Однажды она встретила в лесу лисицу. Мерцающие желтоватые глаза, острые когти, серебрящийся мех. Словно на землю сошла луна. Вопреки завораживающей, почти гипнотизирующей красоте, захотелось бежать. Быстро и без оглядки, так долго, насколько хватит дыхания. Спотыкаясь о кочки, цепляясь за ветки — лишь бы не попасться. Ой, не зря матушка говорила: рано детям в лунную чащу соваться!.. Какое там послушание, когда любопытство неуёмное? Только плата за него бывает велика.

Гризельда проснулась от тряски и первым делом увидела недовольную Юстину — старшую сестру. Неродную. Обе они — приёмные дочери зелёной ведьмы Траудель, попавшие к ней в столь юном возрасте, что совсем не помнили жизни до и считали друг дружку настоящей семьёй.

— Встаю я, встаю, — пробубнила, садясь.

— Давай-давай, пока матушка будить не пришла, — шутливо пригрозила Юстина и убежала по своим делам.

То и дело во сне Гризельда возвращалась в ту ночь, когда шесть лет назад без спросу ушла ночью в лес. Никто не знал о той вылазке: несмотря на испуг, удалось проскочить в комнату без лишнего шума и устроиться в кровати, будто ничего и не было. С той поры стало сложнее усидеть в доме зимой. В эти края часто наведывалась зачарованная пурга — однажды в такой чуть не пропала сестрица, поэтому детей особенно старались держать дома, если собиралась непогода.

Быстро умывшись и переодевшись, Гризельда связала тёмные волосы в низкий хвост и поспешила на кухню. Обитель зелёной ведьмы ни с чем не перепутать — едва ли найдёшь хоть комнату, хоть шкафчик, где не окажется трав. Запах их давно уже пропитал всё вокруг и душистой дымкой оседал на каждом госте. Траудель как обычно стояла за плитой и на огне, созданном магическим камнем, варила зелье. В коротких рыжих волосах снова застрял листик — никак задела головой свисающий с потолка пучок, зелёные глаза поблёскивали от энтузиазма, а узоры на коже, образованные чешуйками цвета молодой травы, игриво подмигивали на свету.

— Извини, я не сильно проспала? — поинтересовалась Гризельда, через ящики с травами пробираясь к столу — осенью их становилось особенно много, ведь самое время упорядочить запасы.

— Пока нет, но теперь лучше не засиживаться, если не хочешь долго по темноте идти.

С травами сегодня помогала сестра, тогда как для неё настала очередь отправиться в лес за позднецветами. Дело несложное, но идти далеко — нужно как следует подкрепиться и не забыть взять еды в дорогу. Впрочем, не боялась Гризельда в лесу ни оголодать, ни заблудиться — одну её там не оставят. Оттого обиднее только, что пораньше сегодня встать не получилось.

«И почему этот сон вернулся именно сегодня?» — подумала недовольно, дуя на травяной чай.

Сон всегда казался предостережением. Посланием, которое никак не получалось разгадать. Оставалось махнуть рукой и просто ждать. Случится что-нибудь, тогда и поймёт, а нет — так и беспокоиться почём зря незачем.

После завтрака Гризельда уложила в сумку инструменты, в корзинку — еды, накинула плотный плащ и вышла на улицу. Их скромных размеров городок располагался примерно в получасе пути от леса — немного пугающего и явно полного тайн. В этих землях в основном обитали люди, поэтому всякая неприручённая магия вызывала разумные опасения, лес же в глубине таил много необъяснимого — неспроста за ним следил оленеголовый друид.

Стоило пройти глубже, как слуха достиг тройной свист. Гризельда ответила тем же. Вскоре из-за деревьев показался белокурый юноша в волчьей маске, на которого она тут же накинулась с объятиями. Окке — ученик друида. Каждая встреча напоминала ей о первой.

***

Тогда Траудель привела дочерей в лес обучить премудростям сбора трав. Пока Юстина увлечённо расспрашивала матушку о растениях, Гризельда отлучилась — ей стало интересно узнать, не померещились ли движения в стороне. Отходила всё дальше и дальше, пока не столкнулась с мальчиком в маске волка. Он испуганно ойкнул и убежал, обратившись белым волчонком. С того момента каждую прогулку она пыталась высмотреть его и, если получалось, — заговорить.

— Эй, волчонок, почему ты каждый раз убегаешь? — спросила Гризельда, на этот раз не спеша подходить.

— Учитель говорит, с людьми сближаться опасно, — робко ответил мальчишка, выглядывая из-за дерева.

