Где-то я это уже слышал. Да все, наверное, слышали фразочку, что самые отвратительные слова в мире оканчиваются на «-льник»: будильник, понедельник, начальник. Про ебальник начальника в понедельник, надеюсь, рассказывать не надо? Видели? Ну вот то-то же. Мистер Покроффски был омерзительно бодр и деловит. С гигантским пластиковым стаканом кофе в руке, с папкой подмышкой, из которой торчали бумажные листы, мой начальник маршировал по коридору нашего детективного агентства, печатая шаг и отдавая совершенно бесполезные команды:
— Фостер, отчет по делу миссис Блейк мне на стол, немедленно!
Джек Фостер, такой же помятый и бледный как я — а что вы хотите утром в понедельник? Танцы на столе и хоровое исполнение национального гимна? Так это уже было вечером в пятницу, под пиво и сосиски в соусе — поднял страдальческие, заплывшие глаза на шефа, обреченно кивнул и закопался в ворохе бумаг, изображая бурную деятельность. Я старался ступать как можно тише, чтобы Покроффски не обрушил на меня лавину своего утреннего энтузиазма, но понедельник же! Впрочем, вторник, среда и остальные дни недели меня тоже не особо любили, так что не стоило удивляться тому, что шеф обернулся, обозрел мою печальную физиономию и трагически изрек:
— Ховард, вас что, каток переехал? Или вампир покусал?
Ах, как смешно. Оборжаться можно. Ну да, выгляжу я, мягко говоря, не очень. Утром, когда пытался побриться и не отрезать трясущейся рукой часть щеки или носа, я давал себе тысяча сто пятнадцатый зарок не пить больше трех банок пива. Но «Сандерсы», эти колченогие ублюдки, по ошибке называющиеся футболистами, так феерично просрали четвертьфинал, что я расстроился и с горя приговорил весь запас «Гиннеса». А это, между прочим, двенадцать банок. Поэтому шаги мистера Покроффски отдавались в моей голове колокольным звоном, а голос резал не хуже канадской бензопилы.
— Ни то, ни другое. Простуда, знаете ли, — я выталкивал слова, запинаясь за буквы, будто те пеньками прорастали у меня во рту, — я в порядке, шеф. Отчет по делу Карсона готов. Сейчас принесу.
— Отлично, Ховард. Захватите кофе, вам не помешает. И зайдите ко мне, для вас есть кое-что интересное.
Блять. Блять и еще раз блять. Я так надеялся отсидеться за ноутбуком хотя бы до полудня, а если повезет, то до вечера. Ага, щас. Где везение и где я? Когда всевышний раздавал везение, я стоял в очереди за пивом, не иначе. А кофе все же стоит выпить. Хотя бы для того, чтобы пролетающие мимо инсекты не падали замертво от моего убойного выдоха.
— Джек, тебе кофе принести? — я пытался задобрить карму, или как там это называется? Ну, та херня по которой воздается за добрые дела? Авось, Покроффски подсунет мне непыльное дельце, вроде того, отчет по которому шустро набивает Фостер — типа слежки за супругом миссис Блейк, окучившим своим неутомимым хером почти всех веселых омежек нашего района. Да там и делать-то было нечего — просто, как два пальца. Сиди себе в машине и фоткай. Хотя этому чуваку, Блейку, я сочувствовал искренне — при одном взгляде на его супруга у меня развивалась стойкая импотенция. Жабья рожа миссис Блейк могла бы стать наказанием для серийных насильников, если бы кто-то догадался ее правильно использовать. А Блейк ничего, молодец, раз смог заделать с этим земноводным пару большеротых ребятишек.
— Грег, спасибо. Тащи кофе, пока я не блеванул на гребаный отчет.
— Бу сделано. А ты не в курсе, какую свинью мне желает подложить Поки? — я обернулся, на случай, если Покроффски затаился где-то поблизости. С него станется, и тогда я просто штрафом не отделаюсь. За «Поки» он с меня с живого шкуру снимет.
— К несчастью, в курсе. Тебе напарника подогнали. Тихо, Грег, не расплескай! — Джек подхватил опасно накренившийся стакан с кофе, — ты лучше сядь. Сядь, кому говорю! Такие новости с утра лучше слушать сидя.
— Блять, Джек, нахуя? Зачем мне напарник? Я что, коп? Или мне теперь положено молодняк выгуливать?
— У Поки спроси. И не ори, без тебя хреново.
— Что, со своим посрался? — супруг Джека регулярно выносил ему мозг на предмет маленького жалования, тесного дома и прочего разнообразного пиздеца. Джек привык, но иногда срывался. Нет, одному все же проще. Никогда не женюсь. Ни за что.
— И еще «Сандерсы». Видел?
— А то. Забить на последней минуте в свои ворота — это сильно. За полляма в месяц так играть! Да их поганой метлой из Лиги гнать надо.
