Дождь уже третий час по окнам колотил. В убежище сыро и холодно, но не было ни сил, ни желания идти домой. Да и возможности тоже — патруль все еще исследовал ближайшие улицы и закоулки, отлавливая участников недавнего забива.
Но им можно было не волноваться. Об убежище никому неизвестно. И никто даже не догадается, что в заброшенном магазине с шаткой дверью и кое-как заколоченными окнами может кто-то прятаться. Его Инуи почти что в наследство от перого Черного Дракона получил, вскоре привел туда Коко, а теперь они прячут здесь своего Короля.
Второем жмутся на узком футоне, но уж лучше на нем, нежели на старом скрипучем диване, который старше их всех вместе взятых и скрипит пружинами-суставами под стать своему возрасту. Вот они на полу и теснятся. Коко и Нупи друг друга обнимают, своими телами буквально укрывают расположившегося между ними Такемичи. Просто так теплее.
Если снять форменные плащи, то еще теплее станет. Ими укрыться можно, хоть как-то защищаясь от гуляющего по полу сквозняка. Защищая в первую очередь непривыкшего к холоду Ханагаки. Они-то давно в таких условиях живут, а Мичи дрожит весь, прячась в крепких объятиях своих офицеров.
Его бы в просторный лофт отвезти, в пенной ванне отогреть и сытным ужином накормить, после на большую кровать укладывая, так же крепко обнимая в четыре руки, но чтобы без тревожных мыслей, что заболеть может. Но они даже байки забрать не успели, ныряя вслед за Коко в какую-то узкую подворотню, когда он раньше всех сирены патрульных машин услышал. У плохого зрения свои достоинства есть.
Как и у любви на троих.
Такемичи утыкается любом в крепкую грудь Инуи, по новой пропитывается исходящим от него запахом машинного масла и спиной ощущает чуть более худощавую, но не менее горячую грудь Коконои, что теснит его ближе к Сейшу, зарывается носом в выстветленные волосы. И вскоре Мичи путаться начинает, где чьи руки, кто поправляет сползающий с плеч плащ, а кто по груди успокаивающе гладит.
Казалось бы, теперь можно спокойно засыпать. Ведь мысли туманятся все больше, не разбирая тихие слова Сейшу, едва замечая, как Хаджиме оставил поцелуй его на макушке. И объятия более трепетными становились, расслабленными, но все так же защищали хрупкое тело Короля от разбушевавшейся погоды, что мокрым ветром врывалась в убежище сквозь щели на разбитых и поверх заколоченных окнах.
И уже прозвучали едва слышные пожелания спокойной ночи, но что-то по-прежнему было не так.
Мичи дрожать продолжал. И ведь уже не холодно совсем, на все еще по-детски пухлых щеках разрастался румянец, сжимающие футболку Инупи ладони полностью согрелись, но глаза по-прежнему крепко зажмурены, что едва виднеются выгоревшие кончики ресниц. Ханагаки бесспокойно ерзает на тонком футоне. Уже давно надо было нормальный купить, но все как-то не получалось добраться до магазина. А теперь рука затекла на твердом, рассеченная бровь, казалось, все сильнее болела, а на бедре наверняка густой синевой растеклась огромная гематома.
Как бы офицеры не защищали своего Короля, он вечно получал слишком много увечий. Просто сидеть вдалеке и наблюдать за всем со стороны было совершенно не в стиле Такемичи. А вот броситься в самый эпицентр и затеряться в толпе избивающих друг друга потных тел — это определенно его конек.
Коконои как-то раз, обрабатывая очередную глубокую ссадину на изувеченном лице, предложил Мичи покрасить кончики волос, а то и всю голову, в красный. Или вообще в зеленый, дабы его случайно с Ацуши не спутать. И это не просто очередная прихоть Хаджиме, который все яркое и необычное любит, а чтобы Ханагаки можно было легко увидеть в толпе дерущихся или просто спешащих на работу и учебу. И даже Инупи, который против любого кипиша, если это не забив или гонки на байках, без лишних препирательств согласился на столь сомнительную авантюру.
— Я на днях как раз одни туфли видел. Изумрудный бархат, — как ни в чем не бывало добавил он тогда и лишь пожал плечами, протягивая очередной пластырь.
Недолгие переглядки с Коко, и брюнет сдался почти без боя, согласно кивая и предлагая пройтись по магазинам, как только у всех отеки сойдут.
Волосы Мичи никто так и не перекрасил, но изумрудным шарфом его одарили.
