Когда Самаэль бесцеремонно лапает мои перья, нараспев читая какое-то заклинание, я прикрываю глаза, вдыхаю поглубже и молча терплю. Кстати, хороший способ отвлечься — до десяти досчитать. Но он не прекращает свои шаманские танцы вокруг, и десяти явно недостаточно. Вновь убедившись, что я в порядке, а иллюзия нигде не просвечивает, Антихрист кивает себе и отходит, потягиваясь, будто невесть какую сложную работу делал. Я неприязненно кошусь на крылья.
Любому здравомыслящему Падшему ясно, что обратно белыми крылья никогда не станут, не бывает таких извращенных чудес. Прекрасно понимая, что Самаэль лишь наложил иллюзию, я все равно не могу спокойно реагировать на светлую тень за спиной. Перья остаются теми же: жесткими, негнущимися, будто выточенными искусной рукой из стали, но чернь с них слезает, как слезает простая грязь, показывая ослепительно белый свет.
Ройс улыбается, обходит меня кругом, тянет руку к крыльям, но, перехватив мой взгляд, резко меняет намерение и отдергивает пальцы, будто боясь обжечься. Шурша непривычно белыми крыльями, я встаю, прохожу вперед пару шагов, потом возвращаюсь на прежнее место. Пожалуй, это можно считать испытанием, да?
— Порядок! — кивает Антихрист. — Сейчас открою вам портал…
— Стой, вот так просто? — удивляется Ройс.
— А ты чего хотел, подробный инструктаж? Хм, ладно, минутку…
Самаэль опускается на колени, обшаривает пыльный пол, царапает какую-то доску. Я мало что знаю про эту квартиру, находящуюся в другом конце Столице по отношению к моей, но чувствую, что она не так проста. Подтверждает это Самаэль, вытаскивая из-под пола оружие.
— Это небесная сталь? — Я недоверчиво склоняюсь над ножом, сияющим довольно тускло по сравнению с виденными мной в битве. — Думаешь, я смогу?..
Металл этот губителен для демонов, способен одним прикосновением вызвать тяжелые ожоги, но в руках Падших он просто становится обычным, безболезненным. А светлокрылому такая зубочистка ничего не сделает, с тем же успехом я могла бы вооружиться обычным перочинным ножиком.
— Секретное оружие, — хвастается Антихрист, подкидывая короткий нож и ловко ловя его. — На, попробуй.
Он сует оружие не мне, как предполагалось, а Ройсу. Недоверчиво глядя на во все лицо улыбающегося Самаэля, дух испуганно пятится, желая оказаться как можно дальше от сверкающего ножичка.
— Развеять меня хочешь? — шипит он.
И тут же осекается, резко и пораженно замолкает, глядя на Самаэля. Антихрист совершенно по-человечески закатывает глаза, издает усталый вздох, но ни намека на ярость в его глазах мы не видим. На Ройса он смотрит, как на меня: совершенно спокойно.
Будь у нас Антихрист немного другим, бедный дух был бы тотчас уничтожен, развеян одним щелчком пальцев. Но Самаэль не злится, не бесится, только чуть улыбается, будто замыслив что-то.
— Просто возьми нож, — дружески советует он.
Растерянно пожав плечами, Ройс осторожно, будто ядовитой змеи, касается рукояти, испуганно жмурится… И ничего не происходит. Я изучаю его ладонь — ни следа, будто и не небесная сталь. Но это она, не иллюзия, точно.
— Новейшая разработка наших ученых, — замечает Антихрист. — Согласен, звучит как начало анекдота: эти дебилы с рогами отродясь ничего полезного не изобретали. Но эта штука — сплав небесной стали и металла, который добывают у нас на северных рудниках у Дита. Того, из которого сделан твой меч.
— Это не опасно?
— Честно? Без понятия! — радостно усмехается Самаэль. — Вы у нас первоиспытатели. Что еще сказать? Я б пожелал удачи, но удача — это миф. Постарайтесь выжить.
Мы понимающе ухмыляемся: затея с вылазкой в Рай неоправданно рисковая, поэтому ни с кого не убудет, если мы там помрем, и оружие подсунули заодно самое ненадежное. Я бы обошлась иллюзией на обычной стали — никого не убьешь, так хоть ударом по голове охрану вырубишь, а с этим не совсем понятно, что делать.
