Уже несколько дней мы почти ничем не занимались и демонстративно не вспоминали про письмо; Влад, кажется, не то сжег его, не то просто разорвал. Почти неделя полнейшего покоя, к моему удивлению, заставила расслабиться и немного позабыть про то тревожное чувство, которое подгрызало нервы с самого прибытия в город. Я убедил себя в том, что все хорошо: опасное, самоубийственное самовнушение. Но я вовсе не помнил, когда последний раз чувствовал такую свободу, и наслаждался ей, пока мог.

Утро было похоже одно на другое — уже дня три. Я ожидал, что Влад снова потащит меня в город, заплутает по симпатичным улочкам, слегка обезображенным граффити, и как обычно вывалит на меня столько разнообразнейших историй, что любой профессиональный экскурсовод мог бы повеситься от зависти, но он почему-то был крайне молчалив с утра, мрачно зыркал по сторонам и практически не отвечал на вопросы, если и говорил, то невпопад. Сварил кофе, исчез куда-то в тишине, оставив меня в одиночку рассматривать разноцветный ворох каких-то туристических буклетиков, которые я перехватил вчера во время очередной ночной прогулки по центру.

Погода утром была вполне симпатичная: теплая, солнечная, размеренно дышащая. Я медленно смаковал кофе: тут у него был иной, какой-то особенный привкус, или мне, глубокому романтику в душе, хотелось так думать. Немного небрежно почеркал в буклетах, выбирая то, что приглянулось больше всего. Хотелось еще посоветоваться с Владом, прежде чем лезть в пражские подземелья, но его все не было.

Старые часы, отстающие на несколько десятков минут, тихонько щелкнули на двенадцати — экран мобильника высветил половину первого. Наконец вернулся Влад, смотрел виноватым псом; я достаточно общался с демонами, чтобы понять: если бы он мог поджать хвост, он бы это сделал.

— Я хочу на кладбище сходить, можешь пока дома побыть… — счел своим долгом рассказать Влад. — Ну, если хочешь. Или погуляй, там погода хорошая.

По бегающим глазам я сразу понял, к кому он собрался на кладбище. В каком же странном мире мы живем, если можно навестить собственную могилу… Вздохнув, я стал собираться, долго провозился с запутанными шнурками кроссовок, повесил сумку через плечо. Влад благодарно смотрел, но молчал, хотя я, очевидно, его сильно задерживал: бесплотный дух мог бы запросто оказаться на другом конце города, если бы только захотел, но был вынужден тащиться со мной и ждать такси.

Дорога пролетела как-то незаметно: я рассматривал мелькающие улицы через грязное, замызганное окно и краем уха вслушивался в бодрую болтовню Влада и таксиста. Привалился к стеклу лбом, дыша часто; было душно невыносимо.

Перемахнули через мост, приветственно блеснула липкой водой Влтава; это до ужаса напомнило мне родную Неву, и я понемногу начинал осознавать, почему Влад так быстро привык к Петербургу. Машина пронеслась по полупустым дорогам, мимо магазинчиков, точно к тому месту, которое я поначалу принял за парк: живая зелень, простирающаяся на многие квадратные метры, хранила могилы.

Горячий воздух объял лицо, я выбрался из машины, растерянный и не знающий, куда идти. Кое-как расплатился с таксистом, все еще путаясь в местных кронах.

— Ольшанское кладбище, тоже своеобразная достопримечательность, хотя я и не хотел тебя по таким водить… Вон там отделение полиции и, насколько я помню, Инквизиции заодно, можешь там посидеть, — любезно предложил Влад, небрежно махнув рукой куда-то влево, но я упрямо замотал головой, почему-то не способный произнести ни единого слова.

Я чувствовал, что нужно идти за Владом, безошибочно, словно ведомым каким-то неясным чутьем, идущим куда-то вперед. Влад сворачивал, иногда, задумавшись и забывшись, призрачно проскальзывал прямо сквозь чей-нибудь памятник. Я едва успевал бегом, но преследовал его упрямо, как взявшая след гончая, хоть и дурно становилось от такого сравнения. Откуда-то я взял, что мне нужно быть рядом, а Влад не спешил останавливать.

