одна судьба

1

Сынмин чувствует себя глупо, потому что хочется разрыдаться, а ещё хочется записать себя в список «Топ-10 неудачников, которые думали, что секс во время течки приведёт к чему угодно, но только не к беременности».

В первые минуты, когда тест с результатом жжёт руку, как будто выедая отпечаток собственной глупости на коже ладони, хочется все спихнуть на альфу, который вообще-то должен был следить за всем этим. Хочется снять с себя всю ответственность и притвориться, что ничего не случилось.

И вот надо было ему делать этот тест? Ну подумаешь тошнит по утрам, его, вообще-то, тошнота преследует столько, сколько он рано утром просыпается на учебу. И странное желание есть вовсе не пугало, потому что запихнуть что-то в рот хотелось всегда. И странная припухлость живота вовсе не вызывала вопросов, потому что весы последний раз показали плюс три килограмма. Вообще ничего подозрительного.

Будь у Сынмина альфа, прям такой, что с меткой и обручалкой с бриллиантом (ага! хочется поярче и побольше), то он хотя бы знал к чему готовиться. Но единственный альфа, который за все двадцать три года беспечной и счастливой жизни у него был - лучший друг.

Как случилось так, что они начали спать? Да все просто. Течки Сынмина проходят слишком болезненно и слишком мокро, а парня, чтобы тот всегда был рядом и помог у него нет. Рядом всегда был только друг детства (свободный, между прочим), поэтому как-то все и закрутилось. И никто не был из них против, потому что: во-первых, это приятно, а во-вторых, полезно.

И когда две красные полоски сложились параллелью, в голове Сынмина также все выстроилось в две ровные линии. Скрывать от друга он ничего не планировал, да и зачем? Вместе будут решать, что им дальше делать и как быть. Вон, он даже сидит за дверью туалета, пока Сынмин многострадальную палочку то отчаянно швыряет на стиралку, то опять берет в руку, чтобы убедиться в том, что это никакие не галлюцинации и не попытки разума подстроить подлянку.

— Ну что? - торопливый стук в дверь его пугает, тест летит куда-то в сторону, как будто «это не мое, ничего не подумайте». Но это его, поэтому приходится опускаться на пол, чтобы поднять, а затем открыть дверь и с видом мученика протянуть будущему папаше.

— Поздравляю, у вас двойня.

Сынмин не сдерживаясь смеётся, когда лицо Хенджина вытягивается от шока и за эти секунды ступора, то бледнеет, то краснеет. Когда смех переходит в истерику с соплями и слезами, то уже никому не смешно и даже на капельку не весело. Вообще-то страшно. Даже очень. И не из-за реакции Хенджина, потому что она не подвит, он выглядит так, как будто все и должно было быть, что нет ничего странного в том, что он станет отцом ребёнка лучшего друга.

Страшно, потому что с его организмом будет происходит то, на что он не подписывался.

— Эй, ну все хорошо, - Хенджин обнимает осторожно, как будто в руках у него дорогой хрусталь, на который если чуть надавить, тот сразу рассыпится. — Это ведь всего один тест, да?

Нет. В раковине лежит ещё четыре таких же. С полосочками. И по новой волне громкого воя со всхлипами, Хенджин понимает, что нет, не один.

— Ничего, прорвёмся, - успокаивающее качает в объятиях и целует в мокрый от стресса лоб.

И если Сынмин думал, что увидеть две полоски самое худшее, что может быть. Так нет, это не так. Самое худшее, это пойти с Хенджином к родителям (сначала к своим, а потом и к его), чтобы все рассказать. И худшее не в том плане, что им вставили в штык (а им вставили), и не качающийся от шока папа, которому отец с видом грозовой тучи капал валерьянку. Худшее, что они могли сделать, точнее сказать: «А мы ведь говорили». И говорили не про то, что секс бывает с последствиями, а о том, что рано или поздно, Сынмин с Хенджином сойдутся.

