Бакуго смотрит на чужое заплаканное лицо, чует все еще пьянящий аромат, что заполняет пространство переулка и медленно, постепенно смешивается с его собственным, сообщая любому желающему, что омега занят, что он помечен. Кровь на губах, на языке кажется самой желанной сладостью, которую хочется, но нельзя попробовать снова. Нельзя, пока сидящий на земле не согласится на это.
Именно эта мысль приводит Катсуки в себя.
Он отшатывается назад, новым, здравым взглядом осматривая все вокруг. Они находятся в пустом переулке, которым никто обычно не пользуется, поэтому вряд ли хоть один человек мог бы сейчас их застать. Перед ним на земле сидит Деку, этот вечно ноющий и плаксивый придурок, у которого даже сейчас в глазах стоят слезы. Чужая рубашка расстегнута, и Бакуго даже может увидеть, что некоторые пуговицы вырваны с мясом, будто бы кто-то хотел быстрее добраться до бледной веснушчатой кожи.
(На его собственных губах кровь, слишком сладкая и желанная сейчас, в то время как Мидория зажимает ладонью кровоточащий след от укуса, и Катсуки знает, не может не знать, когда облизывает губы, что этим кем-то был он сам, несмотря на то, что совершенно не желает признавать нечто подобное.)
Перед Деку валяется его ошейник, защищающий от подобных ситуаций. Разорванный ошейник. Сам он с ужасом смотрит на друга детства, сам еще не до конца осознающий произошедшее, однако и этого достаточно, чтобы не просто по привычке, а уже более инстинктивно отшатнуться при любом движении к нему, потому что страх сжимает сердце липкими щупальцами, отчего оно бьется лишь сильнее.
Разорвать ошейник, мешающий появлению метки, может только пара омеги, идеальный для него альфа, и им это вбивают в голову едва ли не с самого детства. Как минимум, с самого начала полового созревания, когда только-только узнается вторичный пол. Потому что, даже не имея зарождающегося запаха, от врачей омеги выходят не только с результатами, но и уже в ошейниках, что, будто клеймо, всем говорят о том, кто перед ними.
Бакуго смотрит на тонкую, но прочную полоску, валяющуюся на земле, и делает еще один шаг назад, не веря, что природа могла бы связать его с этим ничтожеством, не имеющим даже причуды, что уж говорить о чем-то ином. Альфа и омега должны дополнять друг друга, чтобы создавать равновесие между собой. Чем эта никчемность может дополнять его?
Нет. Катсуки скрипит зубами, сжимает ладони в кулаки и резко разворачивается, собираясь покинуть это место и самое неприятное общество как можно скорее. Он собирается стать не просто героем, а самым лучшим из лучших, номером один, возвышающимся над остальными. И подобный омега ему уж точно не нужен, поэтому Бакуго обжигает Деку последним яростным взглядом алых глаз и стремительно уходит. Плевать, что там с собой сделает этот придурок, потому что он — лишь препятствие на пути у будущего героя.
Изуку, смотря вслед Каччану, медленно убрал руку от кровоточащего укуса и, увидев кровь, с еще большим ужасом посмотрел на свою ладонь. Страх, до этого живущий в нем лишь подсознательно, отстраненно, охватил все его существо паникой, накрывая волной. Он обнял себя за плечи, хватая воздух губами, пытаясь дышать, пока тьма, то ли придуманная его сознанием, то ли реальная, не охватила все вокруг. Последнее, что он мог вспомнить — чьи-то аккуратные, незнакомые ему объятия.
Мидория Изуку после того дня так и не вернулся домой.