Инженер сидел за столом в одних летних брюках и сосредоточенно лепил на рубашку квадрат фиолетовой заплатки. Катамаранов сидел на этом же столе, болтал ногами и шумно прихлёбывал байкало-скипидарный коктейль из стакана. Время от времени они поглядывали друг на друга. Стежки выходили неодинаковыми, но, поскольку учёный шил потайным швом, особой разницы не было. Иногда он смотрел на Игоря так, словно очень хотел поговорить по душам, но не решался, а Игорь отвечал хулиганистым взглядом из-под упавших на глаза тёмных прядей и поволокой ухмылки, а иногда даже позволял себе изучать его торс, внешность, как Кеша говорил, совершенно не атлетическую, но на деле самую прекрасную для катамарановского взора. Лапушкин делал вид, что не замечает таких знаков внимания, но ему было приятно. Когда закончил с шитьём, расправил рубашку перед собой, удручённо показал Игорю:
— Мда, теперь её только дома носить…
— Ничьво, ничьво, зато нь у кого такой нет, — строитель принял её из его рук, осмотрел, помог ему надеть, сидя на прежнем месте. Упёрся ладонями в его плечи, чуть не сполз на пол, и стул под Лапушкиным пошатнулся, из-за чего тот чуть не потерял равновесие.
— Ба-алда-а, — протянул Кеша и хихикнул. Катамаранов не обиделся и засмеялся вместе с ним.
— Эт ты ба-а-лда-а, — скопировал он. — Я тя уж минут десьть изучаю, и кажется, ты от мя секретьки какие-то прячьшь. — Его руки уже не держали Лапушкина за плечи, а ползали по рубашечным рукавам. — Колись, а? А то пытать буд, — пообещал он и начал щекотать его под мышками.
— Ой, отстань, щекотно же! — Инженер вскочил со стула и принялся мстить Игорю тем же. Почему-то от напряжения, вызванного попытками не засмеяться, стало приятно. — Ладно, всё скажу, — сдался он, — только перестань, пожалуйста…
Катамаранов в ту же секунду перестал и принял серьёзный вид — насколько он вообще мог быть серьёзным после подобных дурачеств.
— Я тя слушаю.
Инженер обвёл глазами комнату и понял, что надо признаться, и чем быстрее, тем лучше. Игольница и нитки отправились в свой привычный ящик. Это дало ему крошечную передышку. Закончив, он сам сел на стол. Игорь пододвинулся поближе, Кеша откашлялся.
— В общем, такое дело. — Его сиплый голос прорезал духоту квартиры, в которой, как ему показалось, становилось всё душнее. — Горь. Я хочу тебя, — Иннокентий прижал палец к переносице и поправил очки, приблизил к Игорю своё лицо, — но если ты против, ну, не хочешь, не готов, я не настаиваю.
— Хочьшь… Как хочьшь? — Игорь не верил своим внезапно побагровевшим ушам. — Прям… Щас? — его голос чуть крикливо вздрогнул. Иннокентий и не думал смущаться или злиться. Наоборот, он хитро подмигнул и как-то особенно ласково улыбнулся. Поцеловал его непослушную чёлку.
— Понимаю, это, наверно, неожиданно, — тихо прошептал он, — но мне действительно очень хочется попробовать ласкать тебя, прижиматься, целовать, как никогда раньше, и чтобы ты тоже меня, ну, со мной это делал… И даже, — запнулся и потупился, — стать с тобой одним целым, ну, как бы половинкой… — он остановился и положил руки на колени. — Так… Ты хочешь?
Катамаранов без спроса вклинился в Кешино объятье. Надо было оттянуть время подумать, что вообще происходит, хотя бы всего пару секунд. Чужие пальцы рухнули на его загривок, прижались к коже. Попытались успокоить.
— Если тебе нужно подумать…
— Нет. Я рьшил. Я… Я хчу, Кешеньк. — Игоревы щёки зарумянились, глаза заискрились невиданной прежде ранимостью. — Но, гм, знайшь, эт сывсем не то, што пугать тя в тьмноте… Иль даж зайигровыть с тбой… Я пред тобой буду таким уязвимым, каким нькогда не был…
Мысль об уязвимости самого дорого человека на свете раздалась в лапушкинском сердце небывалой нежностью. Казалось бы, Игорь — хулиган да и порой просто чёрт, вгонявший его в краску сто тысяч раз до любовного признания и столько же после, — вряд ли будет робеть перед ним. А он — заробел и растерялся. Иннокентий в мыслях пообещал помочь.