— На месте разберетесь, — решает Самаэль. Похоже, о его милосердии я слишком поторопилась рассуждать. — Вас могу перекинуть только двоих, раз уж хотите, сквозь маленькую щелочку в Райских Вратах. Амулет, который я дал, вернет обратно в эту квартиру.
Отойдя на пару метров, он поворачивается к стене, на которой намалеваны ярко-красные символы. К слову, это не кровь девственниц или что-то подобное, а обычная краска из баллончика, валяющегося все тут же. Самаэль, чертыхаясь, вытаскивает из кармана несколько раз свернутый листок с рунами, выпрошенный у Велиара, вертит его в руках, словно не в силах понять, какой стороной его вообще читать, но в конце концов разбирается и начинает произносить заклинание.
Этот язык мне смутно знаком по звучанию, но я никак не могу вспомнить названия, нарочно выскакивающего из памяти. Шумерский, вроде, — звуки такие же гортанные, рычащие, раскатистые, но тут все ритмичней, звучит стихом. Тщетно пытаюсь запомнить хотя бы пару фраз, чтобы потом полюбопытствовать у знакомых, но тут знаки на стене разгораются, вспыхивают, заставляют меня полностью забыть заклинание. Старые обшарпанные обои будто занимаются пламенем, пылают, но огонь какой-то странный: жидкий, как поверхность зеркала. В конце концов он стекленеет, застывает.
— Вперед, — командует Антихрист.
Первой я смело выступаю вперед, касаюсь рукой прохладной поверхности портала, теряя пыл. Меня настигает понимание того, что именно ждет по ту сторону.
Вдохнув поглубже, я шагаю, широко распахнув глаза, стараясь запомнить каждый миг. Тело обнимает ласковое тепло, накатывает сладкая полудрема, то самое состояние, появляющееся при сильной усталости. Я морщусь, стараюсь сохранить твердый рассудок.
Вокруг все плывет разными красками, сливается в яркую цветную полосу. Озадаченно трясу головой: это совсем не похоже на резкие скачки из Чистилища, ножом ударяющие в сердце.
Я с хриплым криком выдыхаю, оказавшись по ту сторону, тупо осознаю, что не дышала все это время. С трудом поднимаюсь с колен, ощупывая горящую глотку и грудь, прокашливаюсь, потом уже оглядываюсь. И с трудом сдерживаю ругательства.
Это точно Рай, такой, каким я его помню, будто и не пролетело столько лет, он неизменен, застывший на картинке. Такое же холодное и бездушное, как обычная фотография, сделанная на дешевую пленку, это место буквально кричит об идеальности, выпячивает ее вперед, как дикие звери выпускают в злобе когти.
— Ничего себе, — пораженно шепчет Ройс, появляясь за спиной и часто моргая.
Первое знакомство с Небесами производит на него неизгладимое впечатление: по лицу блуждает блаженная, полубезумная улыбка, глаза радостно горят. Все так реагируют на это место, поражаются, ахают, кидаются нюхать придорожные цветы. Чтобы полностью осознавать никчемность Рая, нужно немного задержаться на месте и раскрыть глаза пошире.
— Спокойно. — Я кладу руку на плечо Ройсу. — От меня не отходить, в глаза никому не смотреть, не разговаривать. Эта ебанина может быть ядовита для нас, кстати.
Дух испуганно отшатывается от цветущего крупными белыми цветами куста, привыкший к опасностям Преисподней, он, не задумываясь, верит мне на слово и больше не помышляет о местной флоре. Я едва заметно усмехаюсь — купился. При всей бесполезности, Рай, однако, не представляет опасности для жизни. Если вы не демон, конечно.
— Красиво, — по-детски наивно выдыхает Ройс.
— Ага. Охуеть как, всегда мечтала тут снова оказаться.
Я ловлю на себе очередной настороженный взгляд; Ройсу не понять, как при виде такого светлого неба, изумрудной травы и ярких цветов можно шипеть и плеваться.
Странное я существо, раз главной мечтой считаю давно стукнувшее по голове желание сжечь Рай. Сделаю это не колеблясь, выжгу все дотла, еще и посмеюсь, танцуя средь огня. Но позже — сейчас не время.
К переменам ангелы не склонны, поэтому на протяжении всего пути я вижу ровно то же самое, что было здесь с моего рождения. Кажется, ни одна травинка не исчезла, ни одна птица не перелетела на другую ветку. На Небесах все выстроено в один ряд, сияет, и происходящее не жизнь напоминает, а какой-нибудь военный парад: смотрите, у нас все хорошо, вокруг так светло и… Мне по нраву больше Ад с его расхристанностью и широкой ухмылкой — он более настоящий, живой.