Если бы мне пришлось возвращаться одному, я бы ни за что не нашел обратной дороги: вся громадная, точно зловещий лес, территория кладбища путалась перед глазами. Мне казалось, мы тут одни, совсем одни. Деревья нависали зеленым куполом, веяло прохладой, пахло сыростью: ночью накрапывал дождь. Кругом были камень да мрамор, много памятников, еще больше крестов. Мне на мгновение стало удивительно, почему никто не снес их после гибели Небес, после того, как нашими лучшими друзьями стали демоны и порождения тьмы — нечисть, но подумал, что мертвых, должно быть, просто не хотели тревожить.

Наконец Влад остановился, покачнулся — подернулся мутью, как будто теряя связь с миром. Хотелось окликнуть его, затащить обратно, но я не смог. Внимательно глядя перед собой, на черное мраморное надгробие, Влад растерянно улыбался.

Я подошел ближе, посмотрел на серебряные буквы на черном фоне. Поистине гвардейское сочетание: их форма того же цвета, я помнил такие же серебристые, немного стальные эполеты и пуговицы на собственном мундире. Но думал я совсем не о том, пытался отрешиться от страшного значения букв, отбросить его подальше от осознания.

Я чешского не знал, мне все еще непривычны были их буквы с небольшими засечками, царапавшие взгляд, но смог различить: «Владислав Войцек, 1981-2013». Простой шрифт, небольшие буквы. И ничего больше; я малодушно подумал тогда, это даже хорошо, что нет его фотографии на надгробии: я не смог бы смотреть на Влада, стоявшего справа от меня. Ни памятника, ни креста — да и было бы странно, будь он на могиле человека, решившего убить Бога…

— С Его стороны было бы милосерднее оставить меня гнить в могиле — я долго не понимал, нахуя этот второй шанс, который превратил меня в ходячего мертвеца без цели и без смысла, — пробормотал Влад потерянно. — Не знаю, кого я ненавидел больше: себя или Бога, кого больше хотел уничтожить и растереть в пыль. Гораздо легче бросаться бешеным псом на кого-то, чем признать, что хочешь сомкнуть пальцы на своей, блядь, шее. Саморазрушение, впрочем, прошлый век. Гораздо приятнее уничтожать миры и ломать хребет вере.

Клянусь, я бы ударил его, если б мог. Просто для того, чтобы Влад, утирая кровь с лица, наконец-то почувствовал себя настоящим и живым. Но, в ужасе пытаясь представить, каково это, чувствовать себя мертвым остатком человека, я не мог выговорить ни слова, все они казались лишними и нелепыми. Мы все же были одни — может быть, на всем кладбище в этот солнечный будний день. В кустах дико кричали на разные голоса птицы, чему-то радуясь; потрескивали ветки. Влад сидел на скамейке, рассматривая надпись так пристально, что мне казалось, она сейчас вспыхнет под его взглядом.

— Помнишь, мы «Овода» читали? — отрешенно сказал он. — «Жизнь нужна мне только для того, чтобы бороться с церковью. Я не человек, я нож! Давая мне жизнь, вы освящаете нож…» И я не был человеком никогда, и не… не верил бы во всю эту херню с вечной загробной жизнью, ебал я все это предназначение и «за грехи наши», а вот я здесь. Лучше бы меня тоже расстреляли. Лучше бы… Тут, в подворотне. Рикошетом!.. — И он разразился больным нервным смехом, подвывая, как побитый пес. — Ян, прости. Я, наверно, не тот, за кого стоит продавать души и приносить такие страшные клятвы, я…

Я посмотрел на магическую печать на чуть дрожащей правой руке — печать, связавшую нас намертво. Я, эгоистичный мальчишка, испугавшийся остаться один, продавал за него душу самому Сатане, ничуть не сомневаясь, а сожалеть после было бы уже глупо.

— Ты подожди, я сейчас приду, — вдруг, неожиданно для самого себя, прорезался у меня голос. — Никуда не уходи, хорошо?.. Я быстро!

— Куда я отсюда уйду, — горько ответил Влад. Он, кажется, и не понял, что я сказал, а отвечал механически.

Оставить его одного было необходимо — хотя бы ненадолго, да и внезапно пришедшая мысль ярко вспыхнула в голове. Я опрометью бросился по дорожке, на ходу выдирая из кармана мобильник и уже прокладывая дорогу до магазинчика ритуальных услуг, который видел у парковки. Там меня встретила сухонькая старушка, заспанная и удивленная моему дикому виду — должно быть, после бешеной пробежки сквозь кладбище.

Даже если она задрала за скромный букетик астр цену в три раза больше, я без размышлений отдал ей деньги. Растерянно прижал к себе цветы — зачарованные, как истинно торгашеским тоном заверила меня старушка, такие не рассыпятся через несколько дней гнилью.