— Угу, — Джек нахмурился. Упоминание о нереальных доходах игроков «Сандерс» всегда вызывало у него приступ изжоги, — ты иди к Поки, только не нервничай. Напарник — девка. Бета, тощая и патлатая. Я видел, как Поки ее в кабинет конвоировал. Со всем почтением, между прочим. Так что она явно чья-то дочка. Какой-нибудь шишки на волосатой жопе из Министерства.
— Пиздец, — я поперхнулся кофе. Откашлялся и внимательно посмотрел на коллегу, может, шутит? Но Джек был расположен к шуткам так же, как Поки к физическим упражнениям — то есть никак.
— И что мне делать?
— А я знаю? Шагай к шефу и попытайся отбиться. Только не вздумай свалить ее на меня. Предложи, пусть бумаги нам печатает, почту сортирует. Сам разберешься, что я тебе, оракул?
Шеф приглашающе махнул рукой на заранее отодвинутый стул у длинного полированного стола для совещаний:
— А вот и наш лучший сотрудник, Грегори Ховард. Прошу любить и все такое, — он расплылся в улыбке, от которой меня перекосило. Но самое паршивое было впереди. За столом, уставившись в разложенные полароидные снимки, сидело Это. Нечто, что я для себя сразу определил как «ЧПП» — «чучело неопознанных параметров». Или «чертов пиздец Поки». На выбор, так сказать.
— Мистер Покроффски, — но он не дал мне ни малейшего шанса.
— Мистер Ховард, представляю вам мисс Саманту Смит. Нашего нового сотрудника, эксперта-криминалиста, специалиста по судебной медицине.
ЧПП оторвалась от созерцания фотоснимков, бегло оглядела меня и протянула широкую для ее субтильного сложения ладошку:
— Сэм, если можно. Очень приятно.
Я сжал ее пальцы, крепко, сразу давая понять, что скидок на пол и возможную протекцию из вышестоящих органов не будет. Если играть — то только по моим правилам. Я сжимал ее ладонь, дожидаясь гримасы боли, вскрика или агрессии, но ошибся. Сэм в ответ стиснула мою руку почти так же сильно, уверенно. И улыбалась, ровно и спокойно, словно давая мне понять — мы на равных. Что ж, занятная особа. От удивления у меня даже похмелье почти прошло.
— Грег, вам с Самантой придется заняться вот этим, — Покроффски указал на разложенные снимки, — меня попросили коллеги из округа. У них проблемы с наружкой, людей мало, а наблюдение необходимо провести грамотно. Про «лунного душителя» вы уже, конечно, слышали?
Еще бы. Эта история тянулась кровавым следом по всему штату. Лунный душитель подкарауливал припозднившихся омег, насиловал и душил их. На груди жертв вырезал чем-то острым полумесяц, всегда обращенный острыми рожками влево. Причем действовал исключительно в полнолуние, поэтому и получил такое прозвище. Жертв находили в лесополосе, в городских парках и на старых кладбищах. Ни отпечатков, ни следов ДНК — вероятно, орудовал в перчатках и всегда использовал презервативы. Призывы властей к омегам держаться подальше от безлюдных мест как обычно, успеха не имели, потому что вот уже год каждое полнолуние случался очередной жмурик с характерной резьбой на тушке.
— Сэр, но это не совсем наш профиль. К тому же, дело под контролем федералов, а мы тут при чем?
— Ховард, вы сегодня удивительно невнимательны. Простуду следует вовремя лечить, иначе могут быть осложнения, в том числе — потеря слуха. И мне кажется, что с вами это уже произошло. Я же сказал, меня попросили коллеги из округа. И я пообещал, что этим займутся мои лучшие люди. Вы должны оценить оказанную вам честь, Ховард.
— Я польщен, сэр. И все же, в чем моя задача?
— Ваша задача, Ховард. Ваша и мисс Смит. С сегодняшнего дня вы работаете в паре. У копов есть основания думать, что следующая жертва может быть из нашего города. К тому же полнолуние наступает сегодня, поэтому вы будете патрулировать район парка. Я не стану вам объяснять, как вести наблюдение, вы все же профессионал. А мисс Смит вам поможет. Вот эти фото любезно предоставили мне федералы. Взгляните, я думаю, вы сразу поймете, какой объект может быть выбран следующей жертвой.
Да, сходство всех жертв было очевидным. Все блондины, не старше двадцати пяти лет, субтильного сложения, так характерного для омег. У всех лица искажены гримасой боли. Значит, скорее всего, он резал их, когда они еще были живы. Я подумал, что «лунный душитель» неверное название. «Лунный мясник» было бы вернее.
Сэм переложила фотографии в порядке, понятном ей одной:
— Мистер Ховард, смотрите, — она указала на снимки, — вот здесь, видите?
