Мне повезло. Когда я вернулся домой, Сэм спал. Я открыл холодильник, помедитировал над тарелкой с пастой, которую предполагалось разогреть и решил, что не голоден. Постоял у двери в спальню, послушал тихое сопение и не раздеваясь, устроился на диване в гостиной. Я почему-то ощущал себя грязным, вымазанным дерьмом всей этой истории. И прикасаться к Сэму сейчас для меня было сродни предательству, что ли.

Я лежал и думал о Милли. О том, что завтра мне придется рассказать ему об Алане, о том, как Стенсон-младший зашел слишком далеко в поисках удовольствий. А еще я думал о нас с Сэмом. О том, что я на десять лет старше, что однажды Сэму надоест питаться полуфабрикатами и пить дешевое пиво — а ничего другого я предложить ему не могу. Все мечты о домике в пригороде так и останутся мечтами, потому что сказки не обязаны сбываться. Милли тоже мечтал, а что вышло?

Я понял, что предчувствие беды обросло плотью и стало реальностью. Мне пора отпустить Сэма, он слишком молод и умен, чтобы просрать свою жизнь рядом с таким убожеством, как я. Сказке пришел конец, она была прекрасна, но… Пора выплачивать дань пушному зверьку, потому что он всегда получает свою плату. Сэм, конечно, обидится, но потом поймет, что я был прав. В его жизни будут другие, моложе, лучше, достойнее меня. А я… а что я? Продолжу ловить мошенников и неверных мужей — и так до пенсии или до момента, когда станет совсем невмоготу. А на этот случай в ящике стола есть надежный друг — Глок сорокового калибра. Он не подведет, я знаю.

Я проснулся от ощущения, что на меня смотрят. Сэм сидел на краешке дивана, хмурил тонкие брови:

— Грег, почему?

— Что почему, малыш?

— Почему ты спишь здесь? Что случилось?

— Не хотел мешать. Мне нужно было подумать.

— Мы могли подумать вместе. Или это не о деле Стенсона?

— Скажем так, не только о нем. Собственно, дела как такового нет. Уже нет.

— Несчастный случай на секс-производстве? Нет мотива, так что…

— Да, ты прав, — я поднялся, скрывая замешательство. Нужно было найти слова, чтобы сказать Сэму, то, что я твердо решил ночью. Но их не было, нужных слов. А Сэм смотрел тревожно, словно заранее знал, что я должен сказать. И расчесывал тонкий белый шрам на груди. Он всегда так делает, когда нервничает, — Сэмми, малыш, послушай меня…

Он не дал мне договорить, вот черт, этот парень знает меня лучше, чем я сам:

— Грег, не надо, я понимаю. Это должно было случиться. Рано или поздно, но должно. Я не подхожу тебе, я не могу дать тебе того, чего ты хочешь. И ты слишком честен, чтобы ходить налево за моей спиной. Я знаю, что ты ко мне чувствуешь — ответственность спасителя за того, кого спас. Но этого недостаточно. И моей… моих чувств к тебе на двоих не хватит тоже. Ты не виноват в том, что не любишь меня. Не мучайся, я все понимаю. Ты иди на работу, а я позвоню Покроффски и попрошу отгул. Соберу вещи, ключи оставлю консьержу, — Сэм смотрел мне прямо в глаза, спокойно и твердо, только мелко-мелко дрожал мускул на щеке. Господи, малыш, что же мы с тобой делаем? Да нет же, что я делаю? Все мои ночные муки, все установки — «я не тот, кто ему нужен» и прочая истерическая чушь, исчезли под этим уверенным взглядом. Мне вдруг показалось, что я проглотил воздушный шар и сейчас взлечу под пыльный потолок гостиной.

— Тебе обязательно так радостно улыбаться? Мог бы и раньше сказать, что мне пора сваливать из твоей жизни.

— Сэмми, — я схватил его в охапку, ткнулся улыбающейся мордой в русый вихор на макушке, — мой Сэмми, какой же я идиот! Подожди, не вырывайся, послушай, Сэмми! — у актеров в кино эти штуки получаются легко и непринужденно. И у них при себе непременно найдется коробочка с кольцом. А простому человеку где его взять? — Сэмми, — я, стараясь не смеяться и не кряхтеть одновременно, встал на одно колено, наугад пошарил рукой под диваном и вот оно — колечко от банки пива! Спасибо, дружище Гиннес, ты меня никогда не подводил, — ты все не так понял. Я думал то же самое, но только о себе. Я намного старше, не богат и вряд ли буду. Я не могу дать тебе того, чего ты заслуживаешь. У меня даже кольца нет, чтобы сделать тебе предложение по-человечески. Но я люблю тебя, Сэмюэль Смит. Очень люблю. Вот, — я протянул ему жестяное колечко, — решай сам, что с этим делать.

Думаете, он бросился мне на шею с радостным «Да»? А вот нихрена подобного. Сэм внимательно выслушал мой несвязный бред, почесал шрам и протянул руку:

— Иди ко мне. Немедленно.

— Мне бы в душ сначала, Сэмми… И на работу опоздаем…

— Все после. И заткнись уже, Грегори Ховард. То, что ты меня любишь, я услышал. Теперь докажи мне это. Ты знаешь, как.

— Сэм, Сэмми, люблю тебя…

— И я тебя, Грег. Очень. Сильнее, черт тебя дери! Еще, Грег!

— Ты поговоришь с Поки? — нет, ну можно же было найти другую тему для разговора сразу после охренительного секса? Но переубедить моего Сэма в некоторых вещах просто невозможно. Нечего и пытаться. — Насчет продажи лицензии?

— Тебе так нравится название «Ховард и Смит»?

— Звучит неплохо. Но «Ховард и Ховард» звучит еще лучше. Ты не потерял мое помолвочное кольцо? Давай его сюда, я согласен. Я люблю тебя, Грегори Ховард. В горе и в радости, в болезни и в здравии, в бедности и богатстве. Только если мы сейчас не встанем и не пойдем на работу, варианта с богатством у нас не будет.

— И тогда ты меня бросишь и уйдешь к кому-нибудь вроде Милли?

— И не мечтай, Ховард. Ты мой, а я твой. А теперь — подъем!