шею зубами?!

Нет. Нет. Нет.

И правильно это или нет, но когда он кончает, ему хочется начать молиться. Молиться и материться. Одновременно.

***

Чонгук вертит в руках телефон. На экране высвечиваются несколько пропущенных и сообщение Джея: «я уже забыл, блять, как вы выглядите!».

Широкая улыбка растягивает губы, и Чонгук начинает смеяться. Он сидит в пижамных штанах и непонятного цвета старой футболке. Идти вот точно совершенно никуда не хочется. И Чонгук просто присылает в ответ своё фото, приписав «пока мы соберёмся, ты уже поседеешь».

Он ложится обратно на тёплый пол и дотягивается рукой до обнажённой и влажной спины Тэхёна. На его бёдрах повязано полотенце, с волос капает вода, а кожа выглядит распаренной. Чонгук ведёт кончиками пальцев вверх, пододвигаясь ближе, чтобы достать до лопаток.

— Почему волосы такие мокрые?

— Я бы не успел.

Чонгук качает головой. В последнее время Тэхён помешался на одной программе. Ему принципиально посмотреть её во время эфира по телевизору. Доводы про то, что это можно позже глянуть в интернете, не работают.

Очень хочется пошутить про старость, но как-то боязно. Возраст у них — запретная тема.

Чонгук всё же лениво поднимается с пола и идёт за ещё одним полотенцем. Чтобы позаботиться об одном вредном и упрямом Ким Тэхёне.

Кажется, Чонгук не успел прочитать мелкий шрифт, когда подписывал контракт о продаже своей души. Чёрт… И кто придумал этот мелкий шрифт?