— Что именно? Почерк убийцы совпадает во всех случаях. Скорее всего, это один человек. Или вы думаете, что у нас тут выводок омегарезов завелся?
— Нет, мистер Ховард. Посмотрите, как меняется рисунок ранения. Я разложила фото по датам убийств. Взгляните на изображение символа Луны. На то, как убийца поворачивает рисунок. С каждым разом рожки полумесяца все больше смотрят вверх, а расстояние между ними уменьшается.
— Да, это есть. Но, может, все дело в том, что это непростая задача — кромсать живого омегу. Вряд ли жертвы лежали смирно. Скорее всего, они вопили и брыкались.
— Может и так. Но я думаю, лунный душитель делает это сознательно. Знаете, культ Луны существовал у многих народов. Луна — это символ плодородия и бессмертия. И сильнейший магический знак. Вот когда рожки месяца будут развернуты строго вверх и сомкнутся, то замкнется цикл получения силы. И убийца, вероятно, считает, что в этот момент обретет магическую силу и станет бессмертным.
— Сэм, но это же чушь. Какая магия, какое бессмертие? Вы что, бульварных романов начитались? — я начал заводиться, к тому же коварный Гиннес напомнил о себе тяжелой пульсацией в левом виске, — наш омегарезчик обычный маньяк, довольно осторожный, да и везет ему пока что.
Сэм сверкнула глазами, явно готовясь разразиться продолжением лекции о луномагах или лунопридурках всех времен и народов, но тут Поки почуял неладное:
— Грег, мисс Смит, я полагаю, эту версию вы сможете подробно обсудить сегодня вечером во время дежурства. Ваш район патрулирования — западная часть городского парка. Слушайте канал связи полиции. Ваши позывные — один-три и один-четыре. Надеюсь, вы поймаете этого ублюдка раньше, чем он исполосует очередного бедолагу.
Я не хотел признаваться, но Поки был прав. Надо поймать чертова засранца и хорошенько надрать ему задницу. И было бы здорово сделать это самому. В конце концов, я хоть и мизантроп, но все же вполне здоровый альфа, и навалять этой сволочи было для меня делом чести, разве нет?
Через полчаса с начала наблюдения за парком я понял, что крепко влип. Пока ставил машину так, чтобы в зеркале заднего вида отражались кованые ворота парка, пока прикидывал возможные пути появления нашего гостя, пока настраивал рацию на полицейский канал, все было более-менее ровно. Но как только я проделал все необходимые манипуляции, я скис. Сэм застыла на пассажирском сиденье моего Доджа, явно опасаясь шевелиться, чтобы не вляпаться в месиво из использованных салфеток, засохших огрызков пиццы и смятых банок из-под энергетика. Нет, ну, а что такого? Вполне нормальный бардак. Мне комфортно, а когда пустых банок станет критически много, так, что они начнут подкатываться под педаль тормоза, я просто выгребу разом весь хлам — до следующей уборки. А особо нежным ничего, кроме сочувствия предложить не могу. Не напрашивался на компанию, знаете ли.
Мне страшно хотелось курить и я маялся. Сэм явно не была курильщицей, я бы сразу почувствовал. От нее удивительно хорошо пахло — чем-то нежным и свежим, вроде тех цветов, что росли в запущенном саду моего деда. Такие белые, с фиолетовыми прожилками внутри хрупкой чашечки. Понятия не имею, как они назывались. И еще мне почудилась музыка. Тревожные звуки скрипки. Я потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, машинально потянулся к сигаретной пачке и отдернул руку. Вот же блин! Выскакивать из машины каждый раз, когда мне приспичит покурить, значило угробить всю операцию. Прыгающий туда-сюда мужик с сигаретой привлечет внимание даже идиота, а наш спец по резьбе на омегах идиотом явно не был. Я решил отвлечь себя от навязчивого желания заткнуть пасть сигаретой, сглотнул вязкую слюну и брякнул как бы между прочим:
— Интересно, почему копы считают, что этот хрен сегодня объявится именно у нас? Пять последних эпизодов были довольно далеко отсюда.
Сэм пошевелилась, поискала, куда бы удобнее пристроить ноги, наступила на салфетку с пятнами томатного соуса, дернулась брезгливо, но ответила довольно спокойно:
— Если принять во внимание цикличность в рисунках на жертвах, то можно предположить, что цикл близится к завершению. А первая жертва была именно отсюда. Скорее всего, убийца решит завершить цикл там, где начал. Только я думаю, — она помедлила, — копы ошибаются.
— В чем ошибаются?
— В расчетах. Они уверены, что полнолуний в году столько же, сколько календарных месяцев, но это не так. Лунный месяц составляет двадцать семь с половиной суток, поэтому раз в несколько лет бывает тринадцатое полнолуние. Его называют явлением Голубой Луны. Считается, что это идеальное время для магических обрядов. В этом месяце будет два полнолуния — сегодня, второго июля и тридцать первого. Думаю, лунный душитель ждал именно этого времени.
