Кэйа не помнил как уснул прошлой ночью. В голове творился жуткий кавардак, и разбитые напрочь нервы не желали продолжать борьбу. Он крепко-накрепко уснул, словно не спал все те трое суток.Разбудил Альбериха стук оконной рамы. На улице завывал ветер, подкашивая своими порывами молодые деревья и раскачивая открытые окна. Лёгкий мороз заставил Кэйю поёжиться и глубже укутаться в тёплое одеяло. Но открытое окно продолжало навевать холод и поэтому пришлось, нехотя, встать с мягкой постели. Взглянув на соседний дом, все воспоминания и чувства тут же всплыли на поверхность, неплохо так взбодрив сонное тело. Кэйа ухмыльнулся и закрыл окно, краем глаза увидев какую-то записку на столе, закреплённую красивой печатью.

С большим интересом он распечатывал конверт слабыми после сна руками, подбирая возможные варианты касаемо отправителя. В конверте лежала аккуратная белоснежная бумага, свёрнутая в ровное сердце. Развернув его Кэйа увидел знакомую для души и глаз манеру письма, а потому лишь тепло улыбнулся и с нетерпением читал элегантно и ровно выведенные слова:

"Здравствуй.

Удивительно быстро прошло это лето. А я всё ещё мысленно нахожусь в июне. В месяце, когда жизнь решила окончательно надо мной пошутить. Ты же помнишь день нашего знакомства? Знойный июнь, наша первая встреча на поле. Тогда ты мне казался напыщенным индюком, который в жизни не пойдёт по правильному совету".

Альберих читал это, гнусно смеясь каждому слову и глубже укутываясь в плед.

"Мне хотелось тебя придушить, честно. Настолько сильно ты бесил своим внешним высокомерием. Но в то же время что-то такое интересное и манящее таилось внутри тебя, и именно это заставляло меня в корне менять свои взгляды.

Наше первое рукопожатие и крепкое объятие в тусклой конюшне (после извинений за шутку про зад) зажгли во мне какое-то предельно странное ощущение. Я чувствовал, что становлюсь всё ближе к твоему тайному и сокровенному. Но после ночи, когда ты лежал промокшим до нитки, я понял, что встрял в это бесповоротно. Я влюбился. Влюбился после стольких предательств в своей жизни".

Внутри Кэйи пробудились тонны бабочек, что заставляли живот скручивать в приятной агонии. Он читал всё это и ненароком представлял Дилюка и его тонкий запах рядом с собой, яро желая прочитать всё это вместе и заглянуть в смущённые глаза любимого.

"Я любил, люблю и буду любить тебя самой горячей и сильной любовью. Ещё никогда чувства так не срывали мне крышу. Каждое упоминание твоего имени в разговоре или случайно воспоминание о твоём теле отзывается каким-то жутким взрывом внутри моей плоти. Я схожу с ума от твоего вида и характера. Ты раздражаешь меня своим умением умолять, ибо каждый раз я прекрасно понимаю, что не смогу устоять против твоих любовных чар".

Альберих чувствовал как на и без того сонные глаза медленно наворачиваются кристальные капельки солёных слёз. Но он всячески сдерживался от такой разной палитры эмоций.

"Но я пишу это всё не только для высказывания своей любви к тебе".

Эта фраза посреди листа заставила всё тело постепенно напрячься.

"Ты прекрасно знаешь о нашем с отцом бизнесе и о его репутации среди народа. Деньги правят этим миром, и одна лишь ошибка может подкосить всё, что ты имеешь. Мы уезжали на какие-то сроки, отчаянно пытаясь всё вырулить. Но ничего не вышло. Нам угрожают расправой из-за закрытого бизнеса и уймы появившихся долгов. Отец не хочет рисковать моей и своей жизнью, а жизнью твоей семьи и подавно.

Когда ты прочтёшь это письмо, меня уже не будет в этой стране. В первую очередь я думаю о тебе. О моём маленьком смурфике. И всё это делаю тоже для тебя".

Внутри что-то оборвалось с гулким треском и разбилось на маленькие кусочки.

"Не пытайся меня найти. Я сменил номер и все свои данные.

Постарайся забыть меня. Забыть всё, что было. Так тебе будет легче воспринимать то, что мы навряд ли встретимся ещё раз.

