Дождь барабанит по окнам. Уже начинает греметь. С минуты на минуту начнётся гроза, а он ещё не вернулся.
«Где тебя носит?»
…
«Ты видел, что там творится?»
…
«Ублюдок, запомни, я не буду поить тебя лекарствами»
…
Он сердится. Хочется выключить телефон и отбросить его куда подальше, но
«Осаму, пожалуйста, напиши, когда сможешь»
Отправив последнее сообщение, Накахара включает режим блокировки и кладёт телефон экраном вниз на кухонный стол.
Дазай предупредил его, что задержится сегодня. Но неужели он думает, что Чуя перестанет за него волноваться?
Черта с два.
А ведь этот придурок даже зонт не взял. Да и автобусы уже не ходят. А на такси он принципиально не ездит, потому что «это неоправданно дорого и вообще, меня укачивает».
Чуя раздраженно фыркает, подходит к окну и с силой задергивает шторы.
Как же бесит.
Сейчас эта скумбрия вымокнет и ближайшую неделю будет валяться на диване с температурой, а Накахара ближайшую неделю будет бороться с желанием его придушить.
Нет серьезно, вы вообще видели болеющего Дазая? Он же просто невыносим.
«Чуя я проголодался. Чуя принеси мои тапочки. Колючка, заваришь чай? Чуя мне холодно и одиноко. Чу-у-я»
Из потока мыслей вырывает звук поворота ключа в замочной скважине и противный скрип входной двери.
— Крошка Чу-Чу, я дома, — мелодично протягивает Дазай, заходя в квартиру и бросая ключи на тумбочку в прихожей, — Ну и погодка, видел? Как хорошо, что я все же приплыл к тебе, а ведь мог утонуть по дороге.
Накахара, тем временем, уже стоит в нескольких шагах от него в дверном проёме, опершись о косяк и скрестив руки на груди.
— Прежде, чем ты что-то скажешь, — Дазай вешает пальто на крючок и пожимает плечами, — у меня сел телефон.
— Ты весь мокрый.
— А ты такой красивый.
Накахара на это лишь закатывает глаза и склоняет голову набок.
— Чу-у-я, не будь таким занудой, — Осаму сбрасывает ботинки и поправляет рукава рубашки, подходя ближе и практически вжимая парня в дверной косяк, — Я просто забыл зонт.
— Может мне каждое утро стоит бросать его в твою наглую рожу?
— Если будешь так делать, мое прекрасное лицо пострадает.
— Ну и где ты увидел прекрасное лицо, я вижу только наглую…, — Чуя вздрагивает, не успевая договорить, когда холодный нос касается шеи, а губы прижимаются к плечу.
— Какой же ты злюка, Чу-у-я, — Дазай протягивает по слогам, шепча и опаляя чувствительное ухо горячим дыханием.
Они давно в отношениях, но Осаму каждый раз заставляет Накахару чувствовать сердцебиение не только в груди, но и по всему телу. Оно отдается грохотом в ушах и, кажется, может заглушить звуки грозы, доносящиеся с улицы.
Мурашки бегут по телу, когда Чуя чувствует холодную ладонь, проходящуюся по рёбрам, под своей домашней футболкой. Она мягко оглаживает бока и живот, скользит по груди, задевая соски, и возвращается на талию, сжимая и притягивая ближе.
Дазай целует шею, поднимаясь к уху, аккуратно кусает и оттягивает мочку. Проводит языком по нижней челюсти, заставляя Чую откинуть голову назад. Бедром разводит острые колени и вжимается сильнее, выбивая из такого вечно серьёзного и сердитого рыжего парня полувздохи-полустоны.
Руки Накахары обвиваются вокруг шеи, теребят уже съехавшие бинты и путаются в мокрых волосах.
— Осаму, я, — он пытается собраться, чтобы выдать хоть что-то более менее связное, но чужие губы, касающиеся каждого участка кожи, мгновенно растворяют все мысли.
— Я тоже, — Дазай отрывается лишь на секунду, чтобы подхватить Чую на руки, аккуратно держа под коленями и унося в спальню, — Я тоже люблю тебя.
В темноте глубокой ночи лишь яркость молнии за окном иногда освещает комнату. Капли бьют по стеклам. Но ни гром, ни сильный дождь не могут заглушить шепот Дазая возле уха.
Накахара разводит бёдра, между которыми тут же устраивается Осаму. Рыжие волосы разбросаны по подушке, запястья стянуты над головой, а чужие губы аккуратно прикасаются к точке пульса, иногда оттягивая кожу на шее.
Вся одежда неаккуратной кучей валяется на полу, но сейчас это никого не волнует.
Тонкие пальцы невесомо проходятся по внутренней стороне бедра, вызывая у Чуи волну мурашек.
— Ты можешь не быть таким, — неконтролируемый стон вырывается из груди, когда он чувствует руку на своем члене.
— Каким? — о боже, Чуе кажется, что его уши скоро превратятся в пар, потому что слышать этот шепот так отчетливо довольно горячо.
— Таким, блять, медленным.
Он слышит щелчок открывающейся баночки и уже перестаёт думать, когда чувствует, как его ногу закидывают на плечо, а рука ложится под поясницу, аккуратно сминая и растирая кожу.
Горячие пальцы подбираются к колечку мышц, дразня проходятся по кругу.
Накахара впивается в чужие плечи и закусывает губу, когда палец погружается внутрь на одну фалангу.
Чуе не нужны лишние нежности, но Дазай так внимателен, что противиться этому невозможно, да и просто глупо. Чуя не глупец.
Он откидывает голову назад, чем тут же пользуются, припадая губами к шее. Дазай кусает кожу на нижней челюсти, языком выводит дорожку до ключиц и погружает внутрь второй палец. Чуя лишь вздрагивает и ерзает, когда оба пальца сгибаются.
— Осаму, кретин, сколько можно.
— Крошка Чу-Чу, — Дазай щурит глаза, а на его лице появляется ехидная ухмылка, — неужели тебе не нравится, когда мои пальцы…
— О боже, ты заткнешься, нет? — они оба знают, что затыкаться самостоятельно он не планирует, поэтому рука Чуи путается в каштановых волосах и тянет на себя.
Накахара вжимается губами в губы, кусает и рычит в поцелуй, его бедра обвиваются вокруг поясницы Дазая и прижимают к себе, выбивая из обоих протяжный стон.
Как бы Осаму не хотел еще подразнить эту рыжую язву, его стальная выдержка перестает существовать при виде такого Чуи.
Он собирается снова что-то сказать, но не успевает, потому что его резко переворачивают. Чужие руки упираются в грудь и царапают кожу.
— Чуя?
— Ты ебаная черепаха, Осаму.
Теперь уже Дазай не может связать двух слов, потому что прямо сейчас он чувствует, как Чуя сам опускается на его член, откидывает голову назад и начинает медленно двигаться, не сдерживая ни единого стона. На прикосновение к бедрам в попытке помочь, Накахара лишь сердито фыркает.
— Ты знал, что очень красив? — между тяжелыми выдохами Дазай умудряется, как обычно вставить свои «пять копеек», что ни на шутку раздражает и смущает.
— А ты знал, что очень много говоришь?
К разрядке они подходят практически одновременно, после чего Чуя падает на чужую грудь, обвивает руками шею и целует в щеку.
— Зонт в прихожей на тумбочке, — Накахара вздыхает и прижимается носом к чужой шее, — и я клянусь, что убью тебя, если завтра ты его забудешь.