— К кому-то из семьи пришли? — сочувственно спросила она, глядя на мое искаженное лицо.

— Из семьи, — покорно согласился я. Кивнул.

Назад я шел медленнее, ориентируясь уже не на достижения человеческой техники, но на древнюю магию контракта, невидимыми нитями связавшего нас с Владом; я ощущал его ауру, его дикое горе, пылавшее глубоко внутри, там, где у живых было сердце.

На звук моих шагов Влад поднял голову рывком, темно посмотрел на меня, потом на цветы. Изумленно моргнул, хмыкнул, попытался ухмыльнуться: его лицо страшно перекосило, что смотреть было больно.

— Как тебе? — нелепо улыбаясь, спросил я.

— Мог просто сирени нарвать, — выдавил Влад, кивком указав на заросли. — Мороки меньше. А то разрослась так…

Я неловко фыркнул что-то, расправил слегка помявшиеся цветы. Белые, они невыразимо ярко выделялись на черном мраморе надгробия. «Мороки меньше», — шумело в ушах, и вдруг страшно очевидно стало, что он и не считает себя живым, и не считает достойным даже тощего букетика из белых цветов.

— Спасибо, — прохрипел Влад все-таки, когда я все-таки положил букет на могилу. — Правда, я…

Молча мотнув головой, я немного деревянно шагнул в сторону сирени, на которую он указал. Она буйно цвела в середине июля, но я уже ничему не удивлялся: только что держал на руках вечные астры. Нож вгрызся в ветку, в другую, легко перерубил. Влад молча наблюдал, как я укладываю рядом с букетом две пышные мокрые охапки сирени, неловко улыбаясь. Но никак не ожидал, что я шатнусь навстречу, хищно оскалившись, неожиданно яростно выговаривая:

— Ты живой, — настойчиво рявкнул я, не зная, откуда берутся силы. — Ты настоящий. Самый настоящий из тех, кого я знаю. И плевать, что ты не дышишь, я не позволю тебе себя проклинать и ненавидеть. Ты мой напарник, Войцек, для меня ты сделал гораздо больше, чем все другие, вместе взятые. Если хочешь доказательства своей человечности — они перед тобой. Я продал душу, потому что сам захотел, и уже ничто это не изменит. Да не нужна она мне, эта душа!

Он долго молчал, не зная, что ответить.

— Совсем расклеился я, да, инквизиторство? — вздохнул устало. — Спасибо, что поехать согласился. Сюда и вообще в Прагу… Как думаешь, мертвецы все-таки заслуживают второй шанс? Или какой он уже, третий? — Влад снова рассмеялся, но тихо и обреченно. — Выпить охота, — признался он после недолгого молчания. — Ладно, идем. Нечего тут…

Я в последний раз бросил долгий взгляд на могилу; знал, что инквизиторов сжигают, что это по большей части просто красивое надгробие — и ничего от самого Влада. Все мы однажды станем такими черномраморными памятниками, поставленными за счет милостивой конторы.

— Debellare superbos, — вслух прочитал Влад надпись по каемке надгробия, которую я совсем не заметил, тускло-серебряную. — Дави гордыню непокорных. Все-таки написали, девиз-то инквизиторский.

— Et parcere subjectis, — напомнил я. — И ниспроверженных щади. Неуч.

Он улыбнулся — пожалуй, первый раз за день по-настоящему. Кивнул, делая вид, что запомнил, хотя наверняка и так знал. Надгробие осталось позади, скрылось среди тропинок, а я и не пытался запоминать дорогу: не хотел возвращаться никогда больше и видеть такое глухое отчаяние в глазах Влада. Он понемногу оттаивал, рассказывая какие-то истории про похороненых здесь людей, и я внимательно вслушивался. Возмущенно вскрикивали в кронах потревоженные нами птицы, день только разгорался после полудня, становясь жарче.

***

Идея не возвращаться обратно на такси, а пройтись пешком появилась как-то сама собой и толком не обсуждалась. Влад, знавший город гораздо лучше, никак не направлял меня, позволяя следовать лишь интуитивно запомненной дорогой — кажется, ему просто интересно было, куда я могу зайти. А ноги совершенно случайно привели к парку, в котором мы уже были недавно — в тот самый, где Влад когда-то очень давно мавок искал.