— Может, он тоже не силен во всей этой астрологической ахинее? Тогда нам меньше работы. Но если все так, как ты… — я поперхнулся местоимением, — вы говорите, то быть еще одному жмуру.
— Грег, — Сэм повернулась ко мне, и в полутьме салона я увидел, что она улыбается, — перейдем на «ты», хорошо? Мы же напарники, правда?
Напарничек, блять. Навязалась на мою голову. Ну, Поки, сволочь толстожопая, я тебе это еще припомню. Не знаю как, но припомню. И что мне прикажете с ней делать? В марш-бросок по кустам ее за собой тащить? В засаду возле ранчо Рамиреса дней так на пять взять? Там ни душа, ни сортира, ни захудалого бара с кофейным агрегатом не имеется. Только жара, да ржавые волны сухой травы перекатываются под белым техасским солнцем.
— Окей, Сэм. А что тебя привело в нашу профессию? Не проще было бы адвокатом по семейным делам, а? Денег больше, хлопот — никаких.
Такой реакции я не ожидал. Она вдруг распахнула глазищи, выпрямилась, и я даже решил, что дамочка собралась проверить, прочно ли держатся в челюстях мои тщательно лелеемые зубы. Сэм сдержала боксерский порыв, лишь гордо вскинула русую, гладко причесанную головку:
— Я хочу работать в полиции. И это не юношеская мечта, это осознанный выбор. Вот чтобы таких, лунных, солнечных, подсолнечных, каких угодно тварей было меньше. Потому после колледжа я попросилась сюда, а потом подам рапорт в полицейскую академию.
— Ни фига себе, — я примирительно выставил ладони, — без обид, Сэм. Просто для женщины, тем более такой, это немного необычно.
— Какой такой? — она воинственно вздернула подбородок.
— Ну, хрупкой, что ли… Ты на омегу похожа, знаешь? А в нашей работе физическая сила — дело не последнее.
— Знаю, Грег. Давно знаю. Меня достали уже эти вопросы и подколки. Но я справлюсь. А можно, — черт, какая же у нее улыбка! Лукавая и нежная, — расскажи мне о своем последнем деле. Пока у нас есть время.
Я прислушался к бормотанию рации. Ничего интересного. Я смотрел на Сэм, но только полный кретин мог бы подумать, что я увлечен разговором с милой девушкой. Мастерство, как говорится, не пропьешь, хотя я изрядно продвинулся на этом пути. Я отслеживал все пространство, отраженное в зеркалах Доджа, затылком чуял любое перемещение на улице. Я в этой профессии уже десять лет и, черт возьми, она мне нравится.
— Сэм, спешу тебя разочаровать. Знаешь, чего в нашей работе больше всего? Ожидания. Тут главное качество — слоновье терпение. А последнее дело — иск братьев Карсон к страховой компании. Чаще всего нас нанимают страховщики, а вовсе не обманутые мужья. Так вот, братья Карсон, рыдая и заламывая руки, явились в офис страховой компании и предъявили полис страхования жизни на миллион долларов. Полис принадлежал их младшему брату, который пропал при невыясненных обстоятельствах. Ну, понятное дело, братья безутешны, рвут волосенки, голосят. Полиция между тем отыскивает в болоте трупешник, без лица и кистей рук. Опознать невозможно, но Карсоны клянутся и божатся, что это и есть их самый родной и драгоценный брательник. Страховая мнется с выплатой и звонит Покроффски. Мне прилетает пинок под сраку и я мухой лечу в дальние ебеня, чтобы через неделю обнаружить в захолустном баре штата Огайо живого и здорового младшего Карсона, потирающего лапки в ожидании выплаты. Вот и все дело. Карсоны ждут суда, Покроффски получил нехилую премию от страховой компании, а я сижу здесь с тобой. Нравится?
Сэм нерешительно хихикнула, завозилась и тут же охнула, потому что истошно взвыла рация:
— Всем постам, наблюдение снять. Обнаружено тело в лесополосе в двенадцати километрах от съезда на трассу А9.
— Пристегнись, — я ткнул кнопку запуска двигателя. Это я Сэм. «Один-три принял. Буду на месте через десять минут», — это в рацию.
— Грег, десять минут? Ты уверен?
Я уверен. Под невзрачным капотом Доджа живут турбированный трехлитровый движок и спортивная коробка передач. Разгон до сотни — пять секунд. Неплохо, а? Когда я принес Поки счет из мастерской, его чуть удар не хватил. Но оно того стоило. И кое-кто сейчас в этом убедится.