Не сойдутся. И Сынмин будет об этом говорить каждому, кто с умным видом будет затирать о том, что они все знали и видели. Особенно, их общие друзья, которые сразу же посыпали на них гору стеба и шуток.

А ещё внутри очень холодно, потому что кажется, что сейчас все хорошее закончится. Вдруг Хенджин поймёт, что ему этот ребёнок не нужен, что проще кинуть беременного друга, свалить куда-то в закат и не появляться. Так бы поступил, наверное, любой, скажи ему, что у него нагулянный ребёнок.

Сынмин не намеренно, но выстраивает стену между собой и Хенджином, потому что боится, что как только привыкнет, так сразу же получит пинок под зад и взмах руки на прощание.

Выстраивает, а потом в чужих объятиях рыдает, когда тошнота накатывает так неожиданно, так ещё и раздражает все. Просто безумно. И одежда противная, слишком плотно прилегает к телу, и волосы дурацкие все время в глаза лезут, и Хенджин бесит, все никак не отстанет и не уйдёт, вцепился клещом и не отпускает.

— Ну и чего ты дуешься, - Хенджин ведь хороший, смотрит так преданно, что по голове хочется как щеночку сделать бац-бац ладошкой. — Лучше банан пожуй.

А Сынмин сам не знает, что в этот раз не так. Может это погода за окном? Или ретроградный Меркурий? Не знает он, а такие вопросы только раздражают сильнее. И он злится, надувается колючками, как та самая рыба из Губки-Боба и бросается обидными словами, потому что может, а Хенджин и не против.

А потом еще и гормоны накатывают. Да так, что самому от себя противно становится, когда Хенджин в очередной раз приходит к нему на ужин, а тот его в халате на голое тело встречает. Думает, что соблазнительный, то ножку вытянет, то губы надует, чтобы еду с палочек взять, а потом эротично блюет, пока Хенджин мягко поглаживает по спине и предлагает с этим повременить. Повременить! Вот, что значит - друг в беде не бросит.

И это все происходит за неделю! За одну несчастную неделю, а кажется, что прошло уже несколько, если не месяц. Сложно принять тот факт, что внутри находится непонятное что-то, которое пока даже не плод, чтобы называть это ребёнком, но Хенджину все равно. Он несколько раз порывается пожмякать мягкие бока и погладить живот, которые ещё плоский (не считая слоя жирка внизу, но там можно), но в последней момент останавливается. Друзья ведь. Которые год спят вместе, но это мелочи.

Хенджин остаётся на ночь с четверга и по понедельник. Ничего такого, просто Сынмину легче, когда тот своим запахом везде воняет. Спят, конечно же, раздельно, только перед этим Сынмин заставляет Хенджина изваляться в собственной постели, чтобы пометить ее. Хочется все-таки с крепким телом под боком поспать, но они ведь друзья и не важно, что через несчастных восемь месяцев (Сынмин точно не уверен, к врачу они идут во вторник) станут родителями общего ребёнка.

В целом, кажется, что ничего не изменилось, жизнь такая же, как раньше, только когда кажется, что тошнит, тогда правда тошнит и есть после жуть как не хочется. Хенджин почему-то в такие моменты всегда рядом, наверное, из-за того, что первый приём пищи они проводят вместе. Эгоистичное желание омеги, чтобы альфа был рядом как можно чаще Сынмин игнорировать не собирался, а Хенджин скорее за, чем против.

Папа ему сказал, что первые месяцы главное перетерпеть, потом станет легче. Но что-то Сынмину кажется, что тот его обманул. Потому, что все эти женщины и мужчины омеги, находящиеся в консультации на разных сроках беременности, не кажутся счастливыми и беззаботными. Хенджину гнетущая атмосфера очереди тоже не нравится, он предпочитает игнорировать зависть в чужих глазах, кто пришёл к врачу один.

— Может мы не пойдём? - Сынмин старается говорить потише, потому что рядом сидящий парень слишком громко шмыгает носом и трёт заплаканные глаза.

— Ага, давай повернём время вспять на месяца два, - Хенджин скептически задирает бровь и для поддержки (собственного эго, которое скулит и воет), берет дрожащую руку Сынмина в свою.

