***
— Горюшка, я тебя та-ак люблю, ты не подумай ничего, мне тебя, ну, хватает, просто хочется иногда разнообразия, такой вот остроты, пикантности…
— Кех. — Игорь нетерпеливо хмурится, хоть и чувствует, что понимает, к какой остроте всё идёт. — Ближ к делу.
— В общем, — Инженер даёт ему бумажку, сложенную вчетверо, чтоб уж наверняка, и сразу отворачивается, — вот.
Катамаранов читает ровный, как под диктовку в школе, почерк, где каждая буковка аккуратно нарисована.
«Я хотел бы, чтобы Серёжа смотрел, как мы занимаемся любовью».
Перед «Серёжей» было написано «Жилин», но фамилия оказалась нещадно зачёркнута.
Ох, Кеша.
Игорь ласково берёт его лицо в ладони.
— Мышеньк моя учённ—я, я ж не осужу тя никогда… Ты, можт, мысль мою прчитал. Тольк вот… Как Серёже сказть?
— Скажем как-нибудь. Сообразим двумя-то головами.
***
Решили: в атмосфере родной квартиры будет ловчее и проще, так что позвали полковника в гости.
— Серёж, в общм, дело тут у нас одно, интимное.
— Насколько… Интимное? — Жилин заинтригованно подаётся вперёд в кресле.
— Такое, что мы с Кехой как сквозьемлю, когда пыталсь подбрать слова.
—О, так такое дело, ну давайте, взглянем-послушаем.
— В общ, мы, нижподписавшся, хотим, чтобы вы, Сергей Олегович Жилин, находись с нами в одном помещени, пока мы находьмся при исполнении обязностей.
— Каких ещё обязанностей?
— Супржских.
— Игорь, не дури… Какие ж это обязанности, когда у нас всё, ну, по любви… В общем… Серёж… Если ты хотел бы… Мало ли что… Ну, если не против... Если не против и хотел бы… — Пока Инженер говорил, уже сто раз успел засомневаться в том, что это была хорошая идея; в конце концов, неприлично, стыдно, незачем вовлекать постороннего в их спальное дело.
А разве он такой уж посторонний?
— Ну, голубчики, я о таких вещах и не думал…
А на самом деле думал — изредка, мельком, мимолётно, не представляя подробностей, просто на секунду удивляясь, как между ними, столь разными, но любящими друг друга так, что у него самого что-то в груди щемит, когда он их видит вместе, происходит близость. Кожа к коже, прижимаясь, вжимаясь друг в друга жадно, как будто даже зазора в виде атомов воздуха между ними не должно быть. Наверняка так.
Ещё реже, когда было нечем занять голову, когда любопытство блуждало по странным, фантазийным и запретным чащам, думал почти без возбуждения о том, как они стонут и вздрагивают друг под другом; успешно отгонял эти мысли, чувствуя, что слишком замечтался, и пристыживая самого себя.
— Но я согласен.
На следующий день приходит к ним в штатском: в белой майке и тёмно-серых брюках, в высоких кожаных ботинках.
Лапушкин и Катамаранов зовут его на кухню пить чай, всё же понимая, что сразу к таким делам приступить не получится, да и не надо: времени у них полным-полно, хоть и нетерпеливо, и вместе с тем трепетно и робко, и все пьют, намеренно затягивая и при этом подбадривая себя мыслью о предстоящем.
Инженер отхлёбывает чаю и обжигает им нёбо, айкает, будничным тоном просит Игоря его «выручить», и тот целует затяжно, с языком.
— У Гори слюна целе — лечебная, — объясняет Иннокентий, наблюдая за удивлённым полковником.
— Не ток слюна, — ухмыляется Катамаранов.
— Ой, ну ты как всегда-а… Хоть бы при Серёже поумерил свой тыл…
— Пыл, — поправляет его Жилин.
— И это тоже.
— Кех, мы щас при нём и похуже финты вытвырять будьм, — Игорь напоминает, зачем они сегодня здесь собрались.
— Ф-фокусы? Руками?
— Хошь — руками, хошь — ртами, но точн с эльментами волшебства…
— А ты бы как хотел, Серёж? — как бы невзначай спрашивает Инженер.
— Я? А что я? Я сторонний наблюдатель,
ухуху, — усмехается Жилин. — Делайте как делается, совет вам да любовь, голубчики.
— Можьте поцеловать жениха, — торжественно восклицает Катамаранов и мажет поцелуем в Кешину щёку.
— М-м-м, ага, только давайте, ребят, ну, договоримся, что ли, чтобы было всем комильфо — комфортно, приятно, взаимно… В общем, если кто передумает что, или будет неудобно, пусть сразу скажет, хорошо?
— Кех, а… А ты сам-то скажшь, ежель что?
— Сообщу, конечно… Ну, постараюсь, всё же моя инициатива…
Допив чай, Инженер встаёт первым.
— Вы как сразу, так сразу… Да? — бросает на полпути в комнату.