На месте мы оказались через девять с половиной минут. Сэм явно мутило, но она держалась. Мне начинает нравиться эта девочка, есть в ней что-то такое… правильное, что ли. Эх, была бы она парнем, я бы… Что — «я бы», додумать я не успел. На месте преступления, наспех отгороженном желтой пластиковой лентой, уже суетились пятеро полицейских. Классическая картина — обнаженное тело, кровавая сочащаяся рана на груди, руки связаны липкой лентой, рот трупа забит чем-то вроде тряпки. Омега, блондин, коротко стриженый, рост навскидку пять футов, три дюйма, довольно плотной комплекции. Все как всегда, если бы не одно «но». Как только я разглядел в мечущемся луче фонарика это самое «но», рванул наперерез Сэм, чтобы успеть отправить ее обратно в машину. Как бы не так. Сэм поднырнула под ленту, сделала несколько шагов и застыла, поднеся руки ко рту. Я ее понимал. Кроме широкой кровавой полосы в виде почти сомкнувшегося полумесяца, распахавшей грудь несчастного омеги, была еще здоровенная рана на животе. Проще говоря, он был выпотрошен, как праздничная индейка. И запашок был тот еще.
— Сэм, не смотри. Давай, девочка, пойдем отсюда, — я обнял ее, прижал к груди так, чтобы она не видела, как полицейские собирают в пластиковые пакеты разваленный омежий ливер. Сэм трясло. Нет, даже не так — ее колотило крупной дрожью, но она не плакала. Сжимала зубы и молчала. Я гладил ее по голове, и сквозь чудовищную вонь ощущал тонкий запах белых цветов.
Сэм отстранилась резко, решительно:
— Сэр, — она обратилась к полицейскому, что-то записывающему в блокнот, — это ранение, оно прижизненное, как вы считаете?
— Не могу сказать точно, мэм. Скорее всего, да. Он был беременным, возможно, дело в этом, — коп кивнул на один из пакетов, в котором багровело нечто бесформенное, — это плод. Эксперты точно скажут, какой срок, но, думаю, недель двадцать.
Всю обратную дорогу Сэм молчала, а я не знал, что делать. Это ведь ее первый так сказать, полевой опыт. Мужикам все же проще — можно снять стресс выпивкой и ни к чему не обязывающим сексом. А что делать ей? Наверняка не пьет, а есть ли у нее дружок, я понятия не имел. И ведь не спросишь: «Эй, Сэм? Есть у тебя кто-то, кто бы смог тебя хорошенько оттрахать»? Еще решит, что я напрашиваюсь. А я ни-ни. Я по женщинам никак. Вот черт, была бы она омегой!
— Сэм, отомри. Куда тебя отвезти? Хочешь, заедем в бар, тут недалеко. Выпьем кофе?
— Нет Грег, спасибо. Я в порядке. Там у парка осталась моя машина. Так что туда, ок?
Все же среди девчонок попадаются отличные парни. Ну, если не вникать в дурацкий смысл моих слов, то как-то так. Весь вопрос в том, почему мне не попадаются отличные парни среди парней? Все мои недоотношения заканчивались, не протянув и месяца. Конечно, по большей части я сам был виноват, но, черт побери, мне ни разу не попался омега, хоть отдаленно напоминающий Сэм. И этот ее запах. Я догадался, что это никакие не духи, это она сама пахнет так нежно-цветочно. Вот блин, а? Грегори Ховард, ты влип по самое «не балуйся». С чем и поздравляю.
Пару следующих недель я был отчаянно занят делом очередного умника, решившего отхватить страховку по якобы угнанной машине. Чувак оказался на редкость изворотливым и уже заполнял бумаги на выплату, когда я обнаружил тачку у его дальней родни в Мексике. Эти олухи даже не догадались перебить номера на кузове и движке и рассекали по пустыне с видом победителей. Что ж, недолго братва каталась. Правда, из-за всей этой кутерьмы я почти не виделся с Сэм, но решил, что так будет даже лучше. С глаз долой, из сердца — вон.
Я ласково улыбался запотевшей банке любимого Гиннеса и предвкушал первый, самый желанный глоток. По телеку шло какое-то шоу, ведущий вопил и я убавил звук. Банка зашипела, открываясь, я уже сложил губы трубочкой и зажмурился от счастья, но дверной звонок залился пронзительной трелью. «Убью нахуй», — решил я и поплелся открывать.
— Грег, я могу войти? Извини, не предупредила. Я ничему не мешаю?
— Сэм, заходи, конечно. Не мешаешь, — я оглядывался в поисках чего-нибудь порочащего мою репутацию альфа–самца, вроде растрепанной стопки порножурналов, но ничего кроме привычного бардака не заметил.
— Грег, я все думаю о лунном душителе, — Сэм оглядывалась, подыскивая место, где бы можно было присесть без риска испачкать светлые джинсы, — скоро полнолуние и у меня есть план.
Я едва не взвыл от отчаяния. Ну сколько можно? Нет, я догадывался, что в этой хорошенькой головке дофига умных мыслей, но чтобы опять маньяк?