— Я — дочь ведьмы. Значит, со мной можно, — уверенно заявила, кивая со скрещёнными на груди руками. — А кто твой учитель?

Он замялся и не ответил. Стало видно — напрягся, готовый снова убежать.

— Не хочешь — не говори. Я не настаиваю. А зовут-то хоть как?

— Окке…

— Гризельда. Вот, теперь мы ещё и знакомы, причин избегать больше нет. Давай снова поговорим, когда я опять приду в лес.

В ответ на это Окке кивнул. И снова убежал. Гризельде оставалось только пожать плечами и вернуться к семье, пока те не спохватились. Траудель не отличалась гиперопекой, больше склонная к методу «дети должны учиться на ошибках, лишь бы не померли», но и звание безответственной матери получать не спешила.

Каждый новый разговор длился немного дольше предыдущего. Иногда Гризельде казалось, что она пытается приручить дикого зверька, то показывая свою безобидность и дружелюбие, то стараясь приманить чуть ближе лакомствами. Окке больше не убегал, порою спокойно сидел совсем рядом, только маску никогда не снимал.

— Разве удобно всегда ходить в маске? — поинтересовалась Гризельда, разламывая пополам травяной хлеб и протягивая Окке половину.

— Я привык. Учитель говорит, без маски лес может меня не принять. В ней безопаснее.

— А ты очень послушный ученик. Учитель то, учитель это…

— У меня больше никого нет. Что мне делать, если учитель откажется от меня?

На это Гризельда ответа не знала, в чём-то даже понимая Окке — ей тоже ничего не останется, отвернись от неё Траудель. Будь они взрослыми — сами как-нибудь на ноги встали бы, а к детям мир особой жалости не проявляет. Впрочем, как бы матушка ни ругалась порою, ни вздыхала разочарованно, даже в сердцах никогда не грозилась прогнать дочерей. Но, кажется, с загадочным учителем ситуация может очень и очень отличаться. Гризельда, конечно, рассказала домашним о лесном друге, так что из разговоров с ними имела догадку о личности учителя.

Ведьмы тоже совсем не люди, но друид — тем более другое дело. Говорят, когда-то давно оказавшегося не в то время не в том месте человека (или нет — о первоначальном виде никто уже не помнил) заколдовали, сделав чудовищем — стражем леса. Нельзя с уверенностью говорить, остались ли в нём человеческие чувства.

***

Окке часто сопровождал Гризельду в лесу. Даже если теперь дочь ведьмы чувствовала себя здесь свободно, он куда больше принадлежал этой стихии. Маска играла в этом не последнюю роль, делая кем-то вроде духа природы. Вот и сегодня Окке держался рядом, по пути насвистывая бодрую мелодию, а уже на месте устроился на ближайшем пне. Играл с ножиком, ковыряясь в старой коре, пока Гризельда выискивала нужные цветы.

Холод земли и запах палой листвы напоминали о неумолимости времени. О том, что смерть — естественная часть цикла, какой бы буйной, задорной, полной сил ни казалась жизнь. И о близости зимы — самого непростого сезона. В этих землях — особенно.

И к чему всё-таки был сон? Как уловить закономерность его появлений? Точно же есть что-то общее! Зимой он приходил чаще всего. В другое время… Наверняка ведь где-то скрылась общая деталь! И лес тут играл не последнюю роль.

— Ты знаешь что-нибудь о серебристой лисице, обитающей тут? — поинтересовалась Гризельда, перевязывая очередной пучок позднецветов.

У кого ещё спрашивать о странных животных, как не у ученика друида?

— Нет. — Окке подхватил лежащую рядом маску и попытался стряхнуть попавшую на неё труху. — Но учитель рассказывал мне, что тех, кто её повстречал, обязательно заберёт пурга.

Заберёт… Ах, да, если подумать, что-то такое в детстве слышать доводилось. Обычная детская сказка, цель которой — приучить не выходить из дома. Траудель поведала её один раз, но скорее для общего развития, предпочитая объяснить настоящую причину опасаться пурги, равнодушной к тому, что обычно место ей на равнинах — чарам лес не помеха.

— А это может быть лис? — предположила вдруг.

А что? Вдруг это для красоты звучания обозвали лисицей? От внезапного вопроса он как будто напрягся, отвлёкся от маски и посмотрел в сторону. Теперь, когда им по семнадцать, и они чуть лучше понимали правила мира, Окке иногда позволял себе снять её, являя даже в лесу на свет лицо обаятельного плута.