— Уже идём, — Жилин поспешно вскакивает и размашистыми жестами торопит Игоря.
— Йдём, начальн—к.
Сергей послушно садится на стул, стоящий у окна, когда Инженер влажными от волнения ладонями берёт его за плечи.
— Вы это, голубчики, сделайте вид, будто меня и нет тут.
— С-серёж, мы наоборот хотим, чтоб ты тут очень даже был… Говорил, комментировал, м… Мотивировал…
Это внимание до приятного смущает — чувствует себя нужным здесь.
— Ох, ну я постараюсь… Ну вы тоже, ухуху, давайте, поднапрячьтесь. — Полковник разваливается на стуле повальяжнее, хоть и нервничает и чувствует, что его вот-вот затрясёт. — Ну, голубчики, я вас не тороплю, вы всё же сами меня пригласили.
— Щас… Бут всё по высшму разряду.
Лапушкин, который, казалось бы, хочет этого больше всех, сам робеет и спрашивает:
— В-вы точно… Хотите? Не так что согласились лишь бы меня не
рассе—расстроить?
— Хотим. Так же, как и ты хочешь, голубчик. Я, по правде сказать, думал о вас изредка, — запинается, — хотел бы услышать, увидеть… Такими. Как двое людей друг друга любят… Любятся.
«Ай-ай-ай, стыдоба-то какая. Нет, ну, а зачем я сюда ещё пришёл, не чаи одни пить же?»
Игорь прижимает Кешу в объятья, касается губами потеплевших щёк и очень тихо, словно мышь шуршит, шепчет: «Не стыд-сь».
«Не буду».
Кеша начинает поцелуй первым, и Игорь не замечает, как тот начинает страстно толкаться языком, и отвечает ему взаимностью; оба оставляют свои отпечатки на чувствительных точках шеи друг друга, мыча и прижимаясь друг к другу крепче. Полковник, пусть и просили его говорить, молчит, чтобы не спугнуть. Рано ещё.
Когда их руки перемещаются ниже, трогают обильно и плодотворно, получая награду из томных вздохов, они как на ощупь ведут друг друга, чтобы лечь вместе.
Игорь что-то шепчет на ухо Кеше, тот кивает, смущённо хихикая, и строитель спрашивает:
— Серый… Хошь нас раздеть?
— А давайте.
Жилин хирургически точным движением снимает с Кеши галстук и рубашку, едва дыша, не смея прикоснуться к бледной коже; на последних пуговицах Кеша смущённо останавливает его руку, и над троими нависает тяжёлая тишина. Игорь берёт возлюбленного за руку, целует костяшки пальцев, слышит его мысли и отгоняет своими же заботливо, уверяя, что Жилин не подумает, что его шрамы от ожогов на животе уродливы.
«И ниже ты тоже прекрасен, сахарный мой».
Помогает.
— Ты же дальше хочешь, Серёж… — с незнакомой прежде, лукавой улыбкой произносит Инженер, кладя ладонь Жилина обратно, как будто и не убирал.
— М-можно?
— Тебе — всё можно.
— Точно?
— Ага, — вмешивается в их разговор Игорь. — Не ревнивы мы.
— Ну раз можно всё…
Чем чёрт не шутит.
Расстёгивает и снимает с Инженера брюки и проделывает те же операции над игоревскими майкой и штанами, садится на колени между двумя мужчинами и, перед тем как раздеть до конца, одновременно трогает их внизу живота дразнящими прикосновениями, выжидая реакции.
— Сё прально понял… О-ох…
— А-ах, давай… — прерывисто и тихо выдыхает Иннокентий и, отдышавшись, просит наклониться к нему, чтобы нашептать:
— Есть у Игорёши место одно, чувствительное очень…
У Катамаранова замирает, трепещет сердце насквозь, до дна, убегая в пятки, когда он это слышит, и ещё сильнее — потому что не расслышал, что же это за место, и приготовить себя заранее к ласкам невозможно. Да только нужно ли?
Жилин нависает над Игорем, смотрит в глаза с ласковой и дружеской смущённостью, и каким-то запредельно деликатным, словно щупая болотную почву, прикосновением касается чувствительного места за ухом, и Игорь довольно всхлипывает и ластится одомашненной лисой, и чуть не просит поцеловать там, как замечает на себе Кешин взгляд и неожиданно конфузится.
— Я ж тоже не ревнивый, Горюшка, — Инженер успокаивает его, а сам думает о том, что возлюбленного видеть таким — тактильным, припадающим к заботливой руке — всегда слаще мёда и сахара.
— Кех, давай тож… Присойденяйся… Коль идею подал…
Двое ласкают Игоря кончиками пальцев и губами так, что он не знает, к кому обращаться, и только сладко-измученно выдыхает «а-ах вы», и от избытка чувств — иначе потеряет контроль и пиши пропало — останавливает и меняется местами с Жилиным.
— Те чёт до конца довести нужн…
— Намёк понял, — ухмыляется полковник.
