К удивлению многих жителей города, в Йокогаме уже второй день шли дожди, стеной укрывая здания и улицы. Обычно летом всегда было либо слишком жарко, отчего у проживавших здесь людей не было ни малейшего желания выходить на улицу, хотя и дома ситуация была не особо лучше, либо слегка прохладно из-за порывов ветра с моря. Все же Йокогама — портовый город, так что это не было особо удивительным. Однако этот год явно решил выделиться, как считал один из Исполнителей Портовой мафии, Накахара Чуя.

Честно говоря, вот уже на протяжении недели у него было какое-то смутно-отвратительное предчувствие, будто бы что-то или должно было произойти, или произошло с кем-то дорогим, важным для него. А этот список людей был не особо большим, отчего сомнений в подобном было лишь больше. Мужчина задумчиво откупорил бутылку вина и налил себе немного в бокал, без особого смысла рассматривая пейзаж за окном, чьи очертания размывались перед глазами и превращались в декорации или картинки, подходящие больше для фильма ужасов, чем для обычного вечера в Йокогаме. Странное предчувствие, не отпускавшее его ни на минуту, даже будто бы приглушило вечное давление Арахабаки на сознание мафиози, отчего сокрытое в глубинах разума волнение возрастало с каждым мигом.

По всей двухэтажной квартире раздался звон, оповещающий, что кто-то пришел к Накахаре, несмотря на то, что никаких гостей он не звал. Мужчина чуть нахмурился и двинулся к двери, готовый атаковать, если это враги, его ли личные или всей Портовой мафии в целом, коих и так, и так было достаточно для любых опасений. Тихий щелчок оповестил, что замок открыт, и Чуя распахнул дверь, чтобы буквально через секунду едва ли не с шоком посмотреть на позднюю и неожиданную гостью.

На пороге его квартиры стояла Тсуна. Савада Тсунаеши, если быть точнее, являющаяся его то ли двоюродной, то ли троюродной сестрой со стороны своей матери. Девушка, ещё недавно бывшая неловкой, угловатой девчонкой, которая из-за своей неуклюжести и неуверенности в своих силах собирала каждый угол, камень и порожек, стояла в промокших насквозь рубашке и брюках, со всклоченными волосами, босая (туфли на каблуке она, благо, держала в одной из рук), а лицо ее, по которому текли молчаливые слезы, было полно невероятной, удушающей боли, отчего сердце мафиози дрогнуло на мгновение, хотя он этого и не показал, быстро втягивая родственницу в свой дом и захлопывая за ней дверь.

Следующие полчаса слились в молчаливые и кажущиеся бесконечными попытки отогреть Тсунаеши, которую он помнил и до сих пор считал милым ребенком. Надо было найти полотенца, отправить ее в душ, подобрать более или менее подходящую сухую одежду из той, что была мала ему самому, заварить горячий чай для разбитой некими событиями девушки. Плюнув на последнее действо, Накахара просто плеснул виски в кружку и вручил своей гостье, устраиваясь в кресле, что было напротив дивана, где сейчас устроилась сестра в маловатых ему рубашке и штанах. Главное, что они были сухими, а остальное не так важно.

— Рассказывай.

Стоило только прозвучать его серьезному и властному голосу, как тишина была разорвана. История получалась полубезумная, но правдивая настолько, что на загривке волосы вставали дыбом. Рассказ о настоящей работе ее отца, Савады Емицу, о странном и долбанутом на голову репетиторе, о безумных и бессмысленных ситуациях-тренировках, о новых друзьях, об испытаниях, сражениях, противниках и товарищах, о спасении мира и подготовке к креслу босса поражал до глубины души. С каждым сказанным словом Чуя мрачнел все сильнее, чувствуя огромное желание разорвать чертового Емицу и всю его Вонголу на кусочки с помощью Смутной печали. А потом…

— Мы столько вместе прошли, — Савада глотнула из кружки и почти не поморщилась, а по ее щекам вновь текли беззвучные слезы. — Оказалось, что у отца есть бастард, которого поставили на мое место. И ребята, все они, ушли, стоило только помахать перспективами в Королевской европейской Семье. Они бросили меня, предали. Оставили одну…

Тсунаеши вскинула голову, и Чуя увидел, как в ее глазах разгорелись яркие, неподдельные ненависть и ярость, огромное желание отомстить. Отомстить за столь подлое, мерзкое предательство, полоснувшее ножами по ее сердцу и душе. Отомстить, раздавить, разрушить то, что ей сначала впихнули в руки, а потом выдернули из них. И он был уверен, что сестра с радостью растопчет то, что осталось от идеи их предка.

— Джессо по моей просьбе сделал мне новые документы, а мама, видя мое состояние, сказала, где тебя найти. Прости, что потревожила таким образом, Чуя, но…

Савада не договорила, с удивлением посмотрев на отобравшего у нее кружку мафиози, а потом встала, поддерживаемая руками эспера. Она ожидала недовольства, злости или неодобрения, но никак не молчаливой поддержки, которую ей дарил Накахара в данный момент. Почему-то в голову пришли воспоминания сначала о том, как Чую у них забрало правительство на несколько лет, а потом о том, как брат свалился у них на пороге в один день, измученный и уставший, полный опасной, удушающей силы.

— Второй этаж, третья комната справа теперь твоя. Оставайся, сколько захочешь — Вонгола сюда не сунется, потому что ей не нравятся условия Мори Огая на ведение в Йокогаме какого-либо бизнеса. Мой дом — твой дом, ты же знаешь. А со всеми мелочами мы справимся вместе.

— Потому что мы семья, — Тсуна неуверенно улыбнулась и на мгновение обняла Чую, пробормотав что-то вроде «спасибо», а потом отправилась в указанную комнату отдыхать — путь от Намимори до Йокогамы был неблизким, а бывшая Наследница Вонголы преодолела его, судя по всему, на одних воле и упорстве едва ли не за день, едва не потеряв где-то очень дорогие туфли, на которые ей было откровенно плевать.

Вновь посмотрев в окно, Накахара прищурился. Он никому не позволит использовать свою семью, и Савада Емицу ещё пожалеет, что втянул маленькую солнечную («Небесную, судя по всему,» — с печальной насмешкой думается мужчине) девочку в это кровавое болото.