— Не стесняйся. Я тебя любым приму.
Игорь оторвал взгляд от пола. Его одолел жалкий прогорклый стыд за его же стыдливость, хоть это было глупо до абсурда. Как же так он, такой беспокойный, вытворяющий то, что в сумеречную болотную голову взбредёт, — и вдруг ему неловко, вдруг стал нескладным, когда его родимый коснулся интимной темы, которая для него оставалась полузапретной? Он же хотел этого с Кешей, желал страстно и продолжал утаивать свою жажду и при этом надеяться, что решится её высказать первым. В самый неподходящий момент почувствовал себя слабым. Сердце сжала дурацкая обида на самого себя, но его Инженер успокоил взглядом понимающих и тёплых чайных глаз. Смотрел ласково, без всякого превосходства, даже с уважением, потому что знал: робость — тяжёлая ноша, которую не поднять без поддержки. Игорь поддерживал, помогал нести бессчётное число раз, и теперь он отплатит ему тем же.
— Точн любым?
В ответ учёный кивнул, взял его левую ладонь в свою правую, сцепил её пальцы со своими и повёл его к постели.
— Скажи, Горюшка, что мне сделать, чтобы убедить тебя?
— Раздень мя. И разденьс, — прошептал Игорь и сглотнул слюну, превозмогая дрожь в голосе. От жары на лбу у обоих проявилась испарина. Кончики губ Инженера многозначительно — как минимум двусмысленно — поползли вверх.
— Ого, — одними губами сказал он. — Сейчас, Горь, сейчас. — Открыл форточку и вместе с тем задёрнул шторы. В комнату хлынул свежий воздух. — А можно… Можно будет гладить тебя? — коснулся лямки майки и растёр ткань между пальцев. — Или на сладкое оставить? Ой, прости, я как-то глупо сказал…
— Да не, сывсем не глупо. — Настала игорева пора возвращать нежные улыбки и взгляды в ответ на чужое стеснение. — Двай, мхм, на самое сладьнькое. — Игорь поцеловал его в щёку, чтобы заверить: всё в порядке.
— Н-ну, на самое сладенькое у меня совсем другое. — Он уложил строителя на кровать. Раздел его, на пол слетели майка и штаны, и Игорь не останавливал, но, сам от себя не ожидая, совсем не по привычке, прикрыл ладонью «срамное», как он до сих пор иногда его называл, место, но быстро убрал руку.
— О, какой ты у меня хорошенький, — Кеша обнял его худые плечи, нащупал за чёлкой почти было убежавший взгляд. Разделся сам, едва заставил руки слушаться, нырнул в постель. Катамаранов поправил волосы, притянул его за подбородок в поцелуй. Возлюбленный лёг на него, обвил руками шею.
— Кеш. Я буду, мхм, сньзу?
— Ну, это, конечно, как ты хочешь, но я бы — мне бы было очень любопытно, если бы ты был снизу, ну, это было бы так, — на секунду задумался, ища нужное слово, — по-новому, что ли… Пикантно, вот.
Так вот какую «остринку» ты любишь, водолаз.
— Замётыно, — улыбнулся Игорь и усами пощекотал чужую щёку, снял с любимого очки.
Его милый мышиный учёный начал вытворять языком неприлично, похабно приятные вещи — а это был ещё только поцелуй… Он с покорностью закрыл глаза и отдался лапушкинским желаниям, забыл, где находится, пытаясь впитать мозгом и телом как можно больше этого совершенно необходимого ему сейчас наслаждения. И тело предательски послушно откликнулось, пробудилось, напряглось, а самое ужасное (и прекрасное) — от Иннокентия это не ускользнуло; тот разорвал поцелуй, а на лице мелькнула хитреца, и Игорь мог бы поклясться, что это случилось именно тогда, когда чужое бедро коснулось его паха. Мир не просто перевернулся за секунду — начал вращаться с космической скоростью, и это соблазнительно дурманило.
— О, у меня тоже, — не то прошептал, не то выдохнул Кеша. От этого признания стало ещё головокружительней и проще, распахнулись шальные мысли, сползающие лаской ниже, и Игорь завёлся не на шутку, — а уж как возбудился его милый, он мог только гадать.
— Я хчу тя просто здец как, — Игорь облизнулся и подглядел за Кешиным «тоже».
— Я всё тебе дам, — игриво ответил Иннокентий, — если попросишь, ну, очень хорошенько, словечками, жестами, вздо-охами… — Инженер провёл пальцем от его шеи до живота, Игорь взвыл. Кеша навалился на него всем телом, и его хулиган потерялся в лабиринте витиеватых поцелуев, прикосновений, хриплых звуков, поскрипываний кровати, ощущения прилипания их тел друг к другу.
