Пару лет назад.

Дадзай отворил дверь ключом, который был единственным на связке. Дверь бесшумно отворилась, и парень вошел в прихожую. Где-то в глубине двухкомнатной квартиры раздался шум. Осаму, скинув ботинки с ног, одновременно бросая ключ на тумбочку, снял темное пальто, небрежно вешая его на крючок в шкафу.

— Я пришел, — негромко сказал он.

В абсолютной тишине его прекрасно услышали. Из-за угла вышел Федор. В растянутом свитере и домашних штанах, в карманах которых были запихнуты руки. Он молча подошёл к Дадзаю, притягивая его к себе за талию. Осаму уткнулся своим носом в шею Достоевского, который невесомо прижимал его к себе за талию. Они дома.

— Как день прошел? — отстраняясь спросил Федор.

Фиолетовые глаза пробежались по лицу собеседника, задерживаясь на темном взгляде. Осаму же, в отличии от парня, смотрел в пустоту, не на лицо перед собой. Лицо Дадзая было достаточно напряженным, однако он прикрыл глаза и выдохнул. Не открывая глаз, на его губах расцвела легкая улыбка. Он посмотрел прямо в глаза Достоевскому, тому вновь показалось, что Осаму смотрит ему прямо в душу, но Федор давно привык к этому пронизывающему взгляду.

— В целом нормально, — произнес Дадзай и прошел в глубь квартиры, на кухню.

Достоевский последовал за ним. Осаму привычными движениями поставил на плиту чайник. Он всегда пил чай после работы, поэтому Федор, если приходил раньше, часто незадолго до его прихода кипятил чайник, чтобы Осаму не приходилось долго ждать. Достоевский мог с закрытыми глазами сказать, что именно сейчас делает Дадзай. Левой рукой открывает шкафчик над кухонной столешницей, правой берет банку с сенчей и насыпает две чайные ложки в простую черную чашку. Чайник кипит, и Дадзай снимает его с плиты, наливая полную кружку. Следом достает чашку Федора и делает все тоже самое. В этом доме любили сенчу.

Осаму берет две горячие чашки и ставит их на небольшую барную стойку, которая была здесь вместо стола. Им не нужен был большой обеденный стол, для двоих хватало и этого. Достоевский, все это время находящийся у входа в кухню, подходит к Осаму, обхватывая его руками за поясницу, и целует его, пока чай заваривается. Осаму прикрывает глаза, обвивая за шею парня и притягивая его ближе.

Оба стараются растянуть момент. Оба чувствует умиротворение и спокойствие. Рядом нет надоедливого Чуи, бестолковых Крыс. Они сейчас в месте, где практически не обсуждается их работа, потому что это их дом, где оба чувствуют себя в безопасности.

Дадзай отстраняется первым. В глазах — безмятежность, как и Федора, собственно. Парни садятся за стойку по разные стороны, чтобы быть друг на против друга. Федор отпивает небольшим глотком вкуснейший чай. Осаму же будет ждать, пока содержимое его чашки немного подстынет — он не пьет слишком горячее. И искренне не понимает, как это делает Достоевский.

— Ты выглядишь уставшим, — невзначай бросил Федор, поправляя прядь темно-карих волос Осаму.

Тот улыбнулся уголком губ.

— Слишком много происшествий сегодня, Мори загонял. Еще я встречался сегодня с Анго и Одасаку в баре ненадолго.

Федор кивает, скорее сам себе, чем Дазаю. Достоевский всегда кивает, когда хочет дать понять, что информация, какой бы важной или не важной она не была, принята к сведению. Это, в его понимании, было куда лучше, чем говорить «ага»

Их вечера всегда проходят очень спокойно. Они разговаривают о всяких мелочах за чашками чая или обсуждают какие-либо книги. Это всегда лучше, чем шумные места и компании.

***

Задвигая люк на место, как раньше, Достоевского пробирала дрожь. Это был двор у старого панельного дома. Вокруг не было ни души. Федор еще раз оглянулся и двинулся за Дадзаем, уже порядком ушедшим вдаль. Как бы не хотелось приблизится к Осаму быстрее, Достоевский не бежал, а лишь совершал более широкие шаги. Осаму же шел размерено и спокойно, явно не спеша. Возможно, именно за тем, чтобы его смогли догнать.