Сынмин шутку не оценил, воспринял все на свой счёт, что с ним, видимо, спать не очень-то и хотелось.

— На месяц, - исправляется Хенджин, закатывает глаза и цокает, когда Сынмин совсем поникает. - Я же пошутил, ну?

— Дурацкие у тебя шутки, - нижняя губа уже дрожит, а глаза готовы пролить первые слёзы. Гормоны, чтоб их.

Поплакать не успевает, их вызывают к врачу.

Сынмин стоически терпит все вопросы, которые сыпет на них пожилой врач. Отвечает все четко и по делу, но когда тема заходит о течке, то сразу же сдувается. Он, если честно, про этот период жизни мало что помнит. Хенджин все помнит хорошо и очень подробно, и Сынмин думает, не только про последнюю, но и про все вместе проведённые. И слушать такие вещи по типу: как часто в нем побывал альфий узел, довольно смущающе, о чем кричат его пунцовые щёки. А ещё рот непроизвольно открывается от шока, потому что Сынмин об этом даже не задумывался.

Уже после всех вопросов, когда между ног расположилась голова гинеколога, а внутрь засовывали непонятную штуковину (Сынмин сопротивлялся!), ему сказали, что альфа у него очень хороший.

Да. Хороший. Только не его.

У врача Сынмину не понравилось, к нему ходить он больше не хочет. Во-первых, его обманули наглым образом. Почему? Да потому! В интернете писали, что ему штукой по животу повозят, он напряг Хенджина и тот в родительском доме стащил пеленку и полотенчико маленькое, а ему внутрь засунули что-то странное. Во-вторых, прописали столько всего и сразу, начиная от образа жизни, который он должен кардинально поменять, до альфы, который рядом с ним должен быть чуть ли не 24/7, потому что у него какой-то опупеть сильный запах, который должен облегчить токсикоз и беременность. Но как ему объяснили, это из-за того, что у Сынмина нет метки, поэтому приходится идти на такое. И в-третьих, к врачу на приём нужно ходить чаще, чем писали на каком-то левом сайте. И все из-за того, что он парень и его матка отличается от матки женщины. Одни проблемы.

Куча витаминов, которые он должен пропить ближайший месяц, чтобы сохранить беременность и избавить все риски, стоят так, что проще вообще не рожать. И Сынмин почти заикнулся об этом, но в последней момент передумал, когда Хенджин выдернул из рук огромную кипу рецептов и с важным видом заявил, что к концу завтрашнего дня все это будет куплено. Сынмин поверил и скромненько поблагодарил, а ещё яблок попросил и совсем капельку апельсинов. Но это не для себя! Ребёночек требует.

— Ну что, месяц позади? - Хенджин отмечает в первом попавшемся приложении предположительный день начала беременности и думает о том, что это только разминка, дальше начнётся самое интересное.

2

Сынмин чувствует недовольство, которое расползается в нем с каждым новым вдохом и последующим за ним выдохом. И все потому, что сидящий через три столика парень все время на него пялится и подкидывает брови вверх.

— И что ему от меня надо? - кекс уже совершенно не лезет в рот из-за чего был жестоко раскромсан на мелкие кусочки.

— Понравился, наверное, - Чанбин уже устал и ему хочется домой, но за беременным омегой друга клятвенно обещал присмотреть, поэтому уже полчаса протирает стул в кафе неподалёку от университета, пока Хенджин сдаёт последний зачёт. — Может поешь?

— Может не хочу? - Сынмин раздражается и почти швыряет вилку на тарелку, но в последний момент передумывает. — Почему я тут сижу?

Чанбин почти бьется головой о стол, потому что до этого раз пять объяснил причину их нахождения здесь.

— Я понятия не имею почему мы сидим здесь, но Хенджин попросил. Поэтому мы будем продолжать сидеть и ждать его.