— Долго еще идти? — вздыхает уставший Ройс, когда мы огибаем холм.
Посмотрев вниз, можно увидеть два города, стоящих в отдалении друг от друга и огороженных высокими стенами. Один отдан ангелам, другой духам, и все вроде бы честно. Да только город ангелов сияет во сто крат сильней, а шпили дворца Архангелов пронзают небо.
— Нам туда, — я безошибочно указываю на дворец. Самаэль навесил какое-то заклинание, поэтому Ишим я чувствую.
До города мы добираемся на последнем издыхании, но все же прокрадываемся, даже не попадаемся никому и минуем золотые ворота. Шумно вздыхая, я рискую обрушить на нас всю Избранную сотню, но все равно не могу сдержаться: вокруг слишком уж много ангелов. Рука инстинктивно тянется к мечу, но я вовремя останавливаюсь, напоминая себе, что за спиной у меня крылья белеют.
Мне улыбается кто-то просто автоматически, звенит ангельский смех. Я, мрачнея, вспоминаю наглотавшихся песка демонов, хохот которых срывается на хрип, дрожит, дробится, но зато он не поддельный, а улыбки не приклеены к лицам. Испытывая желание заткнуть уши, я продираюсь сквозь толпу, чуть ли не клочья перьев позади оставляя. Ройс следует за мной, стараясь не потерять в круговерти, затравленно косится на светлых.
Выдыхаем мы, оказавшись в тихой подворотне. Давясь воздухом, я пытаюсь успокоить дыхание, унять колотящееся ритуальным бубном сердце.
В комнате шафраном пахнет так ощутимо, что я теряюсь от приторной сладости, голова кружится, и я отчаянно пытаюсь что-то сказать. Нираэль небрежно сцеловывает слова с моих губ, прижимает к стене, царапающей крылья.
От ее волос тоже пахнет шафраном, а от кожи — страстью. Она закатывает глаза, цепляется негнущимися пальцами за простынь. В сладком воздухе кружатся перья — из разодранной подушки, из моих крыльев, из ее… Все смешивается воедино, мелькает перед затуманенным взором.
Рвано дыша, Нираэль шепчет что-то — мое имя, закусывает губу, пачкая простыню золотой вязкой кровью. Я выцеловываю каждую косточку изогнутого позвоночника, зарываюсь пальцами в перья, вслушиваясь в бессвязный хрипловатый шепот, услаждающий слух больше песен серафимов. Моя, запечатываю каждым поцелуем, навсегда.
Обессиленно падаю на кровать, перебираю разметавшиеся локоны и вслушиваюсь в ее размеренное дыхание. На лице Нираэль блаженная улыбка.
— Я тебя люблю, — шепотом делюсь я.
И никогда не замечаю, что в ответ она молчит.
— Кара? — голос Ройса выдергивает меня из воспоминаний. — Ты в порядке?
— В полнейшем, — я сглатываю вязкую слюну, сжимаю трясущиеся руки в кулаки, чтобы было не так заметно. — Идем.
Никто в Раю не запирается — кому оно в голову придет? На преступление способны единицы из ангелов, а дворец охраняют сильнейшие чары, так что можно и не бояться никого. Я осторожно вхожу, взмахиваю рукой Ройсу, показывая, что путь свободен. Наверняка Габриэль, знавшая о нашем замысле, постаралась увести всю охрану, надо будет поблагодарить ее в следующий раз, если увидимся, конечно.
Здесь прохладно, а вокруг один лишь белый мрамор. Забавно видеть его здесь: я больше привыкла к мраморным надгробиям. Ройс беспокойно оглядывается, ища врагов в тенях, и это могло бы выглядеть смешно, если бы я сама не искала краем глаза движение.
Не боюсь я ангелов. Боюсь увидеть лицо того, кто нас встретит.
У Него плохое чувство юмора. Это я поняла на себе уже давно.
Оказывается, заточение — это унизительно. Я хватаюсь за железные прутья, трясу их, выплевывая страшнейшие проклятия в адрес неподвижных, каменных будто, стражей. Я мечусь по камере диким зверем, кричу в пустоту, споря с кем-то невидимым. Я с ума схожу.
— Оставьте нас, — холодно приказывает Нираэль. Страж неохотно подчиняется.