Они вошли в здание, где по лестнице добрались до третьего этажа — именно здесь располагалась квартира. Парни шли молча. Молча же Дадзай достал ключи, молча отворил дверь — та жалобно скрипнула. В помещение было темно и мрачно. Застоявшийся воздух, слои пыли — вот, что их встретило, как только включился свет. Федор захлопнул дверь.

— Я думал, ты продал ее, — произнес Достоевский без эмоций, смотря на бежевый плащ, который снимал с себя Дадзай, вешая на крючок в стене.

— Я забыл про нее, — усмехаясь, просто отвечает он и идет в сторону кухни.

Там открывает окно, и свежий воздух наполняет помещение. Осаму вдыхает. Взгляд темных глаз устремляется на кухонную столешницу, барный столик, полки — все выглядело старо, да еще и в пыли. Вскоре входит Достоевский, так же сняв верхнюю одежду. Он садится на стул, складывая руки перед собой на поверхность стола, переплетая свои пальцы. Осаму всего за несколько мгновений замечает обгрызенные ногти, где-то до крови, но тут же переводит взгляд. Федор в ушанке.

— Не хочешь снять? — Дадзай кивает головой на убор на его голове. — Выглядишь нелепо в ней за столом и без пальто.

— На первом месте комфорт, — вновь без эмоциональная реплика, от которой Осаму хочется ему шею свернуть.

Но он лишь отворачивается от него к плите и ставит чайник, с которого рукавом смахивает пыль. Как ни странно, там было немного воды.

— Что будешь делать дальше? — спрашивает Федор.

— Искать чашки и делать чай. Надеюсь тут где-то он есть, — все еще находясь спиной к нему, произносит Осаму и открывает первый шкафчик. Находит там чашки, выставляет их на поверхность кухонной столешницы, и лезет в следующий.

— Не та полка, — замечает Федор, — правее.

Осаму замирает, но слушается его и находит чай. Русский черный чай, который привез Достоевский. Заварник с первой попытки Дадзай не находит и плюет на это — сыпет чай в чашки, бросает себе кубик сахара.

— А если серьезно?

Дадзай вздыхает и садится напротив Федора, чайник все-равно еще не закипел. Осаму складывает руки на груди.

— Ты пересидишь здесь пару дней, пока поиски тебя будут вестись особо интенсивно. А после сможешь спокойно уйти отсюда и уехать из страны, — Дадзай смотрит в глаза собеседника, в которых уже видит протест.

— Я не уеду из Японии.

— Уедешь, — спокойно проговаривает Осаму, не отводя взгляд. Его голос звучит очень убедительно.

— Нет. Здесь все Крысы и я очень долго планировал вернутся в Японию, чтобы сейчас взять и уехать, только потому, что ты так сказал.

Осаму прикрывает глаза, будто от усталости. На самом же деле он пытается скрыть свой раздраженный взгляд. Он не хотел сейчас спорить. Он вообще уже начал считать, что зря затеял все это. Но с другой стороны, этого хотело его сердце. Он чуть ли не впервые за долгое время делал так, как хочет сердце, а не разум.

— Тебя чуть не поймали власти…

— Не поймали же! — грубо перебивает его Федор. Он зол, зол на ситуацию, зол на себя, зол на Дадзая.

Осаму распахивает глаза и с гневом отвечает:

— Тебя не поймали, потому что я успел первым! Потому что я решил спасти тебя!

Достоевскому будто дали пощечину — настолько ошеломленным он казался.

— Да кто просил тебя! — вновь злое высказывание в сторону Осаму.

Дадзай слегка прищуривает глаза, наклоняет голову вбок, рассматривая Достоевского. Спокойно встаёт и подходит к плите, на которой вот-вот закипит чайник.

— Уходи, — бросает он через плечо.

— Что?