Сынмину вообще-то уже очень сильно хочется домой, там его ждёт размороженное мясо в раковине, которое он достал утром с холодильника и целый ящик зелени, ему ее на днях Хенджин принёс. Ещё вчера вечером Сынмин облизывался и пускал невидимые слюни от одной мысли, как поужинает жаренным мясом и закусит свежим огурцом, пока его ещё не скрутило из-за тошноты и поясницы, которая последние пару дней неприятно ноет, а уже сегодня думает, о том, лишь бы до дома доползти и нигде не лечь по дороге. Сынмин подозревает, что дело в отце ребёнка, он последнюю неделю к нему домой даже не заходил, а запаха катастрофически не хватает.

Сынмин по этому поводу на Хенджина даже дулся и игнорировал его сообщения и звонки. Хотя прекрасно понимал, почему это происходило. Учебу никто ещё не отменял, последний семестр в этом учебном году на то и последний, чтобы закрыть без долгов и не мучать себя летом зубрёжкой материала для пересдачи. Сынмину в этом плане повезло больше, его сессия закончилась на две недели раньше, поэтому он давно отстрелялся и забыл, что такое зачеты и экзамены.

Вообще-то, его память — это большая проблема, которая уже замучила.

Вся его квартира залеплена мелкими разноцветными стикерами с короткими заметками, что он должен сделать и обязательно не забыть. Сынмин клянётся, что если бы не они, привлекающие внимание своей яркостью, то он бы никогда не вспомнил даже об одной десятой из того, что записал.

— Вот вы где, - Хенджин появляется бесшумно, кладёт руки на напрягшиеся плечи Сынмина и выпускает чуть больше запаха. — Чего не ешь?

И Сынмин не знает, что его больше раздражает: сам вопрос или вообще наличие вопроса. Он бы так на любой раздражался? Или конкретно этот его бесит? Почему он вообще должен отвечать на эти глупые вопросы, если не ест, значит не хочет. Неужели это не видно?

— Ну все-все, что ты нервничаешь? - Хенджин опять отступает, потому что Сынмин перестал контролировать свой запах. — Не хочешь, ну и не надо. Может что-то другое?

— Домой.

И Хенджин ведёт его домой, потому что так надо, да и Сынмин выглядит слишком бледным, чтобы продолжать его мучать.

В последнее время странные мысли посещают голову и никак не хотят от нее отцепиться. Сынмин зарегистрировался на форуме для будущих родителей, где тысячи мужчин и женщин делятся своей беременностью и различными советами. Сынмин о своей жизни тоже пишет, потому что поделиться с кем-то хочется, а больше друзей, кроме Хенджина у него нет. Сынмин даже не уверен, может ли он хоть половину рассказать о том, что с ним происходит. Да, он отец, но вдруг ему не хочется этого знать, а лишним нагружаться Сынмин не собирался.

Последнюю неделю его состояние граничит между все нормально и все точно не нормально. Какие-то дни похожи на предтечный период, когда тело бросает то в жар, то холод и кости безумно ломит. Это состояние длится не больше пары часов, а потом как будто ничего и не было. Сынмина такое безумно бесит, но ничего поделать он не может.

Ещё ему несколько раз за день звонят папа и папа, как его попросил называть родитель Хенджина, они ведь одна семья считай. Даже убедительные слова о том, что между ними ничего нет, кроме ребёнка, тот почему-то предпочитает игнорировать. Сынмин на него немного обижается, а потом просто перестаёт на этом акцентировать внимание. Пусть считает как хочет, главное, что не против этого ребёнка и точно будет потом помогать.

Больше звонков от родителей его раздражают звонки двоюродной сестры, которая почему-то решила, что будет весело вести беременность вместе. Сынмин ее идею не разделил, поэтому ей больше не отвечает.

— Тебе приготовить чего-нибудь?

Хенджин усаживает Сынмина на пуфик возле дверей, который сам принёс и поставил.

— Не знаю, хочется полежать.