Замерев в углу, я угрюмо смотрю на нее, изучая лицо с острыми скулами. Губы, кривящиеся в презрительной усмешке, почему-то хочется поцеловать, жестко, кусая до крови.
— Хоть бы умылась, — замечает Нираэль, подходя ближе.
Неуверенно провожу тыльной стороной ладони по лицу, ощущая засохшую человеческую кровь.
— Ты убила ее, — устало замечает ангел. — Представляешь, что тебя ждет?
Суд, что же еще. Им пугали всех ангелов в детстве, рассказывая про ужасных Падших, но никто из знакомых так и не побывал на нем. Мне предстояло опозорить все поколение ангелов.
— Ты же поможешь? — я в надежде вскидываю голову. — Они не сбросят меня… за такую ерунду?
Нираэль стискивает зубы и молчит.
И вновь этот зал суда, который я буду помнить всегда, но теперь он — лишь отблеск былого могущества. Свет, падающий сквозь пыльные витражи, слишком тусклый, не выхватывает и доли того, что должен бы. Он скользит по ступеням, не доходя до величественного белого трона из слоновой кости и кристаллов.
В зале пахнет шафраном, и в тиши внезапно резко слышится тихий женский смешок.
— Твою мать… — рычу я сквозь зубы.
Не таясь больше, я выхватываю меч, с легким шелестом выходящий из ножен. В темноте тихий звук удара каблуков о камень, сдавленный крик. Мне хватает секунды, чтобы узнать голос Ишим.
Меня ждали, зная, чем заманить. Она хотела сразиться со времен той случайной стычки в подворотне.
— Ройс, назад, — предельно четко и очень-очень тихо выговариваю я. — Не вмешивайся.
— Думаешь, я…
— В сторону, — змеей шиплю я.
Ройс озадаченно застывает, переваривая услышанное, недоверчиво смотрит на меня. Я на него — нет. Будто и неродные вовсе.
От настойчивого запаха шафрана меня мутит.
Нираэль вылетает из темноты, ударяя точным и сильным ударом под дых. От неожиданности я теряюсь и падаю, бьюсь ребрами об острые края ступеней. Мрамор из белого становится пятнисто-красным.
Меня швыряют на ступени, будто мешок, будто отребье какое-то, и мне нестерпимо хочется повернуться и врезать стражу, свернуть шею, рвануть белоснежные, ничем не запятнанные крылья, выдирая с костью, с сухожилиями. Хочется так, что аж в глазах темнеет, а живот сводит голодной судорогой.
— Поднимись, ангел, — слышится властный голос.
Прижимаясь к земле, я поднимаю голову, задумчиво лицезрю архангела Варахиила, удобно расположившегося на троне. Вставая, я не делаю ни намека на поклон, стою прямо, будто кол проглотила, будто и не ноет спина от болезненных тычков со стороны стражей.
— Признаешь ли ты, что убила человека, нарушив заповеди Небес?
Быстрым взглядом окидываю собравшихся на суде ангелов — знакомые и незнакомые лица, а в глазах одно осуждение. Они истово верят, что это я такая плохая, не думая, почему. Не останавливаюсь на них, ищу ту единственную пару глаз, в которых всегда теплится вера в меня и мягкая нежность. Она обязательно поможет, даст сил, и я смогу оправдаться.
Нираэль стоит у стены, глядя точно на меня.
Глаза все те же — синие. Только пустые совсем.
— Признаю, — шепчу я. В моих небесах ни тени участия. — Это я, я сделала, слышишь?!
Я срываюсь на визгливый безумный хохот, хватаясь за голову. И — улыбаюсь. Нет, не улыбаюсь уже, скалюсь диким зверем на белокрылых ангелов.
— Признание подтверждено, — выносит вердикт Варахиил. — Увести Падшую! — И уже тише он добавляет: — Нираэль, благодарю за содействие.
Хохот резко обрывается, я застываю на месте. Она донесла на меня? Я бы успела замести следы и отмыть руки от крови, если бы не…
— Я же люблю тебя, — жалко шепчу я.
Варахиил, да и все остальные, обращаются к Нираэль. Она стоит, не меняя позы, не смущаясь подобного внимания.
— Это правда? — спрашивает архангел.
Она молчит долю секунды, делая выбор между мной и своим миром и карьерой. Выбор слишком быстрый, поэтому я заранее предвижу его, закрываю глаза, лишь бы не видеть лица Нираэль в этот момент.
— Нет, — твердо говорит ангел. — Я не знаю имени этой… предательницы.
