***
— Я таких вещей хочу, ну, совсем не романтических, если, конечно, получится и ты тоже хочешь. — Иннокентий поднёс к губам руку строителя и сел на скамейке поудобнее. — Если более романтические, ну, менее неприличные, то тоже можно, даже нужно…
— Ох, Кеш, я тыких вещей с тобой хочу, — провёл пальцем по его губе. Инженер признался в чувствах (точнее, задержавшись и подумав несколько недель, ответил на чувства его) совсем недавно, но оба знали совершенно точно, как их друг к другу тянуло, после того банного случая. У них несколько раз были взаимные ласки, не доходившие до того предела, которого обоим хотелось бы достичь. Может быть, сегодня всё изменится, подумали оба.
— Н-например?
— Днесь, в саду все твои желанья исполнить.
— Ох, Горюшка… — Водолаз поцеловал его в губы и повёл к раскладушке, стоявшей у забора. Стесняться на природе было нечего, Жилин уехал в город, а в километровом радиусе не было ни души. — Д-даже если я буду сверху, над тобой?
Тепло улыбнулся в ответ, и у Инженера подкосились ноги.
— Даж так.
Игорь лёг, и Кеша пристроился сверху и стал целовать искусанную комарами шею. Катамаранов приподнялся на локтях и, полувздыхая, начал целовать его в ответ; мужчина, осмелев, начал щекотать его живот через майку, и тот умолял не останавливаться. Вдруг он обнял строителя и прижал к себе.
— Я тебя люблю, — зашептал он.
— И я тя. Оченно.
— Я такого хочу, такого… — Инженер заотмахивался собственным крысиным мыслям, но они одерживали над ним победу.
— Не стесняйсь. Чево ж?
— Тереться с тобой, ну, об тебя, через одежду. — Запустил руку под лямку его майки. — Я как представлю, у меня аж дыхание уходит…
Натальевич прикрыл глаза. Его мысли, приходившие к нему ночью, а иногда и днём, прямо на работе, когда образ учёного не давал ему покоя, словно прочитали.
— Эт можн.
Инженер принялся ёрзать на Игоре, раскачивая и заставляя поскрипывать старую раскладушку и охая в такт движениям. Сердце заколотилось так, что он готов был выскочить из собственного тела и стать с любимым единым целым. Иннокентий доверил ему свои руки, и теперь его сбивало электричеством от поцелуев в запястья.
— Игорь.
— М?
— Можно тебя коленкой там?
Игорь кивнул, направил чужое колено между своих ног и, когда почувствовал нараставшее движение через спортивные штаны, вцепился пальцами в чужие плечи и вздрогнул, почувствовав, как в промежности стало набухать.
— Ах, Кеш… Стой. — Инженер послушался, и он продолжил. — Я хочу… Я хочу тя. — Увидел, что в его штанах тоже уже тесно, прошептал: — Хочьшь, я…
— Да, пожалуйста, — оборвал его на полуслове и заговорил очень тихо, словно стыдясь якобы поспешного отклика своего тела. — Я уже совсем, того, не терплю…
— Хрошо, мой сахарны.
Они поменялись местами, и Игорь поцеловал его в лоб.
— Игорёшенька, а что мне сделать, когда мне будет, ну, когда начнёт становится ну о-о-очень хорошо, если вдруг?
— Нь понял.
— Ну когда… Когда приближусь… — Натальевич начал догадываться, и осознание сводило мышцы. — В общем, ну, это у меня чистые брюки, вчера постирал, я их лишний раз пачкать не хочу, хотя ради тебя почему бы и не испачкать, если будет очень надо…
— Приспустьшь тогды?
— Может, ты?
— Хрошо. Ты тольк скажи когда. — Провёл по его щеке и чувствительному месту за ухом, и Иннокентий тихо взвыл. — Слуш, Кешк. Раз мы об удовольстви начали, как те такое. Давай я буду останаливатьс, когда те будьт совсем невмоготу?
— Знаешь, я сам о таком думал. Только… — Инженер нахмурился.