— Сэм, почему ты считаешь, что он появится здесь? Ведь жертв, если считать младенца, пусть не рожденного, тринадцать. То есть пора бы ему успокоиться.
— Нет, Грег. Все не так просто. Я долго думала и, мне кажется, я знаю ответ. Поэтому я пришла к тебе. Выслушай, хорошо? Только если я не права, то пообещай, что оставишь этот разговор строго между нами.
— Клянусь, — я вскинул руку в шутливом скаутском жесте. — Выкладывай, охотница за потрошителями. И садись, вот хоть на диван, — я поспешно выдернул из-под Сэм одноразовую тарелку с чем-то засохшим. Сэм сложила руки на коленях, точь в точь школьница — отличница:
— Полнолуние через три дня. Это год Голубой Луны. И та, последняя жертва, все же двенадцатая. Плод не считается, потому что он не был рожден, значит, не обрел душу. Душитель будет искать тринадцатую жертву, именно там, где начал свою серию. Там, где были первые две.
— Постой, как две? Вторая жертва была найдена за триста миль отсюда. Ты что-то путаешь, Сэм.
— Нет, Грег, не путаю. Жертв было действительно две. Только с разницей в двенадцать лет. После первого случая он затаился, потому что убийства не получилось. Через двенадцать лет он снова вышел на охоту.
— Что? Я не понимаю…
— Сейчас поймешь. Только помни, ты обещал. — Сэм подняла руку и решительно ухватила себя за волосы.
— Стой, ты что?
Это был парик. Русый парик, а под ним короткий ежик густых светлых волос.
— Меня зовут Сэмюэль Смит. И это я был первой жертвой лунного душителя. Молчи, Грег, — Сэм обхватила (или обхватил) себя за плечи, — мне и так нелегко. Мне было тринадцать, время первой течки. Он подошел ко мне в парке, том самом, ну, ты помнишь. Угостил содовой. Сказал, что расскажет мне о Голубой Луне и сделает меня очень-очень счастливым. Сказал, что я уникальный, что он искал меня всю жизнь, что мы теперь будем навсегда вместе. Я был будто в бреду, слушал и верил. Мне почему-то очень хотелось пойти с ним. Наверное, что-то было в лимонаде, какой-нибудь наркотик. И я пошел. Вот, — Сэм задрал футболку и я увидел на его груди белый кривой шрам в виде полумесяца, — мне повезло. Моя сестра, Дана, заехала в школу, чтобы забрать меня. Она знала, что течка близко, поэтому беспокоилась. Ей сказали, что я пошел через парк. Она бросилась туда. Она успела, Грег. Но… — Сэм всхлипнул, — он…
— Он изнасиловал тебя?
— Да. Он уже накинул шнур и начал душить, но прибежала Дана. Он бросил меня и сбежал. Дана отвезла меня домой. Я не хотел никому говорить, не мог. И быть собой тоже не мог. И Дана решила, что я могу стать девушкой. Поменяла мне документы, заплатила какую-то неслыханную сумму агенту и я стал Самантой. Так было легче. Саманта могла не помнить, что случилось, Саманта могла смеяться. Сэм не мог. Так продолжалось двенадцать лет. Пока все это не началось снова. Он вернулся, Грег. И я точно знаю, что он ищет меня.
— Постой, Сэм. Погоди. А твои родители? Почему они не вмешались? Ведь есть психологи, медикаменты, наконец? И почему ты решил, что он станет искать тебя?
— Мои родители умерли. Меня вырастила Дана. Она мне и сестра и мать. Она учила меня краситься, носить каблуки и платья. Она — самое дорогое, что у меня есть. Мне не нужны были психологи, потому что она заменила мне их. Она удивительная, Грег. А вчера я встретил того типа. И он узнал меня, даже в парике и макияже.
— Где встретил? Когда? Почему не сказал?
— А что я мог сказать и кому? Понимаешь, для всех я — Саманта. О том, что я Сэм, омега, знает только Дана. Теперь еще и ты.
— И он. Раз он тебя узнал. Интересно, как?
— Он подошел в баре, том, что напротив агентства. Я зашел выпить нормального кофе, а то от бурды из нашего автомата у меня желудок чешется. Я сидел у стойки, он подошел сзади и сказал, что мой запах он не забудет никогда. Я узнал голос, повернулся, но он уже выходил из бара. Но это он, точно. Я не могу ошибаться.
— Сэм, погоди. У меня сейчас мозги лопнут. Тут пиво было где-то, ты не видел? — я тянул время, пытаясь согнать в кучку разбегающиеся мысли. Но почему-то крепче всех засела одна — он не забудет его запах. Еще бы, я тоже не забуду. Никогда. И тут меня накрыло такой ослепительной яростью, что я покачнулся. Он посмел тронуть моего Сэма? О том, что Сэм не мой, и возможно, никогда моим не будет, я даже не думал. Он посмел касаться Сэма? Я убью эту лунную тварь. Я на нем столько лун вырежу, сколько слез выплакал Сэм. И от себя добавлю. Столько же.