Сынмина собственная вялость немного пугает, но тошнота, которая накатывает совсем ожидаемо, пугает ещё больше. Он понимает, что определённый период его жизни этот симптом будет проследовать его на каждом шагу, но это не делает его менее отвратительным, чем он есть на самом деле. В последнее время Сынмин даже забыл о том, что когда-то его правда не тошнило.

— Не дергайся, - Хенджин осторожно придерживает его за плечи, когда Сынмин сгибается, чтобы разуться.

— Я сам могу.

— Я знаю, - Хенджин улыбается, но Сынмина к собственной обуви не подпускает. — Но боюсь, что как только твоя голова окажется ниже, тебя сразу же вырвет.

— Все так плохо?

Хенджин бы солгал, потрепал бы друга по пушистой макушке и отправил спать, но бледность его щёк говорит сама за себя.

— Да, поэтому дай мне тебе помочь.

Сынмин устало стонет и откидывает голову на стену. Ему хватает десяти секунд, чтобы закрыть глаза и начать засыпать. Он знает, что Хенджин его не бросит, поэтому может подарить себе пару минут дрёма, прежде чем ему придётся встать и уйти в комнату.

— Тебе ведь плохо, почему молчишь? - Хенджин говорит тихо, потому что знает, что задаёт вопрос в пустоту и не обижается на это. — И сколько бы ты себя мучал? Сказал бы мне, я бы все бросил и был бы все время рядом.

Сынмин вопросы игнорирует.

Но их не игнорирует Хенджин, который, освободившись от сессии, решил пару дней, если не неделю, провести рядом с папой своего будущего ребёнка.

Сынмин первый день нос воротит, как будто чужое присутствие его раздражает, а потом почти слёзно просит Хенджина поспать ночь вместе, потому что совсем невозможно. И он понимает, что ему даже этого делать не надо было, но его омега воет крокодильими слезами, она истощена и ей хочется ласки.

Сынмин впервые за долгие месяцы строит гнездо, в которое сам пускает Хенджина.

Второй месяц беременности Сынмин бы охарактеризовал, как попытку принятия неизбежного. Понять и принять, что в тебе кто-то растёт и развивается довольно тяжело. Сынмин искренне не понимает тех, кто добровольно решает рожать ребёнка (или вообще детей!). Как люди приходят к тому, что они вовсе не против подселить к себе в тело чужого, а потом ещё воспитывать и растить всю жизнь.

Сынмина безумно пугает ответственность. Он о себе не мог позаботиться, лишний раз забывая, что пора есть, пока желудок от голода не прилипал к спине и не начинал кричать, как вылезший на берег кит. А тут у него будет маленький ребёнок, маленький человечек, который будет зависеть от него. И Сынмин чувствует себя таким бесполезным в этом вопросе, что он не сможет позаботиться о ком-то таком маленьком и беззащитном.

Хенджин находящийся в его доме и спящий через стенку одновременно раздражает и радует. Сынмин не знает, почему так происходит, но ощущать, что ты не один очень приятно.

3

Начало третьего месяца его встречает болью внизу живота, которую через час начинают сопровождать кровяные выделения.

Сынмину страшно.

Хенджину просто безумно.

Молодая медсестра на посте выглядит уверенно, как будто была рождена для этой работы. Она руководит альфами и бетами, которые под ее громкий и четкий голос укладывают Сынмина на каталку и куда-то увозят. Хенджин почти плачет от паники и страха, но вовремя останавливается, когда ему протягивают бланк, который он должен в срочном порядке заполнить. Но как он может? Ему хочется броситься следом, потому что оставлять Сынмина одного страшно, но ему не позволяют. В какой-то степени, Хенджин даже благодарен этому.

Сынмин выглядит болезненно бледно, по его слегка увеличившемуся животу размазали гель. Ультразвуковое исследование считается самым достоверным способом, чтобы установить точный диагноз, но аппараты ведь тоже могут ошибаться. Хенджин только надеется, что Сынмина не будут долго держать без нужного лечения. О прогнозах говорить пока рано, потому что такое часто случается в первый триместр, но это главное пережить.

Хенджин не очень понимает все эти диагнозы, но по облегченному вздоху доктора, он на секунду надеется, что самое худшее обошло их стороной.