— Наверное. Вряд ли кто-то уточнял.

Звучало разумно. Даже если в такой ситуации кто-то нашёл время заглянуть зверю под хвост, из пурги крайне редко возвращались. А если и да — в памяти откладывалось совсем другое.

Гризельда украдкой посмотрела на Окке. Красивый, чёрт лесной. И сразу всплыл в памяти день, когда впервые она увидела его без маски.

***

Матушка уже разрешила ходить в лес одной, но только летом, когда долго светло. И строго-настрого запретив заходить в лунную чащу. Гризельда с радостью пользовалась предоставленной возможностью, убегая из дому всякий раз, как не успевали другими делами загрузить. Юстина с этого только посмеивалась — как старшей, ей раньше дали свободы, но такого энтузиазма она никогда не проявляла.

В тот день Гризельда и Окке играли в прятки. Сложно соперничать с тем, у кого звериное чутье, но оттого и интереснее! Обыграть волка в лесу — много ли кто таким похвастается? Дети так увлеклись, что не заметили, как потемнело небо, грозясь вот-вот пролиться яростным ливнем. Ветер усиливался. Интересно, на какой части пути её застанет дождь? Хотя… Наверняка же в момент до нитки промочит.

— Мой дом ближе. Пойдём туда? — предложил Окке, заметив её тревогу.

— Разве твой учитель не будет против? — уточнила на всякий случай — всем известна нелюбовь друида к гостям.

— Он говорил, что не против детей ведьмы.

— Тогда… Поспешим?

Окке кивнул. Они побежали. Гризельда не знала, чего ожидать от дома друида, но думала, что готова к любому зрелищу. И всё равно удивилась. Снаружи-то непримечательная избушка — едва разглядишь среди деревьев, но внутри та оказалась гораздо больше. Такой вот вполне обычный просторный двухэтажный деревянный дом, в котором пахло тёплым деревом и чем-то пряно сладким, почти родным, заставляющим вспомнить руки матушки.

— Ого… Тут гораздо уютнее, чем я полагала, — отметила Гризельда, осматриваясь.

— Не знаю, какие дома у людей, — ответил Окке, — но учитель говорил, что специально таким неприметным снаружи дом сделал — чтобы не рвались сюда, а на самом деле любит, чтобы всё удобно было, по-человечески.

— Ага, могу по… — Гризельда не договорила, да и вовсе забыла, что хотела сказать.

Обернувшись к Окке, она увидела, как тот совершенно естественно стянул маску и повесил возле входа. Да как только можно было прятать такое личико! А глаза-то! Светлые, ясные, словно озорные звёздочки — не чета её почти до черноты тёмным.

— Всё хорошо? — осторожно уточнил Окке.

— А… Да… Просто ты раньше никогда не показывал лица. Ты красивее, чем я думала.

— Эм… Спасибо… — он растерянно отвёл взгляд. — Похоже, учитель ещё не вернулся. Тогда пошли ко мне в комнату?

Ещё бы она отказалась! Любопытно же, как живёт ученик друида. Окажется ли дом и дальше удивительно человеческим? Дети поднялись на второй этаж. По пути Гризельда отметила: половицы совсем не скрипят, а перила очень хорошо отполированы. И больше казалось, будто она попала в дом к охотнику: то тут, то там встречались трофейные головы, черепа, шкуры.

Комната Окке тоже смотрелась достаточно обычно. средних размеров, с крепкой кроватью, застеленной пледом, шкафами, массивным рабочим столом. На полу лежала тёплая и удивительно мягкая шкура незнакомого Гризельде животного. На стене над кроватью она увидела ещё несколько масок: филина, медведя, лесного кота.

— Не думала, что у тебя есть другие.

— Они для разных целей. Просто гулять удобней в волчьей. Медвежья, — Окке коленями встал на плед и показывал на то, о чём говорил, — это когда нужно больше выносливости, мне говорят надевать её для сложных защитных ритуалов. С кошачьей легче незаметно передвигаться, прятаться, но сложнее себя защищать. Филин для ночи, но всё же больше для занятий — с ним быстрее разбираешься в сложных вещах. Или когда надо много всякого запомнить.

— А всё оказалось куда интереснее! О, а что в том ящике? — Гризельда указала на виднеющийся из-под кровати угол.

— Да так, хлам всякий… Давай я лучше покажу свой набор ножей!

Бодро соскочив, он достал из шкафа и поставил на стол небольшой резной сундук с коваными ручками. Гризельда с любопытством заглянула через плечо. Окке вынул восемь ножей.