Чем ближе становилось «самое сладенькое», тем сильнее желание заглушала прежняя тревожность, хотя оно продолжало громоподобно стучать в каждой клетке.
— Эх, Горя, как бы мне к тебе пристроиться… — задумался Кеша, сев на колени между игоревых ног.
— Мож, так? — Игорь закинул ноги ему на плечи и и посмотрел снизу вверх в ожидании одобрения (или осуждения). На лице учёного засияла такая улыбка, что можно было подумать, что его возлюбленный открыл секрет вселенского счастья.
— Так было бы ну очень, очень хорошо, — еле выдохнул он и поцеловал Игоря в лодыжку. Тот не удержался и издал пару неприлично сочных стонов.
— Цьлуй йщё, — вдохновенно прошептал Игорь и тут же был одарен новой лаской, которая извивалась и скользила зигзагом к его коленке. Становилось невозможно не то что думать, но даже дышать, и строитель едва выдавил: — Сё, сё… Хватьт.
Инженер перестал. Погладил игоревы ягодицы. Они были заметно напряжены.
— Хочешь, я тебе помогу успокоиться, ну, расслабиться, подготовиться?
Игорь молча кивнул. Иннокентий бросил взгляд на его смущённое, но всё-таки теперь уже явно счастливое лицо и одобрительно улыбнулся. И принялся снова гладить ягодицы, сжимать, щипать, даже прилёг оставить пару поцелуев на вздрагивающей коже. Катамаранов засопел. Расслабиться никак не получалось, и от внимания любимого это не ускользнуло.
— Дыши. Вдох-выдох, да… Вот так. — Инженер аккуратно переместил его ноги на кровать, навис над ним. — Я тебе не сделаю больно. Хочешь, поцелую?
— Угу.
Иннокентий целовал его лицо — губы, лоб, щёки, нос — и, не в силах оторваться, ворковал что-то бархатистое и сладкое, и Игорь млел от этих простых и хороших слов.
— Как ты, милый мой?
— Лучш некуд, — Игорь поймал себя на том, что говорит это совершенно искренне, и в этом не было ничего удивительного: на нём лежал человек, который ему не просто нравился, но был родным, и ему одному он хотел бы отдаться. Попытался прижать к груди колено, насколько мог это сделать под горячим ласкающим телом, чтобы намекнуть на то, что готов возобновить происходившее до этого безобразие. Иннокентий понял сразу и, вернув дорогого сердцу в прежнюю позу, приблизился пальцами ну очень близко к месту, куда собирался войти…
Это прикосновение снесло крышу. Очередной рывок крови к паху забетонировал зуднящее место и высосал из мозга всё терпение, словно Игоря рывком выдернули из мира темноты в мир ослепительного света.
— Кех, двай уж… — выдавил он, чувствуя, как быстро из тела утекает воля, а в глазах пестреет пелена грёз и предвкушения.
— Достанешь из тумбочки что нужно? Защиту и другое кое-что… Не хочу от тебя, ну, отрываться…
— Ага, — Катамаранов потянул руку к тумбочке, открыл, нащупал тюбик вазелина и ленту презервативов, взял, оторвал одну штуку, легонько кинул её и мазь, Инженер поймал. Надел презерватив, смазал.
— Игорь, можно я и тебя, ну…
— Хршо.
Смазал Игоря, который от неожиданности пару раз тихо ойкнул. Поёрзал на кровати, пытаясь пристроиться поудобнее. Принялся входить в него, придерживая за бёдра, и Игорь пару раз хмыкнул и двинул тазом.
— Больно? — заботливо спросил Иннокентий, приостановившись.
— Нормальн сё, — отозвался Катамаранов и случайно, от спазма, дёрнул ногой, чуть не задев чужое лицо. — Прсти.
— Не страшно.
Вздохи, протяжные Кешины и короткие игоревы, перемежались с внимательными, не очень частыми толчками.
— М-м-м, — мычал Лапушкин, пока елозил коленями по кровати и становился всё ближе к своему любимому, — боже… — от движений эмоций на его лице, то сладострастных, то нежно-серьёзных, по коже Игоря забегали мурашки.