Сынмин помнит весь этот день отдельными урывками, которые никак не хотят складываться в полноценную картину. Мозг как будто специально оберегает его от лишнего стресса, который ему сейчас не нужен. Если бы он помнил, то обязательно начал бы копаться в себе. Точно бы начал винить себя за то, что допустил мысль о том, что не готов к этому ребёнку.

Больничная еда не вкусная и, Сынмину кажется, что вовсе не полезная. Как может быть полезен горький чай и застывшая непонятная каша, от вида которой тошнота сама подкатывает к горлу. Самое вкусное в завтраке - яблоки, которые приносят почти каждый день. Но в какой-то день и они заканчиваются.

Сынмину в больнице вообще не нравится. Ему не хочется находиться в этом месте, но он просто обязан здесь быть, чтобы его ребёнок был в порядке. Он не скупится на эмоциях, каждый день яро жалуясь Хенджину каждую свободную секунду.

— Я так больше не могу, тут матрас твёрдый, - Сынмин хнычет и растирает ноющую поясницу. — Вот, потрогай ее.

Хенджин для вида возмущается, а сам дрожащей рукой поглаживает мягкую спину и думает о том, что с ней все в порядке. Но это ведь внешне, а как внутри, стоит довериться Сынмину.

— И еда невкусная! - Сынмин показушный засовывает два пальца в рот.

— Верю-верю, - Хенджин сам морщится каждый раз, когда в палату заносят завтраки-обеды-ужины. Внешне выглядят просто отвратительно, на вкус даже страшно представить.

В больнице Сынмина часто преследуют приступы самокопания. В палате особо заняться нечем, его единственного соседа выписали в тот же день, когда его оформляли и таскали по врачам, чтобы исключить другие риски. В такие моменты Сынмин думает о том, чтобы было бы, не забеременей он от Хенджина. Они бы также провели новую течку, которая должна была быть через две недели? Или может быть к этому моменту кто-то из них нашел бы себе постоянного партнера? Сынмин скорее всего был бы одинок, а вот Хенджин. Его партнер был бы низким и милым, с чарующей яркой улыбкой во весь рот и горящими от счастья глазами, он бы точно умел вкусно готовить, любил бы разные романтичные вещи и сам был бы тискательно-очаровательным. Он бы был полной противоположностью Сынмина. От этих мыслей почему-то становится тошно.

В детстве Сынмин часто мечтал и представлял, какой альфа будет у него потом, когда вырастет. В один момент эти мысли просто исчезли, потому что рядом появился Хенджин.

— Отец вечером возвращается с фермы, хочет передать тебе клубники. Что думаешь?

Сынмину становится совестно. Он не заслуживает всей этой заботы. На его месте должен быть любимый Хенджина, но никак не он, не Сынмин, который всего лишь друг.

— Тебе плохо? – Хенджин оказывается совсем близко, взволновано глаза пучит и руку к погрустневшему лицу протягивает. – Тошнит, да?

Сынмин тихонечко всхлипывает, хотя ему совершенно не хотелось этого делать. Перед Хенджином плакать стыдно, тот, наверное, от капризов устал. Вялое «почему?» вырывается само, Хенджину этого хватает, чтобы понять и не переспрашивать.

— По-другому я не мог.

Сынмину этого почти достаточно. Хенджину стыдно за собственную скупость слов, на них лимита вроде нет, но отчего-то он прибедняется.

Три дня Сынмин без энтузиазма жует спелые ягоды с мыслями о том, что на его месте должен быть другой. И он бы так и дальше продолжал давить себя, если бы не плохие анализы и нагоняй от папы, который выслушивать слезы сына тоже устал.

Выписка откладывается на три дня, только Сынмин не верит, что ему за эти дни полегчает, потому что причина до сих пор с ним. И для чего вообще ее откладывать сейчас, когда он всего неделю лежит в четырех стенах на жесткой кровати. Хенджин ходит чернее тучи, ворчит на право и на лево, агрессивно размешивает ложкой чай и с персоналом ругается, который Сынмину криво ставит укол, от чего тот морщится, шипит и каждый раз громко ойкает, когда садится на кровать.