Майки после еще посмеяться с них пытался, мол, сразу видно, кто в доме на диване спит. На что Хаджиме в своей лениво-пафосной манере достал из карманов облаченные в изумрудную кожу руки, молча поправляя уложенные волосы. И все встало на свои места — все втрое игнорируют диван и спят на полу, когда не удается до квартиры добраться.
Тяжелый бархат, требующий особенно трепетного ухода. Грубая кожа, за которой постоянном следить необходимо. Нежный, но удивительно прочный шелк.
Именно таким было одиннадцатое поколение Черных Драконов.
Но сейчас не было ни шарфа, ни перчаток, ни каблуков — лишь слегка растерянные взгляды офицеров, дрожащий далеко не от холода Король и пробуждающееся желание любыми способами угодить, уберечь от всего мира, спрятав в своих крепких объятиях, укрыв пеленой наслаждения от декабрьской непогоды.
Чтобы кожа к коже, скинув футболки на пол, и в четыре руки ласкать хрупкую фигурку. И как он только может одновременно быть таким худым и невообразимо сильным? Покрытая бесконечными шрамами кожа натягивалась на выпирающих костях, а Коконои снова сквозь зубы шипел, что будет заставлять двойную порцию съедать.
Только позже. Утром уже, когда неглубокие лужи затянутся тонкой коркой льда, а Такемичи вздрагивать будет от порывов морозного ветра, а не горячих рук, что без конца к нему прикасались сейчас. Медленно поглаживали спину, щекотали шею, скользили вниз по позвоночнику, кружили вокруг твердеющих сосков, нетерпеливо снимали остатки одежды.
Пока кровь вскипала а венах, разгоняя алый огонь, дождливый ветер им совершенно не страшен был. Помогал даже, подгоняя парней, что могли на всю ночь неторопливые ласки растянуть, невесомыми прикосновениями избавляя от всех тревожных мыслей, прогоняя яркие кошмары прошлых жизней.
Бархатными поцелуями лишали сил, дабы по утру они восполнились, отражаясь блеском в ясных синих небесах его глаз. Пленяя до полной остановки сердца. До воскрешения и учащающегося пульса, что глухо в ушах и за ребрами стучал, бился лазурной венкой на шее, заставляя облизывать пересушенные губы, царапать их клыками, с особой жадностью наблюдая, как Сейшу первый тянется к бледной коже и смыкает зубы на пульсе, словно замораживая поток времени.
Вынуждая Такемичи так правильно откинуть голову, чтобы сразу же в капкан тонких губ Коко угодить. Испуская первый тихий стон не то от долгого укуса, не то от настырного языка. И к каждому хотелось ближе быть. Вплотную притянуть Инупи к себе, вжаться спиной в Хаджиме. Снова сдавленно застонать прямо в чужие губы, пока вторые ловили вибрацию излюбленного голоса.
Пока сами офицеры молчали, вслушиваясь в срывающееся дыхание своего Короля. Срываясь на более резкие ласки, нетерпеливые и жадные, сжимающие тонкие бедра и острые плечи. Не оставляя следов, а напротив желая исцелить от них, стереть своими прикосновениями все шрамы и кровоподтеки, что ежеминутно напоминали о хрупкости и силе. Последняя их привлекла, в первой они погрязли, влюбившись безповоротно, как, казалось, даже друг в друга влюбиться не смогли. Словно все это время вместе держались, лишь чтобы утонуть в его синеве, обещая оберегать вечности напролет.
Отрываясь от сладких губ и солоноватой кожи лишь ради глотка морозно-разгоряченного воздуха. И после сливаясь в поцелуе друг с другом под изучающим взглядом, который темнел постепенно, пульсируя от открывшегося вида сплетенных языков, что обменивались солью и сахаром. Крупно вздрагивая от прикосновений соединенных рук, что от белья избавляли, мягко скользили по бедрам и подрагивающему животу.
Дразнили, не разрывая поцелуй. Вжимались в него своими возбуждениями и ласкали нетерпеливо нежно, вслушиваясь в сбитое дыхание, улавливая каждый удар ускоренного сердцебиения. Желание необходимо до предела довести. Но не того болезненного, когда перед глазами из-за слез все мутрнеет и рассудок надламывается в умоляющем нетерпении, а до трепетных вздохов и тихо срывающегося голоса, когда замереть приходится, чтобы стоны услышать, заглушаемые ветром.
И Такемичи уже почти… Оставалось лишь еще раз, повторяя за Нупи, но чуть более невесомо, погладить по колену и вверх по бедру провести, приподнимая немного, на внутренней стороне спирали рисуя, приближаясь к жаждущей плоти и раскрывая для себя. Кончиком острого языка подталкивая Сейшу ближе к Королю.