— Меня зовут Кариэль… — потерянно замечаю я. — Как ты могла меня предать?
— Уже нет, — безучастно замечает Варахиил. — Ты недостойна имени Кариэль. Увести!
Нираэль верят — она не связана с убийством, она не спала с Падшей, она ведь идеальный солдат, идеальный воин. А я — что я? Я лишь странный ангел, не водящийся ни с кем, выполняющий самые сложные задачи из скуки и водящий беседы с демонами. Разумеется, я виновна. Кто же еще?
Ноги словно ватные, поэтому меня, потрясенную, буквально выволакивают из зала. Я поднимаю голову, в последний раз глядя в синие глаза.
— Будь ты проклята…
Я могу клясться на крови, она это слышит.
Хлесткий удар, пощечина, от которой я не успеваю закрыться. В глазах Нираэль пылает зловещее торжество, и она вовсе не похожа на милосердного ангела сейчас, разъяренной фурией налетая на меня. От ударов золоченых перьев я с трудом уклоняюсь, перекатываюсь. С облегчением замечаю, что Ройса не видно.
— Я знала, что придешь! — торжествует Нираэль.
— Соскучилась? — несмотря на боль, я ухмыляюсь. — Могла бы место получше выбрать.
За наглость я получаю удар под ребра, выдох кажется сломанным каким-то. Я, будто лишь сейчас вспомнив о крыльях, отлетаю назад, угадывая тактику противника. Нираэль просто бьет чистой силой, ненавидя меня всей душой, желая убить меня не меньше, чем я хочу вырезать весь ангельский род.
Мы бросаемся друг другу наперерез, но я чудом оказываюсь быстрее, и Нираэль отлетает к стене, кричит, ударяясь спиной о холодный камень. Раздумывать некогда, я просто подхватываю ее за ворот куртки и тащу вверх, надеясь выломать крылья о стену, прикладываю всю силу. Нираэль пытается вырваться.
— Ты недостойна жизни! — хрипит она. — Ты опозорила меня! Как…
— Как я могла? — язвительно щурюсь.
Потом вдруг падаю вниз, обрушиваюсь на Нираэль сверху, припечатывая ее к полу с таким хрустом, с каким, я знаю, ломаются кости. За спиной у меня крылья, с которых медленно сползает белизна. Нираэль пытается казаться бесстрашной, но она боится — боится звериного оскала, черных полностью глаз и оскаленных клыков.
Не-на-ви-жу. Ненавижу ее, ненавижу Свет, ослепительно заливающий глаза, трепетно шепчущий свою правду, убеждающий, что вся кровь, тобой пролитая, что вся причиненная боль — во благо, во имя высшей цели. Свет меня душит. Ад честнее и искреннее, он без прикрас, без показной безгрешности.
Смотри, смотри, не отводи взгляд. На дикую, неприрученную тьму, на звериный оскал. Ломит кость, ноют лопатки, крылья дрожат с шорохом. В глазах черно — в глазах черное нутро бездны. Острые рога тяжелят голову, клыки разгрызают искривленные губы. Я, распятая и казненная, я, сжившаяся со своим терном и позволившая ему прорасти и уничтожить маленького ангелочка Кариэль. Демон, бес, адская гончая — как ни назови…
Нираэль отворачивается. Не-ет! Смотреть! Смотреть на отвратительную демонскую рожу, на искаженные, отравленные черты, на кровавую пасть!
— Смотри, Нираэль! — пьяно кричу, напарываясь на острые клыки, прихватывая ее за волосы — бьется, скулит, визжит — и дергая вверх. Над собой. Смотри — как ты любишь, свысока. — Мы обе знаем, — вкрадчиво шепчу я. — Я не ангел.
Сухие губы трогает легкая улыбка: усмехаюсь, наблюдая за попытками вырваться. Оставь, успокойся, взгляни на ту, кто раздерет тебе глотку.
— Я ведь демон, да, Нира?
Она выдает испепеляющий и ненавидящий взгляд.
— Самый худший.
Смех наполняет зал, я обвожу взглядом беспомощную Нираэль, распростершуюся подо мной. Такая беспомощная, раненая, и в кои-то веки она кажется живой. Я могу убить ее запросто. Но вот…
— Вон отсюда. — Я резко встаю.
— Что? — она хмурится.
— Катись к черту, Нираэль. Тебя все равно в конце ждет участь пострашнее смерти.
Не верит. Ладно, пусть так.