— Вот эти два — для резьбы по дереву, а эти — для шкур. Учитель много заставляет с ними работать, хотя пока не позволяет делать это без присмотра. У которого на ручке серебряные руны — для ночных ритуалов, а с янтарём — для дневных. Кажется — разные совсем, а я их однажды чуть не перепутал! Ой влетело тогда… Вот охотничий. Выглядит скучно, зато очень удобный. А этот… — Он запнулся, глядя на нож с тёмным лезвием, узоры на котором казались заполненными кровью. — Тоже для охоты. Особенной.

Гризельда слушала, улыбаясь, и мысленно подмечала, что хотя обычно Окке казался немного диковатым волчонком, о привычных вещах рассказывал с воодушевлением обычного мальчишки. Даже если речь идёт о звериных масках и ножах, ребёнок остаётся ребёнком. И как же радостно в открытую видеть его эмоции!

— Тебе нравится учиться?

— Конечно! Учитель так много знает и умеет. Хочу стать на него похожим!

— Могу понять, — со смехом согласилась Гризельда. В отношении Траудель она чувствовала то же самое.

***

После сбора позднецветов Окке проводил её до края леса — дальше предпочитал не ходить. На прощание Гризельда с озорной улыбкой растрепала мягкие льняные волосы и тут же поспешила к городу — уже заметно стемнело. С каждым днём солнца будет становиться всё меньше, а дел — больше. Осенние ритуалы сами себя не проведут, так что на некоторое время станет не до прогулок — во многом нужно помочь Траудель. Даже если пока до серьёзного колдовства не пускали и Юстину, во время приготовлений матушка активно привлекала дочерей.

Обычно потом наступало затишье — к дальнейшим ритуалам готовить надо заметно меньше. И в лесу собирать почти ничего не надо, можно просто выбираться на прогулки в свободные от занятий дни. Но… Всегда есть место неожиданностям.

В их краях пропажи людей зимой — совсем не новость, однако в этом году подобные случаи участились. Обычно пропадали без вести, реже на окровавленном снегу находили будто изодранное зверями тело. И всё бы ничего, да следов почти никогда не оставалось, редкие найденные же напоминали лисьи. Но простая лиса не нанесёт таких повреждений. Люди всё чаще вспоминали историю о пурге и о том, что ведь по какой-то причине одно место в глубине леса обозвали чащей лунных лисов.

Цепочка событий обернулась увеличившимся количеством охотников, желающих то ли защитить местных, то ли просто заработать на продаже редких серебристых шкур. Одно сказать можно точно: эти люди крайне нервно реагировали на всё лесное. Особенно лисиц. Не лунных — рыжих. Как же глупо! Не поймают они настоящую цель!

Гризельда беспокоилась об Окке. Он, конечно, человек и осторожен, только иногда этого недостаточно. Приходилось заглушать в себе слишком частые порывы пойти проведать — заставляя выйти к себе, можно подвергнуть опасности.

— Матушка, я всё же пойду!

— Береги себя, Зельда. Берегись людей.

Сегодня она снова видела сон о лисице и не сдержалась. Собрала в дорогу разных угощений, полезных травок, зелий — Траудель с радостью делилась своими творениями с друидом, закуталась потеплее и ушла в лес. Дома об отсутствии пусть знают, другим людям попадаться не стоит: обычно ведьм, особенно зелёных, воспринимали спокойно, но в тревожные времена начинали коситься с подозрением. Посчитают причастной — слушать не станут, устроят самосуд.

Направилась Гризельда сразу к избушке, уже не сомневаясь — её там видеть не против. Друид мог сколько угодно ворчать — в тёмных глазах она всё равно видела радость за обзавёдшегося другом ученика.

Честно говоря, чего бы ни думали о ведьмах, идти через лес страшно. Гризельда не верила в причастность загадочных лунных лисов, зато в причастности необычных сил, о которых даже Траудель не могла ничего сказать, не сомневалась. Неизвестность пугала. Как и возможность начала пурги. Ведь на самом деле… Её тянуло пойти вслед за снежным буйством. И домашние, и Окке уже заметили это.

Дом друида как всегда одаривал спокойствием и уютом. Его тепло и запах обнимали особенно приятно и мягко после холодной улицы. Куда крепче обнимал Окке, накинувшись с порога, даже не дав снять тяжёлый подбитый мехом плащ.

— Эй-эй, что за собачьи радости? — рассмеялась Гризельда, неохотно пытаясь выбраться из крепких рук.