Никто никогда заранее не договаривается ни о чем, всегда действуя импульсивно, на эмоциях, чувствах и случайных порывах. Понимают, что иначе было бы правильнее и даже удобнее, ведь естественной смазки часто недостаточно, слюны не хватает надолго, а боль из них никто не любит. Но порой приходится терпеть, изнывая от желания и, все так же не договариваясь, разделяя прикосновения, взгляды и удовольствие.
Целуют острые плечи Такемичи, ключицы и лопатки, скользят одновременно по груди и спине, словно через него прикасаясь друг к другу, разговаривая через него, раскрывая навстречу сердца и ладони. Впитывая усилившуюся дрожь, когда мозолистые руки накрывают влажный от предэякулята член и дразняще меж ягодиц ведут. Безмолвно обещают, дать больше, когда смогут добраться домой, когда отгородятся от всего мира, полностью обнажая души и тела.
А пока лишь немного, тесно и тихо. Соприкасаясь с Сейшу набухшими головками, пуская Хаджиме меж бедер. Выдыхая их смешанные имена, подставляясь под их горячие ладони, закатывая глаза, когда они вновь путаться начинают, сжимая вместе два члена, сжимая худые ноги, толкаясь в тесноту меж ними и кольцо пальцев.
Жарко и сухо, отчего сперва не особо приятно и шипеть хочется. Чтобы в унисон с рычащим Инуи. Чтобы на грани уловимого, ведь их Король сегодня непривычно тихий. Уставший. Дрожащими губами едва выдавливает из себя сбитые стоны-всхлипы и жмется ближе. Назад и вперед. Настраивает единый ритм.
Упереться ягодицами в Хаджиме, толкнуться в ладонь Сейшу. Ближе, ближе, ближе. Изнеможденное тело иррационально желает все больше прикосновений. Горячее воздух, крепче объятия, глубже поцелуи.
Задыхаться припухшими губами, раскрывая свои разбитые навстречу. Жмуриться до танцующих светлячков и бедра сжимать сильнее, понемногу разрушая тихую сдержанность Коко. Равномерно пуская трещины на выдержке Сейшу, пока обхватывал губами его язык, лениво посасывая, словно задумался о чем-то, отстранившись душой и оставив офицерам лишь свое жаждущее тело.
Ведь так хочется со стороны посмотреть на сплетение их тел. Чтобы зеркало на потолке и напротив кровати. Видеть, как красива их любовь, когда наконец-то целостной стала, пусть и неправильной для кого-то. Слишком развратной и откровенной.
Несдержанной, как ускоряющиеся движения, дыхания, сердцебиения. И все в едином ритме, удивительно слаженном, словно они наконец-то перестали быть отдельными личностями и срослись, крепко связанные незримыми красными нитями, что драконьими завитками сплели струны их душ.
Музыка несвязного поцелуя мокрыми аккордами подводила все ближе к краю, где вместо покрытых кровью плащей их укрывали огромные крылья, горячие и мягкие, как ладони и губы, уже уставшие от интенсивных касаний, но иначе никак не могли. Им бесконечно мало.
И так невозможно хорошо. Теперь уже влажно и жадно, прихватывая зубами напряженные соски, впиваясь пальцами в бедра, насаживая на себя, царапая спину короткими ногтями, пока их мелодия разливалась заключительным задыхающимся минором по холодной комнате.
Снова вместе, как бывает непозволительно редко. Непозволительно прекрасно, даже когда ветер вновь пробирается в их освещенный сахарными фейерверками мир и приходиться пустить в ход фуболку Инуи, оттирая липкие тела от смешавшегося семя и пота, ленивыми поцелуями во взмокший лоб обещая новую, такую же яркую и мягкую.
Для них ничего не жаль. Именно для них Коко и горбится за ноутбуком, часами вглядываясь в изменения графиков и цифер, лишь бы у его мальчиков было все. Для них Нупи в кровь сбивает руки, защищая даже от минимальной угрозы, грубых слов и кривых взглядов. Для них Мичи бросил все, оставив позади прежние мечты и стремления, ведь они столь неважными стали. Словно раньше ничего настоящего не было, а все дороги вели в церковь той рождественской ночью.
Словно все дороги вели к заброшеному магазину, где когда-то все и началось, а теперь лишилось конца, согревая морозный воздух безгранично нежными касаниями и тихими пожеланиями спокойных снов, пока где-то вдали все еще разносилось эхо полицейских сирен.