Я разворачиваюсь и просто ухожу из зала, оставив раненую. Там меня уже ждет Ройс с бесчувственной Ишим на руках. Он тоже не верит, что я оставила в живых давнюю противницу, но молчит, не встревая, пока я своей кровью вычерчиваю руны перехода на полу и активирую амулет.
Мы переступаем порог этого мира, но я все же слышу дикий вой из зала, жалкий такой, захлебывающийся.
Нираэль никогда не умела плакать.
Я чувствую ее взгляд между лопаток, но совсем не ощущаю крыльев, постоянно, живым надежным щитом, прикрывавших меня всю жизнь. Стою на краю, встрепанная и злая, отчаянно желающая шагнуть вниз — или вверх, там уж как повезет. Ветер бьет в спину, словно вонзает ножи, и я уже вся ими истыкана, между ребрами — сотни ледяных прозрачных клинков, мешающих дышать.
Лед растекается между костей и в костях, заполняет их полностью, превращает в хрустально-ломкий фарфор, я как драгоценная кукла, застывшая на краю, знающая, что меня могут разбить одним неосторожным движением. Хочется уже сигануть вниз и не продолжать эту заранее тотально проебанную пьесу в погорелом театре.
Меня уже разбивали. Раз за разом выдирая перья из трепещущих крыльев, меня уничтожали и втаптывали в светлый каррарский мрамор. А Нираэль стояла, смотрела тихо и безмолвно, она глядела на мое перекошенное от боли лицо, в дикие яростные глаза с невыразимым спокойствием, с безучастностью. С ангельским, блядь, всепрощением.
Она стоит напротив — все еще свет, играющий на платине волос, все еще легкая, неземная, выточенная из этого самого мрамора, который я захаркивала тогда золотой кровью. Нираэль снова смотрит и ничего не говорит, она вообще — непонятно зачем пришла. Я гляжу на нее и внезапно понимаю, горячо стучащее сердце сбивается, пропускает такт. От переполняющей, хлещущей через край злобы.
Хорошая девочка Нираэль пришла посмотреть на дела рук своих. Пожалеть убогую, бескрылую, жалкую… Я кривлюсь в злой усмешке, я чувствую клокочущий в горле звериный рык, и мне неожиданно легко и просто — я могу делать что угодно.
— Зачем ты обрезала волосы? — только и спрашивает Нираэль с легкой, снисходительной, насквозь промерзшей улыбкой. — У тебя была красивая коса.
Она не называет меня по имени, старается не смотреть в полностью черные от глухой ярости глаза, вежливо отворачивается, будто видит перед собой нечто неприятное. Дикую адскую гончую, щерящую в улыбке слюнявую пасть, полную острых белых клыков. Склизкую змею, выползшую из глубин Преисподней и пробующую воздух трепещущим раздвоенным язычком.
Я теперь одна из этих отвратительных тварей, обитающих в Аду. Бешеный бес в алой расхристанной рубахе.
— Я была красивой, да? Я была хор-рошей, — рычу; яду в голосе — как у аспида, как у Змия, предлагающего наливное красное яблоко. — Идеальной, послушной. Такой, с-сука, правильной. А я… ведь правда тебя любила. Честно. — И смеюсь горько. — А теперь я что? Давай, Нира, смотри на меня! Ты показала мне, кем еще я могу быть.
Я цепляюсь дрожащими руками за отвороты ее рубашки; от них еще пахнет шафраном, и я чувствую, как тянет к тонкой шее. Впиться клыками. Разорвать. Хлебнуть теплой золотистой крови. От Нираэль веет холодом, и меня трясет.
— Смотри на меня. Ты меня сломала, Нира, — хриплю близко-близко.
Я разворачиваю ободранные, освежеванные крылья, и колени едва не подламываются. Крылья — только кость и мышцы, но вопреки всему — живые. Я ощущаю их. Каждый миллиметр — чувствую боль, которая раздирает их, но упрямо, высоко, гордо задрав голову показываю Нираэль крылья, жалкие и полумертвые.
Скоро их покроет жесткое черное оперение, и я снова смогу взмыть в небо. Скоро.
— Ты сломала меня, — шепчу ей в лицо, серьезно, расчетливо, с осознанным, хорошо сдерживаемым безумием. — Теперь я сломаю тебя. Сожгу тебя и твой дом. Последним, что ты увидишь, будет яркое жаркое пламя, пожирающее небеса.
И — по глазам вижу, по испуганному прерывистому вздоху — Нираэль верит.