Сынмину теперь кажется, что они больше не друзья. Потому что друзья так себя не ведут и не ждут общего, дружеского, ребенка. Только не хочется об этом задумываться и еще больше копаться в себе. Не тогда, когда ценой является жизнь и здоровье еще не рожденного малыша.

У Хенджина горящие от восторга глаза, когда его приглашают посидеть на узи, как будто он впервые оказывается на этой процедуре, но это не так. Его за все время только на одном не было - на первом. Сынмину, если честно, тоже не хотелось бы быть на том.

Сынмин понятия не имеет, как выглядит ребёнок на таком сроке, но ему кажется, что он размером с камушек. Когда им протягивают снимок скрининга, на секунду мозг ломается, потому что там явно уже не камушек. И Сынмин бы пошутил по этому поводу, мол «Хей, Хенджин, смотри какой булыжник в моей животе и это все из-за тебя, да-да». Но он прикусывает язык и крепко при крепко жмурится, видя, как его лучший друг трепетно рассматривает протянутый листок.

У Сынмина никакого трепета в груди не появляется. Как он вообще станет родителем?

— А вы ещё не можете сказать кто там?

— Пока ещё рано.

Хенджин не выглядит разочарованным ответом, хоть и хотелось поскорее узнать.

— А хоть приблизительно?

Сынмин даже не удивляется, что, когда к нему на обход заходит медбрат и говорит о том, что Хенджин просто чудесный альфы.

Ну и опять накатывает. А почему бы и нет? У Сынмина гормоны скачут и настроение меняется чаще, чем стрелка часов успевает открутить минуту.

Сынмин ненавидит собственную сентиментальность, годами ее задавливает и втаптывает землю, он не умеет выражать эмоции и быть тем, кем хочет. Боится, что покажется глупым. С Хенджином быть глупым было не стыдно. И опять это тупое «но», которое как тяжеленые кандалы тянется за ним.

Да. Опять заезженная тема, что Хенджин устал, что ему надоело, что Сынмин не заслуживает и капли внимания, которое сейчас океаном льётся на него. Ну не заслуживает и все. Тут уже не переубедить. Это годами вдалбливалось в голову, чтобы в один момент просто взять и отпустить.

И хоть Хенджин старался переубедить, все было бесполезно. Тут нужны годы и опытный психолог, который все поможет расставить по местам. И Сынмин прекрасно понимает, что сначала надо было бы к специалисту обратиться, а потом уже задумываться о семье. Но проблема в том, что Сынмин даже и не думал о том, что когда-то станет отцом. Не думал, а теперь ему рожать через семь месяцев.

4

Чанбин в жизни Сынмина появляется как что-то само по себе разумеющееся. Раньше они виделись хорошо, если пару раз в месяц, сейчас - почти каждый день. Все опять же начиналось с банальной просьбы Хенджина присмотреть. Чанбин отнекивался, бурчал возмущенно, что в няньки не нанимался, но послушно сидел. Сынмин даже не возмущался, потому что бесполезно и Хенджина не переспоришь, если тот решил, то от своего уже не отступит. Вроде бы по знаку зодиака рыбы, но упертый, как баран.

За Чанбином подтягивается Феликс.

Кто такой Феликс?

Феликс — это самое лучшее и самое яркое солнце, которое только доводилось видеть Сынмину. Кажется, будто тот на вечном позитиве и улыбка никогда не слазит с его лица. Будь Сынмин омегой, которого привлекают омеги, он бы точно влюбился в Феликса. Но не суждено, потому что влюбляется в другого.

Проблема приходит оттуда, откуда ее не ждали.