Сэм пошарил на полу у дивана и протянул мне банку Гиннеса.
— А еще есть?
— Ты пьешь пиво?
— Иногда. Так есть?
— Сейчас принесу, — зачем он пошел за мной в кухню? Я закрыл холодильник, и столкнулся с Сэмом нос к носу. Запах белых цветов и звуки смеющейся скрипки заставили меня забыть, что я старше, что я для него просто друг, ну, может чуть больше. — Сэм, мой Сэм, — я обнимал его, тыкался носом в волосы, вдыхал его аромат и не мог оторваться, — Сэм, мальчик мой…
Он замер, застыл и я понял, что пугаю его. Что он навсегда запомнил те, чужие руки, принесшие страшную боль. И я отпустил его. Сунул Сэму в руки пиво:
— Извини. Вот. И пойдем, там удобнее разговаривать.
Сэм окинул взглядом гору немытой посуды, микроволновку, цвет которой был давно утрачен под многочисленными жирными пятнами, парочку упитанных тараканов, самозабвенно занимающихся процессом увеличения тараканьей популяции:
— Грег, почему ты живешь один? Ты такой…
— Какой? Я обычный, довольно скучный, не богат. Так что армии поклонников у меня нет.
— Я понял. Грег, ты мне поможешь?
— В чем именно? Давай ты поживешь у меня, пока не пройдет полнолуние? А там решим.
— Нет. Его нужно остановить. И сделать это могу только я. А ты мне поможешь.
— Сэм, ты спятил. Хочешь стать наживкой? Знаешь, я неплохо знаю наших парней из полиции, но даже если они все скопом будут ходить за тобой, я не уверен, что это сработает.
— Никакой полиции. Только ты и я. Я заманю его в парк, ты возьмешь его, но не раньше, чем он достанет нож.
— Ебать, Сэм! — я уже не видел смысла выбирать слова, — ты точно свихнулся. Такие операции вдвоём не проводят. А если что-то пойдет не так, если я не успею, — я задохнулся, пытаясь отогнать видение, в котором мертвый Сэм лежал на траве, в крови и со странгуляционной полосой на шее.
— Ты успеешь. Я точно знаю. Его нужно остановить, потому что если он не завершит цикл, то начнет сначала. Пострадают невинные люди. Ты понимаешь? Ты можешь допустить это, Грег?
— Я не могу допустить, чтобы он даже пальцем коснулся тебя. Это ты не понимаешь, — и я опять заткнулся, потому что не знал, как объяснить Сэму, что он для меня все. Вот просто все. За то недолгое время, что мы были знакомы, за эти полчаса, когда я узнал, кто он такой, он стал для меня всем. Вот только как это рассказать? Я и сам не понимал толком.
— Нужно составить план. У нас получится. Я, пожалуй, поеду домой, а ты подумай. Завтра обсудим.
— Никуда ты не поедешь. Даже не мечтай.
Я выдал ему полотенце, содрал с кровати в спальне плед, прихватил подушку.
— Это мне? — Сэм мялся возле дивана.
— Нет, мне. Ты там, в спальне, я — тут. Мне без разницы.
Он повозился и затих. Я лежал на диване и слушал тишину. Не пытался заснуть, мне и так было зашибись как хорошо. Рядом со мной, в десяти шагах, спал мой Сэм, мой мальчик. И это было здорово.
Он вскрикнул, отчаянно, пронзительно. Я сорвался с дивана, влетел в спальню. Сэм сжался в углу кровати, натянул на голову одеяло.
— Сэм, - я тянул одеяло, выпутывал его, ласково, осторожно, — Сэм, малыш, что случилось? Сэмми, это я, не бойся.
— Грег, — он всхлипнул, — прости. Так бывает, редко, но бывает. Извини, я тебя разбудил. Просто сон, уже все прошло. Я в порядке, правда.
— Сэмми, — я присел рядом, — иди сюда. Все хорошо, Сэмми, все хорошо…
Он сам потянулся ко мне. Сам обнял и прижался худеньким, но ладным телом. Сам подставил губы и я забыл все на свете. Я целовал его нежно, бережно — губы, щеки, тонкую шею с аккуратным, почти незаметным кадыком. Ласкал плечи, вылизывал пальцы. Щекотал языком розовые соски, не опускаясь ниже. Тихонько гладил белый шрам на груди, словно пытался стереть его навсегда. Только не напугать, только не спешить — это я понимал даже в таком, полуобморочном состоянии. Сэм сам потянул меня, заставил лечь сверху, вцепился в плечи:
— Грег, пожалуйста. Я хочу.
— Тише, малыш. Ты уверен?