Время от времени она по привычке видела в Окке насторожённого волчонка или долговязого подростка, которому особенно шла немного дикая плутовская улыбка, однако на самом деле жизнь в качестве ученика друида требовала не только постоянной учёбы, но и много силы. Скорее всего, сейчас ему даже превращаться не нужно, чтобы одолеть зверя. Особенно при наличии ножа.

— Я скучал! Знаю, почему сейчас нельзя часто видеться, но разве это глупое знание может в самом деле повлиять на чувства?

— Тогда дай мне уже раздеться. Или это такой намёк, чтобы дальше не проходила?

— Н-нет! Ни в коем случае!

Окке разомкнул объятия, давая наконец избавиться от плаща, а после забрал и отнёс наверх увесистую корзину. Гризельда направилась на кухню — надо поставить греться воду. Не зря же взяла с собой цветочно-земляничный чай и медово-ореховый пирог.

Даже если есть в кровати — дурной тон, больше всего они любили поставить вкусности на тумбу, с ногами залезть на плед и листать первую попавшуюся книжку. У друида они все интересные, особенно если читать вместе, с каждым годом садясь всё ближе. Пока в итоге Гризельда не определила самое удобное положение: то самое, из которого в любой момент можно откинуться Окке на грудь и просто пригреться там, забыв и о книгах, и о еде, и о пурге.

— Ветер поднимается, — заметил он, выглянув в окно. — Может начаться пурга. Тебе лучше остаться.

Гризельда тоже посмотрела на улицу. Первым порывом стало ответить, что дома могут начать беспокоиться, однако вовремя пришло осознание: куда вероятнее отругают, если она вернётся во время непогоды, имея возможность переждать. Особенно в такие неспокойные дни.

— Да, лучше остаться. Тебе придётся смириться, если я начну отбирать одеяло.

— Забирай хоть всё. Возможно, сегодня мне не придётся спать, — тихо добавил он.

Если Окке вот так понижал голос, значит, ничего не расскажет, можно не тратить время на расспросы. Настойчивость не всегда хороша — личное пространство нужно каждому. Гризельда молча кивнула и ткнулась носом в ключицу. Пахло шалфеем, можжевельником и немного полынью. Вскоре, разморённая теплом, она уснула.

Поначалу пустой сон становился тревожнее. Тьма давила, внутри метались не способные обрести чёткую форму чувства. Тело охватила дрожь, воздуха не хватало. Гризельда упала на колени, те укололо холодом. Откуда?.. Снег. Она сидела посреди заснеженной поляны. Растерянно оглядываясь, опустила руку и коснулась мокрого, быстро уходящего тепла. Прямо перед ней лежал растерзанный человек, а пальцы легли прямо на вывороченную грудную клетку. Гризельда тяжело сглотнула, пытаясь избавиться от кома в горле. Хруст за спиной — обернулась. Из мрака на неё смотрели лунные глаза. Бросок. Сон прервался.

Первое, что почувствовала Гризельда после пробуждения — запах крови. Она зажгла стоящий подле кровати фонарь и увидела мокрый отблеск на полу. Редкий след из кровавых пятен тянулся до кровати и заканчивался отпечатком на слегка выдвинутом ящике. Не так просто оказалось побороть любопытство. И всё же, чем совать нос в личные вещи, лучше обеспокоиться, где Окке и что с ним.

Как хорошо, что пол в этом доме совсем не скрипит! Свет горел в гостиной — стоит подойти туда, но вместо того, чтобы пройти дальше, Гризельда застыла, прислушиваясь. Треск поленьев и два тихих голоса. Более низкий, напоминающий о густой смоле, принадлежал друиду, а мягкий, едва заметно искрящийся хитростью, — Окке. Слов разобрать не удавалось.

— Зельда, проходи, — позвал он. — Я не разбудил тебя?

Появившись в гостиной, Гризельда отрицательно качнула головой, на миг поморщилась — заметила перевязки на предплечьях и почуяла знакомый горчащий запах целебной мази. Матушка часто просила передать такую после одного случая из детства.

***

Как-то раз, сильно соскучившись, Окке решил сам навестить Гризельду и отправился в город. Она сидела возле окна и со скучающим видом пыталась запомнить все растения из травника. Вот почему Юстине всё давалось с поразительной лёгкостью, а ей приходилось над каждой страницей пыхтеть? Все эти листки, лепестки, корешки — да как уложить в голову столько деталей? Хотелось откинуться на спинку стула и по-волчьи завыть.