— Когда ты это глухим стал? — усмехается Осаму. И поворачивается к Достоевскому корпусом. — Уходи, если так желаешь.

Федор смотрит на него.

— Только все уголки Йокогамы уже обыскивают, транспорт проверяют, а выезды из города уже явно перекрыты, — он вновь отворачивается и заливает кипяток в чашки. — Все еще хочешь уйти?

Федор молчит, но Дадзаю не нужен ответ. Он берет чашки и ставит их перед своим стулом и Достоевским. Тот обхватывает чашку двумя руками, как будто грея пальцы о ее поверхность. Внезапно в прихожей раздается звонок телефона. Только успевший сесть, Дадзай вновь встает и идет к плащу, в кармане которого остался телефон. Достоевский, по мере отдаления шагов, аккуратно лезет в карман брюк, откуда достает пару таблеток и кидает их в чай Осаму. Однако он вздрагивает, когда ему кажется, что Дадзай уже позади него и случайно дергает чашку, отчего проливается несколько капель чая на стол. Федор промачивает их салфеткой, что стояли на столе, на скорую руку. И только он взял свою чашку, чтобы отпить ароматного чая, как послышались шаги обратно.

— Даа, Ку-ни-ки-да-сан, -протягивает Дадзай, коверкая напарника. — Буду через двадцать минут.

Достоевский взглянул на него, когда Осаму вошел, разговаривая. Федору этот разговор, это обращение, этот голос показался до жути нелепым. Будто этот Дадзай другой.

Осаму остановил свой взгляд на чашке, но через несколько мгновений отвел его, смотря уже на Федора. Сразу после сброса разговора Дадзай вновь стал серьезным и сосредоточенным, о чем-то размышляя у себя в голове.

— Я пойду, на работу вызывают, — проговорил он и развернулся, чтобы направится к двери, но резко остановился. — Ах да. Ключи я оставлю себе. Все-равно никуда не уйдешь.

Через нескольких минут копошения в прихожей дверь захлопнулась. Федор выдохнул и стукнул кулаком по столу, от чего чашка с чаем Осаму расплескалась еще больше. Он резко встал, беря чашку, и вылил ее содержимое в раковину.

***

— Где, черт тебя, носило! — раздался гневный вскрик Куникиды, как только он увидел Дадзая.

Осаму широко улыбнулся, скрещивая руки за спиной. Из-за письменного стола, за которым сидел Доппо, в него полетела книжка, от которой он уклонился, но оглянулся, скорее машинально, чтобы поднять ее.

— О, моя любимая книга!

— Где ты пропадал? — спрашивает гневно Куникида, вставая из-за стола и ближе подходя к напарнику.

— Ооо, я сначала был у Фитцджеральда — пытался с его помощью найти демона-Достоевского, а после я вспомнил об одном способе самоубийства, который еще не пробовал и… — Дадзай почесал затылок, чуть ли не смеясь, скорее из-за гневного, а от этого почти красного, лица Куникиды.

— Проклятый маньяк-суицидник! То есть ты ничего не узнал?

— Нет, — уже более серьезно отвечает Осаму. — Ему удалось скрыться быстрее, чем я догнал его.

Доппо что-то записывает в своем блокноте, а потом, ничего не отвечая на реплику Дадзая, отворачивается и уходит. С лица Осаму сползает радостная улыбка.

— Так всегда…

В кабинет залетает Ацуши, и глазами пробегает по всему кабинету.

— Дадзай-сан! —

— А? — Дадзай, стоявший ранее спиной к входу поворачивается на оклик. Он выглядит немного отрешенно. — Ацуши?

— С вами все хорошо, Дадзай-сан? Вы так неожиданно пропали…

Осаму немного улыбается, немного наклоняя голову в сторону.

— Ты такой милый, Ацуши-кун, — проговаривает он, — со мной все в порядке. Просто возникли непредвиденные обстоятельства.

— То есть Достоевского не поймали? — понуро спрашивает Накаджима, уже предугадывая ответ.

Дадзай кивает.

— Но его обязательно поймают, — Осаму привычно весело улыбается, хотя, разумеется, знает, что этого не случится.