— Да. Грег, ну же.
Всегда думал, что нежность — это не мое. Обычно я же как — омегу лицом в подушку, жопку повыше — и понеслось. А сейчас мне хотелось нежности. Сам себе удивлялся, когда плыл от удовольствия, прикусывая розовую Сэммину пятку. Сэм хихикал и ежился. Я облизывал его член, небольшой, ровный, невозможно красивый и понимал, что остановиться уже не смогу. Касался подушечкой пальца его сжатого ануса и замирал от страха, что сделаю больно и сам себе никогда не прощу этого. Шептал:
— Малыш, расслабься, ну же, Сэмми…
И он старался. Распахивал незрячие глаза, облизывал пересыхающие губы и прижимался, открывался, доверяя.
— Грег, пожалуйста… — он и сам не знал, чего так отчаянно просил. Но терся о мой живот членом, выстанывал: — давай, Грег, давай…
Я приставил член к сморщенному отверстию и легонько надавил. Совсем чуть-чуть, будучи готовым немедленно отстраниться, если увижу, что Сэму больно. Протолкнул головку, замер, всматриваясь в его лицо. Сэм морщился, но терпел.
— Малыш, ты как? Скажи мне.
— Не знаю пока. Странно так. Давай еще, ага?
Я вошел чуть глубже, снова замер. По спине катился пот, мышцы одеревенели, но я держался.
— А так?
— Еще, Грег, еще.
Я входил неглубоко, плавно, медленно. Сэм вдруг охнул, выгнулся, сжал меня внутри до боли:
— Да, Грег, да!
Да, малыш, какой же ты…
Никогда не верил, что от счастья можно заплакать. Можно, оказывается. Можно кончать и плакать одновременно от разрывающего душу счастья, слушая, как под тобой бьется в судороге оргазма любимый парень. Мой любимый, мой Сэм. Мой ненормальный Сэм, которому позарез нужно стать героем, потому что он не сможет иначе. А мне-то как быть? Как?
План был прост как одноцентовик. Сэм шагал по дорожкам парка, присаживался на скамейки, листал что-то в телефоне. Я в армейском камуфляже короткими перебежками от куста к кусту метался по лужайкам, стараясь не упускать его из виду ни на секунду. Сэм, паршивец, задачу мне не облегчал и шарился по самым глухим парковым закоулкам. Мысленно я костерил его всеми известными мне ужасными словами и прикидывал способы наказания. Способы все, как один, неуклонно переходили в горизонтальную плоскость. Поздние июльские сумерки переросли в ночь и над кронами деревьев зависла белая монета Луны. Сэм поднялся со скамейки и направился к выходу из парка. Я было вздохнул с облегчением — мой мальчик ошибся, можно пойти домой и попробовать пару придуманных мной ужасных кар, но тут… Даже я, со своим хваленым чутьем и нехилым опытом ведения наружного наблюдения, не понял, откуда появился этот хмырь. Просто вырос за спиной у Сэма, коротким ударом оглушил его и поволок с тропинки к кустам прямо напротив того места, где стоял я.
Нет, Сэмми, прости. Я не стану ждать, когда он достанет нож, я не смогу. Ты и так достаточно натерпелся. Поэтому я внес небольшие коррективы в твой план. Я выхватил телефон и нажал одну-единственную цифру. Парковые фонари, горевшие еле-еле, вдруг вспыхнули тысячью прожекторов. Ну да, парни из полиции немного поколдовали над ними, установив мощные галогенные лампы. Взвыли сирены, по дорожкам парка бежали десятки людей в камуфляже и полицейской форме. Но я успел первым. Перепрыгнул подстриженный колючий куст и одним ударом отправил мерзавца, вцепившегося в ремень на Сэмовых штанах, мордой точно в куст дикой ежевики. Я ему обещал узор из полумесяцев? Так это только начало. Накрыло меня нехило. Парни из десятого отдела втроем еле оттащили меня от скорчившегося альфы в длинном черном плаще. Лунолюб гребаный! Я хрипел и рвался добавить ему еще, потому что было мало, слишком мало. Я хотел, чтобы он испытал всю боль, что вынесли его жертвы. Чтобы он, прежде чем сдохнуть, пережил не по разу все их страдания. Меня остановил Сэм. Он поднялся с земли, захлопал глазами и сразу все понял.
— Грег, зачем ты? Грег, хватит, все, уже все, слышишь?
Я слышал. Я смотрел на Сэма и думал, что до самой смерти своей буду слышать тот его ночной крик, полный ужаса и муки. И именно поэтому я сделаю все, чтобы на такой случай быть рядом. Слышишь, Сэмми? Слово Грегори Ховарда. Надеюсь, ты простишь меня, что я не сохранил тайну Саманты. Впрочем, если захочешь, можешь примерно наказать меня за это. Если не знаешь как, я научу.