— А-ах, Кеш, а-ах, оста — а-ах…
Волна дрожи обступила его и пленила, ноги безвольно скатились с чужих плеч, сквозь них словно прошло едкое электричество, а руки потянули Кешины локти к себе жадно, с мольбой; ему казалось, что он проваливался в огненную яму, и это падение, хоть длилось несколько секунд, было вечным, пока он не прогнулся в позвоночнике и не излился стоном и семенем. Искрившая похотливая истома скинула себя с его сердца; пожалела, дала передышку и, как только он восстановил дыхание, поползла каменно-холодным змеиным пальцем по его мокрой шее и аукнулась нежностью к тому, кто на пару минут был с ним единым целым. И неловкостью.
За это время Иннокентий обтёр своим бельём его живот и снял презерватив. Теперь смотрел в его закрытые глаза, наблюдал за каждым вздрагиванием ресниц и сам мучился от нежности.
— Ты как, Игорюш?
Игорю не хотелось размыкать глаз, но родной и чуть тревожный голос позвал его к себе.
— Ну как те сказать… Нь ожидал от ся… Так рано…— он попытался усмехнуться, но усмешка вышла вымученной.
— Переволновался? — спросил Кеша, чтобы снять неприятное напряжение.
— Да. Наверн. — Оглядел своего милого и приветливого Инженера с головы до ног, и от сердца отлегло, ушёл стыд. — Я те должон кой-что тож, так? Особно за твои старанья…
— Так, так, — зарделся Инженер, когда услышал про «старанья». В паху у него всё ещё горело, но он терпел.
— Знайшь, чего я хчу? Я оч хчу целовать тя в спину. — Глаза Игоря прищурились, и Кеша увидел в них решимость и лукавство.
— Как я люблю, когда ты на меня так смотришь… Сразу возбуждаюсь, ну, будоражусь, хотя я и так… — он не договорил и повернулся к Игорю спиной. — Весь твой.
Игорь прилепил к его шее поцелуй — хвойный, терпкий, сухой. Лапушкин зажмурился, всхлипнул, когда новые касания губ кинулись к лопаткам, прошлись по кривой позвонков и вернулись к затылку. Нос впился в запах мытых этим утром волос, теплота языка коснулась мочки уха и лизнула.
— Игорь, — еле выдохнул он, — какой же ты чёрт…
— А то, ты ж у мя такой красивый, — скокетничал Катамаранов, завертелся и ртом приложился к Кешиной пояснице.
— Игорь… — ещё раз протянул Инженер и аккуратно снял его руку, ласкавшую его бедро, зашуршал одеялом. В одеяле нашёл тюбик вазелина, приманил руку обратно к себе, выдавил мазь, слегка по ней размазал. Повернул лицо к строителю. — Начнёшь?
Игорь послушно и поспешно заелозил рукой по Кешиному возбуждению.
— Нежнее, пожалуйста, — любимый взял его за запястье и успокоил темп.
— Поньл.
Игорь стал осторожно массировать его ствол ловкими и скользкими касаниями. С каждым сырым удовлетворённым охом в иннокентьевом теле дрожало приятное предощущение, сердечные удары растекались по конечностям.
— А можешь, ну, головку тоже так же вот? — горячим вопросом задышал Иннокентий, и Игорь послушно исполнил это желание. — О-о, — простонал и закусил губу.
— Ты любьшь такое, Кеш? Штоб тя прям измучили? — полюбопытствовал Катамаранов, хотя ему показалось, что он и до сегодняшнего дня знал ответ.
— Да, особенно, ну, когда руками это делают, это ну просто чудо, о-ох. — Блаженство стучало во всём его теле, но вдруг из живого пламенного чувства превратилось в один только призрак, пусть и весьма натуральный, потому что чужая рука остановилась.
— Можн я начну посильнее?
— Да, давай. — Через несколько незамысловатых и более привычных для Игоря движений Иннокентий ощутил, как предвестник самой сладострастной судороги тянет его к себе, и Игорь, чуя это в чужом движении и стоне, остановился снова. — У-уф, спасибо… — Инженер оттёр пот со лба и лёг на спину. — Можешь пока, ну, что-то другое со мной сделать…
— Ну, щькотку ты, как я поньмаю, не любьшь.
— Н-у-у, мне было приятно сдерживаться, чтобы не засмеяться…
— Вот как. — Игорь поразмыслил, приблизил ладони к чужим рёбрам и вопросительно посмотрел.
— Давай на следующий раз прибережём?
— Ладн. — Игорь снова задумался весьма серьёзно. — Ох, как же мне тя с ума тогды свести…
— Есть у меня место одно, ну очень эрогенное, просто хуже некуда… — Лапушкин как бы невзначай, шире расставив ноги и взяв возлюбленного за руки, провёл ними в сантиметрах от внутренней стороны бёдер.