— Сказать постеснявсь?
— Да.
Игорь потрепал его кудри и запунцевевшие щёки.
— Значьт, тож так хошь?
— Очень…
— Сё те сделаю, милы мой.
Катамаранов снова поцеловал его в рот большим мокрым поцелуем. Это влажное лобызание перешло к шее, и Лапушкин даже расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке, чтобы поцелуй продолжался ещё ниже. Тихо ойкнул, когда любимый беззастенчиво провёл по его коже языком.
— Сё в порядке? — озабоченно спросил Катамаранов.
— Да, да. — Его Иннокентий едва дышал. — Это я от неждан — неожиданности так.
— Расстьгнуть те пуговицы дальш?
— Н-не, спасибо. Просто… Давай ниже.
Инженер направил Горины пальцы под резинку белья и чуть было не запустил его руку себе в брюки полностью, но, почувствовав, как она коснулась его волос там, передумал и остановил её.
— Настольк ниж, птенч мой?
— Целуй меня, — очень тихо отозвался, словно был не в силах даже говорить, — сквозь брюки.
Возлюбленный приложился к его целомудренному возбуждённому телу, как к святыне, дарованной древними богами, и принялся целовать рядом с местом, где так так приятно ныло. Горячая волна прошла по телу учёного от головы до пят, заискрившись синеватыми звёздами у бёдер и бросая его с каждым новым поцелуем во всё большее пекло.
— Как те, Кеш?
Он смог только довольно промычать в ответ — как в голову пришла идея, как лучше разместиться.
— Дай я присяду…
Он изменил позу и, когда Катамаранов продолжил, запустил пальцы в смоль взмокших волос и легонько притянул к себе. Игорь безрассудно принялся тереться носом об натянувший штаны твёрдый бугор и, по Кешиному жесту, занял руки его ягодицами.
— Игорь, я того… М-м… Вот-вот…
Катамаранов ловко расстегнул пуговицу и ширинку на его брюках и приспустил их. Собирался приложиться снова, как Иннокентий притормозил его и заманил к себе в поцелуй. — Давай передохнём, чтобы заново, ну, продолжить. Чтобы ну совсем, совсем хорошо стало…
— Да. Двай. — Игорь покивал и ушёл в дом за стаканом воды: от целований в горле совсем пересохло. Он дал учёному допить, и тот бросил стакан в траву. Стакан покатился куда-то далеко, и они снова занялись любовью, торопливо, как будто ожидая, что им вот-вот помешают.
— Потрог — пощупай. — Кеша взглядом показал на место, от которого Натальевич оторвался. Игорь нежно погладил растопыренными пальцами его одеревеневшую плоть через бельё, и мужчина улыбнулся и потрепал его по голове.
— Ну, Игорь, ты можешь прям совсем пощупать, он же не какой-то бумажный…
— Да твой уж точн не бумажн, — тихо пробормотал Игорь и обнял накалённое место ладонью; его рука нежно сжимала и пощипывала пульсирующую вену, и возбуждение вперемешку с тягучим стыдом застряло у его милого учёного комком в горле, так что слова еле выдавливались из глотки.
— О боже, Игорь, вот ещё чуть-чуть, и я… — Строитель поспешно убрал ладонь, а наслаждение перестало яростно покусывать своими острыми иглами тело говорящего. — Аж голова закружилась.
— Мож, перестаньм?
— Не… Уже так далеко зашли. Давай снова сюда свой рот, ой, ну, я не приказываю, конечно… — Катамаранова умиляли грязные слова, сказанные немного невпопад человеком, не привыкшим к ним, и перед тем как продолжить, он подарил ему самый страстный поцелуй в губы, в который вложил всю возникшую в его сердце радость от их отношений.