Спасибо тебе за это лето.

Дилюк Рагнвиндр".

Тонкий лист стремительно полетел куда-то на пол. Руки, крепко держащие письмо, затряслись с огромной силой. Грудную клетку постепенно сдавливала непонятная сила ужаса и паники, преграждая путь к дыханию. Кэйа схватился за своё горло, словно пытался выдавить из него образовавшийся ком. Голова шла кругом, заставляя слабые ноги подкашиваться от бессилия. Альберих с громким стуком рухнул на колени. Ногтями впивался в деревянный пол, открыв рот в немом крике. Ему так хотелось кричать, но его накрыло ударной волной. Лёгкие продолжало сжимать, и катастрофическая нехватка воздуха медленно и верно вгоняла парня в дурной сон.

На ватных ногах он встал и, держась за стенку, стремительно вышел из дома. Его не волновал шквал прохладного ливня и сбивающий с ног ветер. Он шёл к воротам соседнего дома, уверенно считая, что всё это лишь больной розыгрыш.

Калитка была напрочь заперта, и никто не слышал криков за забором. Неизведанная агрессия и злость подступали к мозгу, заставляя Кэйю часто и глубоко фырчать в сторону проклятого забора. Со всей силы он ударил по калитке ногой, что-то неразборчиво крича и задыхаясь из-за хлынувших наружу слёз. Он продолжал стучать, искренне надеясь, что сейчас ему откроют и крепко-крепко обнимут. Но за стеной стояла тишина, разбавляемая лишь стуком каплей дождя.

— Ты чего творишь? — сквозь шум погоды кричал испуганный отец.

Кэйа медленно перевёл на него свой пустой взгляд и лишь замотал головой, пытаясь самому себе заверить какую-то неправду. Отец схватил его за тонкое запястье и потащил за собой в дом, замечая как нехотя тот перебирает за ним ноги. Промокший до самых пят Кэйа кое-как зашёл в дом, пытаясь дышать ровно из-за сбившей дыхание истерики.

— Объясни мне нормально. Что случилось? — прямо в лицо своему сыну спросил отец, крепко хватая его за утончённые плечи.

Кэйа нащупал что-то в кармане своих промокших шорт. Он вытащил оттуда бережно свёрнутую и слегка мокрую бумажку, дрожащей рукой протягивая её отцу. Тот быстро пробежался глазами по строкам, под конец лишь поднимая жалобный взгляд на Альбериха.

***

Дни потеряли всю свою значимость и краски. Проевшая всю плоть пустота навязчиво заселилась в уставшем от всего происходящего сердце. Комната сутками напролёт утопала в темноте, своими стенами впитывая всё, что чувствовал голубоволосый парень. Календарь давно перешёл отметку в двадцатое сентября. Но Кэйа этого ровным счётом никак не заметил. Он лишь мрачно глядел в каркас соседнего дома, каждый раз надеясь увидеть там что-то яркое и до боли знакомое.

Альберих сильно исхудал. Любая пища не лезла в горло, тут же вызывая рвотные позывы от одного лишь запаха и вида. Под голубыми глазами нарисовались тёмно-фиолетовые синяки, как верный признак полного отсутствия такого нужного сна. Кэйа не мог спать. Дилюк догонял его в этих снах. Его боль, его самая сильная любовь призраком появлялась в каждом сне, заставляя каждый чёртов раз просыпаться в холодном поту и с волчьей тоской на душе.

Но он продолжал ждать. Продолжал верить и надеяться, без устали печатая на уже потерянный номер Дилюка, где каждый вечер красовались пропитанные болью письма и монологи.

avito.ru

рекламаПодробнее

— Могу войти? — тихий голос отца у дверного косяка выводил из дурмана.

Кэйа лишь незаметно кивнул, приглашая папу войти в этот мрачный сумрак. Отец прекрасно видел, что происходит с его родной кровинкой. От вида такого Кэйи волей-неволей болело и тянуло сердце. Словно единственная вспышка, отвечающая за его улыбку мигом потухла. Мужчина сел на край кровати, сверля взглядом спину сына.

— Ты всё ещё ждёшь? — монотонно спросил отец, слабо касаясь исхудавших плеч Кэйи. Тот устало ухмыльнулся.

— Да. Ведь потерять — ещё совсем не значит пропасть, верно?