Шаги мягких, но смертоносных лап я уловил слишком поздно. Трава зашуршала, послышалось тихое утробное ворчание со всех сторон — потому оно показалось оглушительным. Тело действовало само, не успел я ничего понять: приготовилось к прыжку, оскалилось не хуже волка; в руке остро сиял в ярком солнечном свете нож, другие грели ногу сквозь ножны.

— Тиш, все хорошо, — успокаивающе пробормотал Влад. — Ян, без резких движений, ладно? Мы же не хотим драться?

— Конечно, не хотим, — сквозь зубы пробормотал я. Рукоять ножа впивалась в ладонь.

— Все хорошо, — повторил Влад упрямо. — Они не укусят, Ян, это не звери, а люди…

Мягко говорил, как с ребенком. Оглядел окруживших нас оборотней, медленно кивнул мне, не особо сильно наклоняя голову. Я растерянно смотрел в его серые волчьи глаза, надеясь только, что нас не съедят прямо сейчас. На ребрах ныли старые шрамы; волк — не собака, не адская гончая, истекавшая слюной и злобой, когда-то в детстве рвавшая меня на мелкие клочки, да разве животному страху, инстинкту, это объяснишь?..

Поджарый волк выскользнул вперед, выступил из круга и тут же подернулся рябью, исказился. У меня заныли глаза, когда проморгался — передо мной стояла молодая светловолосая девушка, полностью раздетая. Я все-таки отвел взгляд. Если бы меня хотели убить — это был бы прекрасный шанс напасть и перекусить горло.

— А ты настойчива, — без приветствий произнес Влад, спокойно рассматривая девушку.

— Вы поедете с нами, — твердо сказала она; голос был сильный, приятный, поющий, как натянутая тетива боевого лука. — Прости, Влади́слав, я приглашала по-хорошему, теперь вынуждена настаивать.

Ухо резануло непривычное имя и ударение, я удивленно посмотрел на Влада, но тот был слишком сосредоточен, глядя в глаза Марии и не моргая. Она сдалась первой, отвернулась; волк не выдержал взгляда человека, как и писали в старых книжках.

— Да что ты мне, мертвому, сделаешь? — с вызовом спросил Влад. — Прочтешь пару экзорцизмов, надеясь, что я испарюсь с шипением?

Она одним взглядом указала на меня, одним единственным движением глаз, но Влад напряженно замер, кивнул медленно, явно прикладывая все усилия, чтобы не делать резких движений. Сложная задачка при его-то любви размахивать руками во время разговора.

— Яна оставьте, он-то вам зачем, — неожиданно предложил Влад. — Он не маг нихуя, обычный человек, на что он может сгодиться?

Мне хватило ума не обижаться на все, что он болтал.

— Два инквизитора лучше одного, — непреклонно покачала головой Мария. Позволила себе ненадолго блеснуть улыбкой; ее лицо как будто озарилось светом, и я, вздохнув, обреченно убрал нож. — Никто не будет вас есть, законом это запрещено, — рассмеялась Мария.

Я натянуто улыбнулся, но на меня никто не смотрел, по косым, случайным взглядам Марии несложно было догадаться, что меня считают чем-то вроде бесплатного приложения к Владу — он-то и был, конечно, ей нужен. Впору обидеться, но я был не такого высокого о себе мнения. И вряд ли хотел привлекать такое пристальное внимание оборотней.

Их машины стояли на подъезде к парку, Мария коротко кивнула на одну. Она как раз куталась в протянутый кем-то из ждавших нас здесь оборотней плащ; впрочем, это спасло не сильно: внимание мы и так привлекали слишком сильно, заставляя прохожих и туристов сбавлять шаг и выворачивать головы в сторону пары внушительных черных джипов — такие были у Гвардии, но у меня подобные машины сразу вызывали какие-то неприятные ассоциации. По крайней мере, свидетелей того, как нас медленно увозили, было предостаточно.

В машине тревожно молчали, даже не играла музыка, и я весь извелся, глядя в окно и пытаясь запомнить как можно больше поворотов и деталей пути. Спустя пару десятков минут голова уже начинала побаливать, а в память не помещались все яркие вывески и забористые труднопроизносимые названия улиц и остановок, а машина так и не сбавила хода. Водитель, в котором я вдруг изумленно узнал того таксиста, подвозившего нас в первый день, расслабленно улыбнулся в зеркало, как будто пытаясь меня успокоить. Цивилизованный век, упрямо повторял я мысленно, никто не будет нас есть. Где-то в голове, показалось, прошуршал смешок Влада; я обернулся к нему, но он напряженно сверлил взглядом сидящую на переднем сидении Марию. Контракт коротило от явной злости, понемногу начавшей просачиваться и в мои мысли.

