Мне ничего не хотелось. Я молчал. Молча умирал от ощущения никчёмности, ничтожности собственных суждений и невероятной бесполезности собственной жизни. Меня разрывало изнутри от этого дикого… просто запредельного чувства одиночества. Я был один. Никому не нужный, никем не вспоминаемый. Как корабль, что затонул в море, со своими сокровищами, хранимыми теперь на дне океана пустоты, вместе с самим собой.
Пустота раздирала меня, уничтожала всё хорошее. Всё то, что дарило мне радость и рисовало улыбку на моём лице. Я был один. Тихий, безмолвный, замкнутый внутри четырёх стен. Внутри себя. Сам себе враг. Смешно, да?
Кривая улыбка расползалась по моему лицу, что безжизненным пятном отражалось в зеркале напротив. В глазах горело мутное желание не видеть ничего, не слышать, не чувствовать и не помнить. Боль раздирала меня изнутри. Боль. Какое же непонятное для людей, должно быть, слово. Ты говоришь, что тебе больно, но никто не поймёт насколько всё запущено, даже если ты добавишь к этому слову «невероятно» или «лучше бы сдох». Это называют депрессией? Если это так, тогда моё состояние кажется мне ещё более смешным.
В комнате горел приглушенный свет. Он резал глаза даже больше, чем ярко горящий телефон у меня перед глазами. Я в сотый, кажется, раз перечитывал сообщение о том, что всё в порядке и мне было откровенно невдомёк. У кого в порядке? У меня? У меня точно нет.
Смешок срывается с губ, стоит мне начать печатать короткое «да, конечно» без смайла в конце. У меня не было сил даже нажать на него. Правда. Не мог себя пересилить. Казалось, каждая буква впивалась иглой в пучки пальцев, а каждое слово застревало мерзким комом в горле, который было ни проглотить, ни выблевать.
Руки свело от холода, а ноги и вовсе окоченели, будто прибитые к полу гвоздями. Уж лучше бы так, чем всё это. Кажется, я выгорел. Так ведь называют состояние, когда тебе уже на всё плевать, ничего не хочется менять. Хватит. Я итак уже сделал столько дерьма… столько всего… так много, что мне кажется я буду гореть за это в аду, когда придёт моё время.
Я сжал зубы и посмотрел на себя в зеркало пристальнее. Кого я там вижу? Себя ли? А может… В прочем, нет. Разве это в действительности имеет значение? И если так, тогда почему? Почему в отражении видно только пьяные глаза, синяки под глазами, в которые, думаю, уместились бы все песни, что я писал бессонными ночами.
Пальцы на ногах поджались и я ощутил острую колющую боль. Не ту, что съедала моё нутро и не ту, что набатом стучала по голове, превращая все мысли в громкий бессвязный шум из криков и плача.
Лицо было сухим. Разве что только губы, искусанные почти в кровь губы, лихорадочно блестели, освещённые тем самым тусклым, но режущим светом… А может и от экрана телефона. Я не мог сказать точно.
«Я люблю тебя, лучше тебя нет никого.» — очередное сообщение врезается куда то под рёбра. Меня передёргивает. Я предпочитал думать, что от холода в комнате, а не в душе. Я не заслуживаю и йоты этого чувства. Телефон летит в зеркало… Отражение усмехается в ответ.
Больно. Будто кто-то пустил кислоту по венам вместо крови. Будто кому-то нравится наблюдать, как я корчусь в агонии, как меня ломает изнутри.
Я поднялся с постели и подошел к столу. Сел. Взял ручку, положил перед собой чистый лист и замер. Зачем… зачем я… Что я хочу написать здесь? Что мне больно? Нет. Это не то, чем я бы хотел делиться. Что мне одиноко? Нет, это то, что сидит у меня внутри и не должно вырваться наружу, как либо помешать мне. Что же я хочу…?
Я бездумно пялюсь на белое пятно бумаги на чёрном дереве стола и не понимаю, зачем вообще встал с кровати. Я нажал ручкой на бумагу и вывел первых два слова. «Потерять тебя». Вот оно. Вот что я хотел сказать.
Чувство потери убивало меня. Уничтожало всё то во мне, что я мог и хотел бы подарить ей. Да… Я сделал столько всего… Столько, что даже страшно представить. Сколько боли я принёс ей. Сколько я нервов вытрепал нам. Нам обоим. Из-за банальности…
Я прикусил губу, разглядев уродское мокрое пятно на бумаге. Клякса. Как я мог на первом же листе… А хотя… это же я, верно? Чему тут удивляться.
Скомканный лист летит на пол. Взамен ему ложится новый. И новое «Потерять тебя» выведено на нём.
Что же для меня значит это чёртово… чёртово «потерять»? Стоит ли мне сказать о том, как я умираю при одной только мысли, одной грёбаной мысли о том, что могу потерять тебя… Потерять нас. Потерять… Потерять всё…
Я сжимаю собственное горло пальцами, портя и второй лист слезой. Чёрт бы побрал это дерьмо. Чёрт бы побрал.
Я встаю, а холодное «потерять тебя» лежит на столе глыбой страха. Глаза жжёт, потому я иду в ванную, желая умыться, смыть с лица это выражение безысходности. Смыть с лица противную влагу. Мне нельзя. Я не могу позволить себе эти эмоции. Я не могу.
По белой раковине красивым узором растекается капля крови.
Мне ничего не хочется. Совсем. Абсолютный ноль желаний. Абсолютная бесконечность страха. Я чувствую себя пустым. Мне всё ещё холодно.
Я боюсь поднимать глаза к зеркалу и только жмурюсь, быстро выходя из ванной, снова иду к столу, шлёпая босыми ногами по полу и кусаю щеку изнутри. Всё то же «Потерять тебя» лежит на столе всё тем же откровенным, больным… не важно.
Чего же я хочу? Что я хочу ей сказать? Что нуждаюсь в ней? Что я люблю? Всё это… Разве это имеет значение? Нет. Тогда что же… Что же я хочу сказать этими словами?
Я нажимаю на кнопку включения кондиционера и тихо смеюсь. Мне недостаточно холодно, что бы сложить свои мысли в одно целое. Нет… Я должен сам стать льдом, что бы понять свою заледеневшую душу. Я снова оказываюсь за столом и выдыхаю.
Я… теряюсь. Я забываю про всё. Про боль, про страх, про собственное изнемождённое, перекошенное отвращением к самому себе лицо, забываю да же о том, что вместо сердца у меня теперь дыра, что я пустой…
Я думаю над тем, почему я всё же пишу это, почему я просто не выброшу свои мысли, своё одиночество, чувства к ней и себя самого… Почему же мне так неистово больно? Почему мне так страшно потерять её, почему, почему я не боюсь боли, которой живу, но…? Почему тогда я.?
Губы приоткрываются в немом выдохе, а рука дёргается и выводит почти бессознательное, но переполненное моим холодом, моим льдом…
«Потому что лучше потерять себя, чем потерять тебя.» Вот так. Да. Именно по этому. Именно так.