Уныние живо уступило место интересу, стоило заметь подозрительную активность на улице. Чего это дети так развеселились? Никто интересный в город не приезжал, до праздников тоже далеко. Да и звук шёл со стороны окраины. Гризельда с сомнением покосилась на книгу. Что же… Матушка сама говорила о пользе делать перерывы и менять деятельность, когда голова уже совсем пухнет, не желая принимать новые знания. Надо только тихонько вышмыгнуть из дома и поспешить в сторону шума.

Крики, насмешки, суета. Чем ближе оказывалась Гризельда, тем меньше нравилось услышанное. Никак местное хулиганьё малолетнее нашло новую мишень! Хотя кто бы про малый возраст говорил. Но с такими надо не только вести, но и чувствовать себя так, словно все преимущества на твоей стороне.

— Эй, не упрямься!

— Покажись! Покажись!

— Да ты ж точно урод! Нет? А докажи!

— А ну держите его, я сам стяну!

— Ай, он кусается!

— Вы чего творите! — грозно крикнула Гризельда, ещё даже не разобравшись в происходящем.

— Гризли пришла! — взвизгнул один из мальчишек. — Бежим!

— Фу! Землеедка!

— Чумазка зелёная!

Дети бросились врассыпную. Гризельда выхватила из кармана покрытой пятнами от травы юбки жёлудь и кинула в самого крикливого. Орех взорвался на подлёте, обратившись раздражающим глаза и горло облаком. Крики обратились в кашель, мальчишки стали удирать резвее, совсем скоро оставив на дороге только её и Окке — с ободранными коленками, локтями, наливающимися синяками, порванным рукавом и почти сдёрнутой волчьей маской. Он растерянно улыбнулся, нервным движением попытавшись прикрыть травмы.

— Ух, негодники. В следующий раз попадутся — отпинаю, — зло пробурчала Гризельда. — Волчонок мой, как это случилось? — уточнила, сменив гнев на беспокойство.

— Я хотел тебя увидеть… — пробормотал, виновато опустив голову. — Ты всегда ходишь ко мне. Я подумал в этот раз прийти к тебе. Они вдруг оказались рядом, лезли, заставляли снять маску… Я ещё не был в городе… Не знал, что он такой страшный.

Оставалось только вздохнуть, покачать головой, схватить за руку и потащить домой — раны сами себя не залижут.

— Чтобы город принял, тоже нужна маска. Просто не звериная. Ты сюда не впишешься.

Окке молча кивнул, поправляя маску. Гризельда понадеялась, что не прозвучала слишком грубо: не волку надо объяснять, как вести себя с людьми — это их обязанность научиться уживаться с волками. А сколько нужно храбрости, чтобы выйти из родной среды?

— Извини… Я не хотела сказать, что не рада тебя тут видеть. Просто разозлилась от того, что они с тобой сделали.

— Я одному нос разбил…

— И этого мало! Надо было обратиться в волка и всех покусать!

— Учитель говорит не превращаться на людях. На меня могут начать охоту…

Тоже верно. И всё равно хотелось как следует ответить негодникам, навсегда отбить желание задирать кого-либо. Всю недолгую дорогу до дома Гризельда хмуро рассуждала, какую подлянку устроить обидчикам. Обучение у ведьмы — это не только про скучную зубрёжку растений! Даже если для полноценного овладения мастерством нужны годы, творить мелкие пакости можно хоть сейчас.

— Матушка, мы пришли! — крикнула Гризельда, отворив дверь. Нет смысла и дальше скрываться — не получится.

— Вы? — Из кухни выглянула Траудель. — Ох… Проходите скорее, я сейчас всё подготовлю! — Она скрылась и начала греметь посудой, банками, склянками.

— Это и есть ведьма? — шёпотом спросил Окке. Гризельда с гордым видом кивнула. — Я представлял её старше. И страннее.

— О, у матушки хватает странностей, не переживай. И ведьмы очень-очень долго не стареют.

На кухне их уже поджидали чистая вода и полотенца, отвары, мази, бинты и швейный набор. Траудель указала на стул.

— Ты же Окке, да? Садись сюда. И рубашку снимай. Я позабочусь о тебе, а Зельда пока её зашьёт.

После того, как все травмы были обработаны, а одежда починена, они сели пить травяной чай с ягодным вареньем. Траудель много спрашивала о лесе, делилась знаниями. Окке охотно рассказывал и внимательно слушал. Так хорошо стало от их вида: два дорогих человека нашли общий язык, что от злости не осталось и следа. Вот бы у них было будущее… Но… Зелёные ведьмы часто вынуждены остаться без пары, а участь друида — отдать сердце лесу.