В принципе, это даже логично, что однажды случится такое, что Сынмин влюбится. Это нормально и в какой-то степени прекрасно познать такое чувство, как влюбленность. Сердце бьется, как сумасшедшее, дыхание сбивается и ладошки потеют. Все прекрасно. Только это отец его ребенка, лучший друг и альфа, с которым он провел несколько течек. И влюбляться спустя столько времени кажется безумным и непонятным. Почему сейчас? Почему именно тогда, когда это так неправильно и не вовремя?

И Сынмин решает, что лучшим образом будет просто игнорировать проблему и корень ее возникновения, тем более сейчас есть проблема покрупнее, чем безответная любовь.

Его живот почему-то начинает расти как сумасшедший. Еще месяц назад его едва ли было видно и понять, что Сынмин в положении можно было только, если приглядеться. Помимо живота, вширь пошли не только щеки, но и он сам. Для него это самый настоящий шок, потому что от лишнего веса никогда не страдал. И Сынмин даже сказал бы, что этот шок приятный, если бы не щеки, которые с каждым днем все раздувались и раздувались. И если для других особых изменений нет, то для себя кажется, что хуже уже быть не может, потому что это конечная для прошлой фигуры.

— Ты мягонький, - Феликс пальцами легонько сжимает пухлые щеки и довольно улыбается. – Смотри, какой ты воздушный и зефирный.

— Во мне пять килограммов лишнего веса, ты уверен, что воздушный? – Сынмин скептически смотрит на Феликса, затылком чувствуя прожигающий взгляд Хенджина. Тому почему-то не нравится, когда Феликс начинает тискаться с Сынмином.

— Мне нужно срочно поговорить с малышом, - рука Феликса невесомо проезжается по теплому выпуклому животу, и он почти пищит восторга.

Сынмину неловко, потому что собственный живот у него самого не вызывает такой реакции. Такое чувство, что он до сих пор не понимает на что подписался. Ребенок ведь навсегда, а по ощущениям только на девять месяцев.

— Эй, Феликс, помнишь, ты рассказывал о…

Рука резко пропадает и Феликса больше нет рядом, он стоит возле Хенджина и взахлеб поддерживает разговор. Сынмин грустно улыбается, а потом садится на диван, потому что спина совсем уже не выдерживает, а только четвертый месяц начался.

Вообще, у Хенджина с Феликсом так всегда, так что на место удивления приходит грусть. Сынмину не хочется грустить, оно само так получается, потому что ему тоже хочется, чтобы с ним поговорили, чтобы обсудили недавно вышедший фильм или популярную игру, о которой все только и трещат. Чтобы хоть на минуту забыли, что он беременный. Они ведь до сих пор друзья, так?

Все покатилось к черту с двумя полосками. Признавать больно, но нужно.

Они больше не друзья, но потерять хоть кого-то не хочется.

— Надулся весь, - Чанбин осторожно разглаживает пролегшую морщину меж чужих бровей.

— Я скучный? – спросил, а какой ответ ожидать теперь, даже знать не хочет.

— Ты? – Чанбин по-доброму усмехается и косится в сторону шумящих Хенджина и Феликса. – Точно нет. Некоторых просто не понять.

— Проводишь до дверей? – желания оставаться в чужом доме больше нет.

— Давай до дома.

С Чанбином хорошо, он как большой старший брат, которому можно поплакаться в плечо, а он сгребет в медвежьи объятия и скажет, что все еще будет. Но это бывает все еще опасно – он друг Хенджина.

Сынмин много думает о том, Феликс кажется тем самым, кто нужен Хенджину. Единственное, что ему хочется, чтобы честно признались, чтобы только не скрывали. Сынмин бы не обиделся. Правда. Он бы искренне порадовался за друга, даже если бы первые несколько недель сердце ныло от безответной любви. Сынмин бы в любом случае принял новые отношения Хенджина, потому что он не имеет прав на то, чтобы злиться, возмущать или быть недовольным. Он всего лишь друг, а Хенджин, как бы сказал Чанбин, всего лишь придурок. Но он смолчал, увел беременного Сынмина домой и понадеялся лишь на то, что подобные эмоциональные качели не вызовут каких-то нежелательных последствий.

Четвертый месяц проходит немного нервно.