В третий раз, когда Инженер снова висел на грани и его щёки целовал страшный заревный жар, возлюбленный касался его без рук и слюна капала с его подбородка, и он переоценил своё терпение: думал, сможет снести, вытерпеть обуревавшую его священную му́ку, думал, у него в запасе ещё несколько секунд, но…
В иннокентьевых ушах ослепляюще зашумело белым шумом, и он, как месяц назад догадывался Игорь, больно прикусил руку, только бы не раздаться не то чтобы стоном или криком, а даже трепетным всхлипыванием; Катамаранов почувствовал обмяклость и тёплую влажность ткани. Вдохнул запах и опьянел от приступа нежности. Всё кончилось, и он поцеловал ещё раз и погладил это место рукой.
— Ты живой, Кешеньк?
— Да живее всех, — продышал. — Только, ну, с кровати не встаётся. Не слезается.
— Я те приньсу чистое.
— Спасибо.
Игорь взглянул на первоэтажное окно дома, смотревшее на раскладушку: странно, казалось, минут десять назад оно было открытым и не занавешенным.
Ч-чёрт.
Вбежал на порог. В какой-то из комнат задумчиво стучали приглушённые ковром ботинки владельца дачи. Видимо, рано уехал с дежурства.
Блять.
Жилина никогда, ни разу в жизни строитель бы не упрекнул в предрассудках. Но всё же, мысль о том, что он их видел, заставляла чувствовать брезгливую неловкость, обычно ему не свойственную, может, не столько за себя, как за его водолаза.
Когда Игорь вошёл в дом, шаги будто бы притаились.
— Серёж? Серый? — негромко позвал его, но, поскольку тот не откликнулся и его будто бы нигде не было, махнул рукой и пошёл доставать бельё из ящика в иннокентьевой комнате.
Принёс одёжу своему милому и помог переодеться. О догадках не рассказал — всё же, ему могло померещиться.
— И-игорь, а ничего, что это у нас так быстро, ну, рано случилось?
— Кеш, мы прост сделали то, чево оба хотели. — Игорь прихлопнул комара, присосавшегося к нему. — Кстать, о хотеньях. Тот выпрос про где я учивсь на строитьля… Ты правд забыв?
— Совсем нет, просто… Другое хотел спросить. Посмотрел ли ты, ну, когда я случайно оголил — обнажился.
— Не, не смотрев. Но ты же понимайшь, что мя тогда и без этого возбуждал?
— Н-ну, догадывался, думал. — Лапушкин нервно теребил в руке манжету. — Ещё думал, может, это у тебя было спонтанное…
— Ох, Кеш, в твоём присутствии такие вещи у меня спонтанно происходят оч редк.
— А звуки мои… Не подслушивал?
— Я считав до ста и одну затычк вытащив, услышав, что ты йщё делом занят, и обратн её вткнув. Так шт совсем чучуть.
— У-уф, это хорошо, что чуть-чуть, лучше, чем много или вообще ничего… — В мыслях Инженер был благодарен Игорю за честность и деликатность. — Скоро Жилин приедет, надо бы тот стакан найти, а то ругаться будет, мол, что это мы казённое имущество похищаем…
— Эт да.
Стакан умудрился добежать аж до ворот, но был успешно пойман. Натальевич полез на забор: перед домом стояла Серёжина служебная машина. В ней никого не было.
Ч-чёрт.
— Эх, Горь, что-то кушать охота, ну, после такой-то деятельности. У нас осталась окрошка?
— Окрошк? Да, осталс.
***
— Здрасьте-здрасьте. — Полковник сидел за столом и читал журнал про садоводство. — Ну, скажите, чем вы тут без меня занимались?
— О-ой, привет, Серёжа. Мы делами занимались, да, с-семена сажали, морковки дёргали. Я вот столько семян разбросал, аж не сосчитать, — Инженер прикрыл рот рукой, чтобы не засмеяться во весь голос, и уткнулся в плечо Игоря, который старался не улыбаться от умиления с ну очень двусмысленных метафор своего любимого. Иннокентий зашептал ему на ухо:
— Горя, ну, может, скажем, так-то так-то, вот такое, вот это самое у нас случи — произошло?
— Ты правд хошь?