А на стене плясали солнечные зайчики. Такие же яркие и неуловимые, как её мечта.

***

Теперь на стене шевелились тени, порождённые танцующим в камине пламенем, а бинты точно скрывали не безобидные ссадины, оставленные несмышлёными и в общем-то слабыми детьми.

— Что случилось?

— Ничего серьёзного. Просто был недостаточно аккуратен во время занятия.

— С твоей-то ловкостью?

— Мне ещё есть куда расти.

Гризельда с сомнением покачала головой. Хотелось бы поверить в столь безобидную причину, да не получалось. А друид не спешил ни подтвердить, ни опровергнуть слова ученика — молча убирал со стола вещи. По лицу оленьему не понять ничего — оставалось вздохнуть и махнуть рукой. В дела этих двоих даже ведьма не спешила соваться.

От неприятных мыслей отвлёк вой ветра в трубе. Погода до сих пор не успокоилась. Захотелось подойти к окну. Сильные, резкие, беспощадные порывы подняли плотные белые облака, за которыми едва ли разглядишь даже близкие деревья. Сквозь раму слышался свист, пальцы потянулись к подрагивающему стеклу. Что же скрывает снег? Если присмотреться, блеснут ли в сердце урагана желтоватые глаза? Если присмотреться… Гризельда дрогнула, не сразу поняв — не зверь на неё смотрел, а Окке из отражения.

— Тебе нельзя туда, — прошептал, крепче к себе прижимая.

— Знаю. Но… Ветер словно зовёт меня… — также тихо ответила она и поёжилась — когда Окке опустил голову и ткнулся в шею, коснувшиеся кожи пряди оказались неожиданно влажными. — Не волнуйся. Я не могу отдать себя никаким лисам, ведь уже поймана волком.

— Лисы бывают слишком коварны.

— Тогда научись звать меня так, чтобы перекричать ветер.

На это Окке тихо угукнул в ответ, не поднимая головы. С таким ветром только и остаётся, что не дать уйти, ведь шанс окрикнуть слишком мал. Гризельда тоже понимала это, поэтому старалась отвлечься от пурги на тёплые руки.

Домой она ушла утром, когда всё улеглось, оставив на память о ночи снежную гладь, надёжно сокрывшую следы ночных происшествий. Окке как обычно проводил до края и в этот раз на прощание поцеловал в щёку. Когда получится встретиться снова? И при каких обстоятельствах? Ах, если бы только Гризельда была внимательнее к предостережениям.

***

Снежные вихри пробегали по улицам с самого утра, грозясь в любой момент обернуться метелью, а то и вовсе пургой. На душе неспокойно. Время от времени в сторону леса проходили вооружённые люди. Вот же глупцы! Каждый верил: именно он вернётся сегодня с добычей, а не станет ещё одним именем в списке пропавших.

— Через сколько трупов они успокоятся?

— Человеческая природа плохо совместима с благоразумием, — откликнулась Траудель, записывая результат очередного опыта с травами. — Даже мне лес сказал не приходить без особой надобности, а они!..

— Но что с лесом? Почему этой зимой он так недружелюбен?

— Знаю только, что лунная чаща неспокойна. Остальное — забота друида. В магии каждый должен заниматься своим делом и не совать нос в чужие.

— Даже если подвергаются опасности многие?

— Особенно если подвергаются опасности многие. Благими порывами особенно легко всё испортить. — Траудель подняла голову и указала в сторону Гризельды пером. — Поддаваться порывам — удел людей, потому что они мало на что влияют. Мы должны в первую очередь думать о последствиях. Если я сейчас пойду останавливать охотников, пересказывать услышанное от леса, они начнут думать, что я могу что-то поменять, договориться с ним. Они будут требовать этого, ведь не захотят вникать в тонкость магии. Если я попытаюсь вмешаться, присутствие моих чар может стать подлянкой для будущего, когда из-за них не сработает какой-нибудь важный ритуал.

— Я не имела ввиду… — попыталась оправдаться Гризельда — в самом деле же не требовала от матушки никаких действий.

— Но ты — другое дело. У тебя почти нет сил, а значит и обязанности держаться подальше.

— Что?..