Когда машина наконец остановилась где-то в пригороде, я уже перестал считать и километры, и повороты, и даже часы, просто смирившись. Выскочил из машины один из первых, стремясь размять кости на случай, если придется драться, осмотрелся быстро. Волки жили в согнанных вместе домах-фургонах — тот еще табор. Я удивленно подумал, что и характерного запаха песьей шерсти совсем нет, как я думал: их поселение напоминало бы гнездище обычных хиппи, если бы я не видел громадных серых волков, — так, наверно, и считали до Исхода. Вокруг было много оборотней, остановившихся и внимательно смотрящих на нас. Я попытался сосчитать, но не смог: из-за фургонов и из-под них уже выскользнули новые, в зверином обличье.

Стая заинтересованно потянулась ближе, следовала за нами неслышными звериными шагами. Я мельком оглядел сосредоточенные, опасливые лица, привычно мазнул взглядом по фигурам, пытаясь угадать, есть ли у них оружие, но запоздало вспомнил: оборотню с клыками и когтями не нужно таскать глупую человеческую игрушку — пистолет. Впрочем, я бы лучше предпочел умереть застреленным в спину, чем быть растерзанным на мелкие кровавые клочки. Поежился, подвигаясь ближе к Владу, — не самая гениальная идея, по правде сказать; от духа пробирало мертвящим холодом, как будто стоял не летний солнечный день, а крепкий мороз. Упрямо сцепив зубы, я шел с ним рядом, плечом к плечу.

Влад скалился не хуже оборотней, постепенно берущих нас в круг, медленно, почти вальяжно следуя за Марией. Я узнавал адские привычки, подсмотренные им у демонов или у командора Гвардии лично; уже знал, что Войцек набросал боевые заклинания — они искрились у него между пальцев. Какой-то молодой оборотень выступил ближе, едва не вывалившись нам под ноги, Влад мгновенно развернулся к нему. Я знал, что ему страшно хочется клацнуть зубами и зарычать по-волчьи — на языке, который здесь понимали.

— Перестань скалиться, мне сейчас голову из-за тебя откусят, — тревожно зашипел я.

Влад что-то проворчал неразборчиво, но, вроде как, перестал зыркать по сторонам потемневшими глазами. Пошел медленнее, немного подстраиваясь на мой шаг; я по-прежнему уговаривал себя, что на гвардейца нападать не станут: кому нужны проблемы с Адом и его бешеной Черной Гвардией, способной сжечь Рай и всех его ангелов и убить Господа Бога. Тем более, сразу на двоих гвардейцев не стали бы нападать: я все время забывал, что сам теперь в их рядах.

«Если что-то пойдет не так, — ясно зазвучал у меня в голове голос Влада, — я перекину тебя в Ад, так что ничего не бойся. Страх они чуют».

«А ты успеешь?» — засомневался я; удивительно, но Влад услышал: самодовольно осклабился, показал мне искры между пальцами украдкой — заготовки Высших заклинаний. Я все-таки ошибся, считая, что все они боевые.

Мария ненадолго приостановилась, оглянулась по сторонам, словно почувствовала каким-то образом наш безмолвный разговор. Повернула, оказалась перед фургоном, на первый взгляд — одним из многих, мало отличимым от остальных. Только присмотревшись, на боку я увидел крупную метину когтистого удара — будто подпись. Мария окликнула нас, стоявших внизу, нетерпеливо рявкнула что-то своим. Толпа медленно растекалась в разные стороны.

Внутри было тесновато, но по-своему уютно. Всего одна большая длинная комната, один угол был определен под кухню, другой, в который нас не пустили, — был спальней. Я заинтересованно оглядывался, вертя головой, и со стороны, наверное, выглядел сущим ребенком — что-то такое раздраженное промелькнуло во взгляде Марии, но она промолчала. Прошлась по кухоньке, уверенно ткнула кнопку на чайнике, заставляя его медленно закипеть, обошла нас с Владом.

— Мертвечиной пахнет, — призналась Мария, закончив обход.

— От меня? — заинтересовался Влад. Он прислонился к стене рядом с навесным шкафчиком, как если бы был живым и ощутимым, скрестил руки на груди и внимательно наблюдал за каждым движением Марии.