— А лизнуть… Можн? — предложил Катамаранов.
Первым порывом Иннокентия было отказаться, но под влиянием новых сомнений и предвкушения настоящего безумия, он передумал. Теперь его не пугало то, что любимый сделает нечто ему пока неизвестное, — напротив, манило сладким запретным плодом.
— Давай попробуем, — согласился он и присел в кровати.
Игорь не столько лизал, сколько лакал нежную кожу почти от самых коленок быстрыми напористыми стежками вверх, а иногда и целовал; Иннокентий, стиснув зубы, мычал; схватил Игоря за руки и нервно поглаживал костяшки.
— Милый, милый… — повторял он, с трудом переводя дух, когда Игорь поднял лицо.
— Эх, жаль, што у мя не два языка, Кешеньк, — прохрипел избранник, вспомнил про оскипидаренный «Байкал» на столе, слез с кровати и залпом осушил. — Я прыдолжу?
— П-пожалуйста.
Игорь опять склонился над любимым и начал дарить ему такие же ласки с другой стороны, только они продвинулись даже бесстыдно выше, и от такой страсти, такой нежности к партнёру, от осознания, что он сейчас вытворяет над ним, возможно, свои самые потаённые фантазии, у Иннокентия потемнело в глазах.
— Игорь… Игорь, стой. Давай уже, как прежде и в той же позе, ну, позиции…
— К твойим услугам, — голос строителя был полон такой знакомой хищной, хитрой и в той же время мягкой мощи, какую Лапушкин помнил ещё до признания — и в которую влюбился бесповоротно.
Игорь принялся за дело, и Кеша помогал, положив свою ладонь на чужую, может, больше для душевной поддержки, чтобы сказать, что он делает всё хорошо и чертовски правильно. Затем мозг считанные бесконечные секунды коротило первородным, неприрученным электричеством, спина ещё сильнее прижалась, крепче прилипла к Игорю — и высшее на свете наслаждение оборвалось, он расслабился и чуть не скатился на живот. Ноздри жадно втягивали воздух, и телу его никак не хватало. Как во время долгожданной передышки после тяжкого труда, Иннокентий с восторгом плыл в собственных ощущениях изнурённого чем-то слишком приятным тела. Ему казалось, что он открыл в себе нечто новое, неизведанное и очень важное. Катамаранов обнял его.
— Эх, чистую простыню стелить… — Инженер как-то смущённо улыбнулся, хотя Игорь не видел его лица, и посмотрел на пятно, будто бы это не была его собственная кровать.
— Застельим. Я могу даж сам, как главны виновньк. — Сказано это было весело и с шальной катамарановской гордостью.
— Всё-таки не верю, что мы, ну, сделали это… Любовь. Физическую. — После паузы Инженер добавил: — Я, наверно, болт — говорил очень много… И прости, я уже очень поздно расслышал, когда ты меня попросил, ну, остановиться. — В его голосе строитель услышал много сожалений, маленьких и больших. Маленьких — за свою, как он считал, болтливость, и больших — за то, что не остановился в нужную и важную секунду.
— Инечк. Инюш. Поверньсь сюды. — Инженер лёг на другой бок. Он избегал игоревого взгляда, а тот гладил его по плечу, надеясь, что это как-то поможет. — Гри скольк хошь, мой хроший. Я рад, што ты такой словоохотливый, — признался Игорь. — Ды если б не словоохотливост твоя, мы б щас с тобой так не лежали. А остыльное… Я ж правд переволновалс, Кеш. И не мог предвидьть, што оно сё-таки случьться. Преждьвремьнно. И испугалс даже чуть-чуть.
— Горя… — Инженер нервно и тихо выдохнул. Во рту пересохло. Отхлестало чувство вины.
— Пжалст, Кеш. Тут твоей вины нет сывсем. Понимайшь, я ж… Я ж даж не пробовал такого. — Он посмотрел в глаза Кеше, уже смотрящему на него немигающим взором. — А ты… Ты замьчательны. Я оч рад, што ты у мя есть.
— А я тебе очень рад. Правда. — Инженер впился в него совсем платоническим объятьем, как бывает, когда лучшие друзья обнимают друг друга, не желая расставаться. И Игорь всё понял. Теперь они оба принадлежат миру новых, ещё более уязвимых чувств, переплетений душ и тел, откровений, никогда до этого не ведомых.
Иннокентий тоже понял это. И припал к нему в очень долгом и сладком поцелуе.
Они были рады принадлежать этому миру вместе.