Траудель проигнорировала недоумение дочери и продолжила писать. Почему слова прозвучали как намёк, разрешение пойти в лес? Гризельда закусила губу, снова бросая взгляд за окно. Матушка будто знала, что сегодня беспокойства добавил вернувшийся сон. Снова кровь, холодеющее тело, серебристый лис… И жалобный вой вдалеке. Как зов о помощи.

— Ты права.

— Сторонись охотников — они тоже умеют идти по следу.

В этот раз Гризельда выбежала почти налегке, на всякий случай прихватив только немного лекарств. Не зная, куда именно бежать, просто доверилась чутью, направлявшему в сторону чащи. Вдоль следов: человеческих, лисьих и кровавых. Пока не довело до тела. Истерзанного — как из сна. Только теперь не её руки тянулись к разодранной груди.

Рядом с трупом сидел на коленях Окке. С испачканным кровью ртом и в лисьей маске, рядом лежал нож с тёмным лезвием и красными узорами. Постойте, лисьей?.. Гризельда никогда такую не видела. Но сейчас не время задавать вопросы: по лесу бродят охотники. Если их застанут — всё кончено. Схватив Окке за руку, она потащила его как можно дальше от тела, другой рукой достала из кармана бумажку с магическим кругом и разорвала — усилившийся ветер за спиной стёр их следы.

Лишь когда на бег не осталось ни сил, ни дыхания, она остановилась. Тяжело дыша через рот, привалилась к дереву. Сложно бежать по сугробам! Окке тоже выбился из сил, осел, словно не в силах простоять больше ни минуты.

— Почему? — Гризельда смогла выдавить только слово, на самом деле не зная, о чём именно пыталась спросить. Почему он оказался там? Почему никогда не упоминал о лисьей маске?

Окке не отвечал и не поднимал голову. Словно в трансе убрал нож, провёл ладонью по рту, посмотрел на красный след. Кровь. Но чья?

— Прости, — сказал тихо-тихо и тут же убежал, превратившись в белого лиса.

Гризельда зажмурилась, сильно прикусив губу. Почему всё так обернулось? За что простить?

***

С того дня они не виделись. Спустя время пропажи людей почти прекратились, вернувшись к норме. Гризельда приходила в лес, но больше не слышала тройной свист, не могла найти дорогу к избушке. Не знала, с чего начать разговор при встрече и всё равно очень хотела увидеться, прояснить ситуацию.

«Ты снова от меня убегаешь», — подумала Гризельда и закрыла глаза. Сегодня она чувствовала себя особенно апатично, весь день клонило в сон. Сил на борьбу не осталось.

Какое знакомое место. Мрачное, тихое, неприветливое и безжизненное — лунная чаща. Здесь никогда не бывает солнца, но с удивительной лёгкостью проникает лунный свет, в котором особенно таинственно мерцала река. Сидя на берегу, Гризельда бессмысленно водила рукой по холодной воде. Плесь! Звонко падали капли, став льдинками.

Она ждала, когда снова увидит мерцающие глаза и серебрящийся мех. Лисица обязательно придёт, снова так и не сказав для чего. Как же холодно. Пальцы окоченели, дрожали плечи. Снег не шёл, но по ощущениям осыпал всю, вместе с теплом медленно забирая жизнь. Никто не придёт, не позовёт, не согреет. И вот тот самый миг. Глаза в глаза.

— Мы снова встретились.

Лисица прыгнула на грудь. Гризельда проснулась. За окном во всю бушевала пурга. Лес! Ей срочно нужно туда! Вопреки предостережениям, благоразумию — всему. Без раздумий и как можно быстрее. Ветер звал настойчивее, чем когда-либо. Ветер просил успеть, помочь, забрать.

Тело будто потеряло вес — никогда ещё бег по снегу не казался таким лёгким, а ураган расступался перед ней, совсем не мешая, не сбивая. Пурга разомкнула объятья, с радостью в них наконец принимая, заботливо подводя к самой лунной чаще, к своему сердцу. И что-то ласково шептала на незнакомом языке. То ли накладывая заклинание, то ли, наоборот, снимая.

Гризельда остановилась. На снегу лежал бессознательный Окке. Присев, она убрала за ухо выбившуюся из косы серебристую прядь и провела рукой по золотым волосам, стряхивая снежинки. Ласково огладила большим пальцем холодную щёку, губы. Он ещё дышал, но долго на холоде не протянет.

— Сам ведь говорил: того, кто повстречал серебристую лису, обязательно заберёт пурга. Я наконец поймала тебя, мой солнечный зайчик.

Однажды она встретила в лесу лисицу. Та смотрела из отражения в реке.