Сергей мучает их лаской дальше, обнеживая чувствительные места, рядом с которым вот-вот начнётся пожарище, на самом деле боясь сделать следующий шаг, но убедительно пряча свой страх за возбуждённой хитрецой во взгляде.
— Серёж, п-пожалуйста, а то ты нас сам изведёшь, хотя не то чтобы мы против…
Игорёшу вот уже почти извёл… А-ах…
— Ох, нет, на такое приключение я пока не готов… Но вас раздену.
Полковник раздевает их догола, поочерёдно нависая, неприлично долго, но почти по-платонически заглядываясь — только лишь почти.
— Какие вы у меня красивые… Аж дух захватывает.
— А чёт ещё не захватвает?
— И что-то ещё.
— Ляг с нами, Серёж… Такое почувствуешь…
— Нет, хорошие, я как-нибудь позже… Когда буду в кондиции, так сказать.
— Ну то есть скоро.
— Да.
Когда Инженер лапает Игоря всюду и будто бы даже беззастенчивее, чем будь они в комнате одни, он сквозь сбившееся от взаимных ласк дыхание полушепча и прерываясь на поцелуи спрашивает:
— Любовь моя, какой ты ласковый… Хорошо тебе, муж мой?
Одного только сказанного «муж» в этой интимной обстановке было бы достаточно, чтобы он растаял, а тут — чуть ли не расплавился, да так, что по-катамарановски хрипло выдыхает одно «х-хорошо».
Жилин слышит и даже слушает, прислушивается к шороху простыни и откровенным шёпотам, мотивирует словечками, как и просили, соревнуется в томности вздохов, хотя тут выходит ничья.
— Давайте, голубчики, о-ох, молодцы, давайте, поднапрягитесь…
Двое в постели изводят друг друга и третьего, замедляясь, изучая до квадратного миллиметра каждую родинку и царапинку на коже, дразня, щекоча, прикладываясь губами и выводя узоры языком; двое правда вступили в сговор, чтобы соблазнить того, кто смотрит. За такую преступную деятельность пятнашек не напасёшься.
А он не знал, что Игорь такой нежный зверь, такой жадный, что выцеловывает Кешу без остатка, а тот ему отдаётся, извивается под ним, удовлетворённо хныкая, будто они живут последний день на земле, будто расстанутся, будто мир живёт одной лишь громкостью их плотоядных стонов.
Серёжа засматривается на них обоих, меняющихся ролями, особенно на того, кто оказывается сверху.
У Кеши великолепная спина, хоть тот постоянно жалуется на боль и выступающие кривые, думает он, и не только спина.
Оба великолепны со всех сторон и друг друга стоят.
Смотря на то, как двое занимаются любовью, Сергей сам чувствует нарастающий, скрежещущий зуд, и рука едва не сама тянется с ним справиться, но он одёргивает её до того, как они успевают заметить, что что-то не так.
Когда Иннокентий рьяно зацеловывает возлюбленного всё ниже, почти касаясь губами паха, в комнате становится так жарко, что Жилин снимает майку.
— Хорошие мои, вы чего тут устроили… Штраф платить будете, поцелуями.
— Йдисюды, выплтим.
Идёт.
— Ты нас раздел, вот мы и тебе поможем, — говорит Инженер, когда Жилин устраивается между ними, и стаскивает с него штаны и бельё.
Игорь и Иннокентий трогают друг друга всё ниже и ниже, приближают экстаз, при этом целуют Жилина в шею, возмещая все ущербы; Игорь висит на грани — и учёный чувствует это в своём сознании, понимает, что скоро будет там же, и шепчет снова:
— Такое почувствуешь…
В момент кульминации Сергей смотрит на изнемогающих двоих с почти — потому что так хорошо видеть их такими неприличными — постыдным любопытством, с каким-то смущённым восхищением, из-за которого взгляд оторвать невозможно даже в самый изнуряющий момент, и их удовольствие отзывается в Сергее мощными судорогами и жаром, чем-то, что выше и прекраснее всего, что он когда-либо чувствовал, головокружением, и после разрядки он на несколько секунд теряет сознание.
— Серы… Хршо всё?
— В полном порядке, дайте только в себя прийти… Ну вы, голубчики, и пожарище учинили, я б сказал даже, поджог… А ты, Кеха, не такой уж скромный, ухуху, — усмехается Жилин, на что тот угрюмо-смущённо опускает взгляд. — Извини, не хотел. — Гладит по плечу, чтобы загладить вину.
— Да что ты, да я и не против… Я, знаешь, правда бывают очень таким
бессове—бесстыдным, ты сам только что видел, как я Игоря…
— Да ты — вы оба — и меня… Вы такие хорошие, ребята, — с каким-то
полувосторгом и умилением произносит Сергей и зажигает сигарету.
— И ты… Оказал хршую поддржку…
Жилин уходит под рассвет, но перед тем ставит иннокентьев будильник на семь утра и оставляет записку.
«Спасибо, мужья».