— Д-да, ну, если тебе не сты — если ты не смущаешься, хотя зачем тебе смущаться, ты же Игорь, всё же Жилин человек свой и дача эта его…
— Ладн. То исть, хрошо.
Милиционер отложил журнал в сторону и посмотрел на них с лучезарной улыбкой.
— С-Серёж, мы тут это, признаться должны.
— Так-так. Чистосердечное признание — это хорошо!
— Мы с Игорем сейчас, того, этим самим занимались.
— Любовю. — Катамаранов взял его за руку и переплёл пальцы.
— Хорошие мои, я думал, это у вас давно. — Жилин откинулся в кресле. — А то почему, спрашивается, вы почти всегда в баню без меня ходите, голубчики? Какие вы там дела творите? — спросил он с хитрой улыбкой.
— И-Игорь мне недавно в любви признался, ну, в бане. А я ещё раньш — позже взаимностью ему ответил, ну и сегодня вышло у нас такое… Но не в бане. В бане было немного, но совсем другое.
— Понятно. Вас бы на пятнашечку, голубчики, а то и на двадцаточку, за то что такие сведения утаиваете! — ухмыльнулся полковник. — Да не бойтесь. Вас бы в темницу для особенно возбуждённых товарищей в одну камеру посадить!
— Каемьс, тварищ полковньк. Гтовы понесть наказание по сей строгсти вашго закона.
— И я ну очень каюсь, я на нём так задвигался, что кровать заскрипела, хотя она всегда скрипит, а потом коленку Игорю задвинул прямо в орган его хорош… — Он не успел договорить, потому что на его губы приземлилась рука соучастника процесса. Выдохнул от стыда, и Игорь, ощущая себя виноватым в этом чувстве своего любимого сахарного мальчика, убрал её.
Смутившись от откровений, Сергей отвёл взгляд и потёр шею. Было неловко. На лице Натальевича сквозь мазут заиграли два ярких пятна. Кеша тоже не на шутку сконфузился, неловко сжался и сцепил руки в замок.
— Что-то я разболтался как обычно… Простите меня, я просто, ну, до сих пор очень взволнован, возб — взвинченный, как…
Жилин поднялся, закашлялся и положил руку ему на плечо. Взглядом выпросил посмотреть ему в глаза.
— Голубчик Иннокентий Васильевич, ну что же вы так. Вы не забывайте, я тут орган самый главный и хороший, и если будете передо мной редисничать и безобразничать, будете морковки самые настоящие дёргать. И на пятнашечку попадёте, на пятнашечку самую натуральную! Всё! — Полковник соединил руки двух влюблённых и скомандовал: — Миритесь, голубчики.
Игорь поцеловал водолаза в щёку и приобнял. Тот погладил его по спине и прижал к себе сильно, и стыд с маленькой обидой испарился.
— Так мы и не ссорились вроде как, верно, Игорюш?
— Так точн. — Игорь посмотрел в его глаза нежно и томно, и ему снова захотелось его поцеловать.
— Ну, слава богу, мой милицейский долг исполнен, я пошёл редис сажать. — Жилин отдал честь и испарился так же незаметно, как пришёл.
***
— На самом деле, когда ты мне рот рукой прикрыл, я аж чувство испытал и испугался немного, ну, при Серёже, — признался Инженер, доедая окрошку. Ему не надо было говорить, что это за чувство: Игорь сразу его понял.
— Я тож. Когда ты рассказывать начал о всякьх, — Катамаранов посмотрел на своё квасное отражение, будто бы зеркальная копия могла бы подарить ему нужное слово, — иньтимныстях.
— Н-но я постараюсь за языком следить, а то как это вышло, я тебя застеснял.
— Ты стесняй мя чаще, Кех, — произнёс Игорь, дожёвывая корку хлеба. — Мне так понравилос. Как миньмум когда мы найдине.
— Хорошо. — Лапушкин чмокнул его в нос, и они побрели помогать другу на грядках.
Всё же, с утра обещали поработать.