Она резко мотнула головой, взмахнув копной красивых светлых волос, — точно на меня. Нахмурилась, пожала плечами: не так часто духи возвращались из Ада, чтобы она могла что-то точно сказать. Я вспоминал, как знакомые оборотни рассказывали: после возвращения в человеческое тело всегда сложно говорить, мыслить не образами, но словами.

— Мы с кладбища только, — догадался я наконец. — Наверное, поэтому.

— И зачем? — кратко, рвано уточнила Мария. Она доставала с полки шкафчика жестяную банку с чайными листьями, вытаскивала сервиз — явно дешевый, немного аляпистый, но по-своему симпатичный.

— Будешь много знать, до старости не доживешь, поверь моему опыту, — мрачно отозвался Влад. — Так что там у тебя?

Я шкурой чувствовал (ладно — контрактом), что вся эта затея ему по-прежнему не нравится. И хотя полностью разделял его мнение насчет недружелюбного места, в которое нас уволокли почти с угрозами, нашел силы приветливо улыбнуться Марии и протянуть руку:

— Ян, — коротко представился я. У нее были теплые живые руки, а я совсем отвык от прикосновений. Мария внимательно смотрела на меня, ожидая, видно, продолжения. Принюхивалась заинтересованно. — Просто Ян, — упрямо повторил я. В моих документах было написано чужое имя, у меня было лишь одно, мое, данное давно угасшей от болезни матерью, да еще одно — «инквизиторство».

— А это просто Мария, вот и познакомились! — сказал Влад слишком уж радостно, перекосившись в неестественной гримасе. — Ближе к делу!

— Он всегда такой, — немного неловко извинился я. — Ничего страшного, это, типа, стиль общения. На самом деле мы будем рады вам помочь, если дело действительно того стоит. Если кто-то пострадал… Но ведь у вас есть своя Инквизиция, разве нет? — притормозил я, нахмурившись и вспомнив симпатичную девушку, которая проверяли наши документы в аэропорте.

— Дело в том, что в последнее время обстановка в городе накалилась, — призналась Мария, проигнорировав вопрос про Инквизицию. — С самого Исхода толкали идею, что нечисть не обладает теми же правами, что и люди, а тут еще недавно сменилось несколько важных постов в правительстве. Большинство из тех, кто понял, к чему идет дело, уехали из города до того, как все стало серьезно.

Я изумленно ее слушал, сопоставляя с собственными ощущениями: не зря, значит, Влад сказал, что в городе слишком мало нечисти. Привыкнув к Петербургу, в котором людей была едва ли половина, я не особо обращал на это внимание.

— Не слышал я о ваших проблемах что-то, — нахмурился Влад.

— И что ты, телевизор не смотришь? Наше новое правительство относится к нечисти не лучше, чем к эмигрантам с Востока, а то и хуже в разы, — свирепея от ярости, призналась Мария. — Нас тут едва в гетто не согнали — что, думаешь, мы живем за городом? Эти фургоны раньше вытаскивали, только когда готовилась крупная охота на несколько дней, а теперь… вот. Да ты не мог не слышать.

— Мы по ящику только сериалы про ментов по «НТВ» смотрим, — серьезно ответил Влад. — Вечером, после смены, когда мозг совсем в отрубе. Культурное разложение как оно есть. А так — нахуя он, твой телевизор, вообще нужен?

Мария растерянно на него посмотрела, перевела взгляд на меня; я лишь пожал плечами. Похоже, с Владом она правда была не особо знакома в свое время.

— Несколько моих парней пропали, нужно понять, куда они делись, — серьезно проговорила она. — Все волнуются, обстановка неспокойная, а местная Инквизиция ничего не собирается делать. Мне кажется, у них какой-то негласный договор с правительством.

— Ну ничего не изменилось! — вполголоса фыркнул Влад. — Итак, ты считаешь, мы не заслуживаем отдыха и должны взяться за твое подозрительное… Да что мы вдвоем можем сделать, если вся власть вдруг ополчилась против нечисти? Пусть и Гвардия, а мы не всесильны.

— С этим разберутся и без нас, меня волнуют пропавшие. Я писала заявление, но никто не торопится их искать, а я чувствую, что что-то не так. Я заплачу, — умоляюще вскинулась она. — Сколько угодно.

— Родная, я, блядь, капитан Гвардии, — устало вздохнул Влад. — Я мог бы тебя купить вместе со всеми твоими щенками-переростками, за раз, запросто!

Он немного преувеличивал: не так уж и много нам платили. Впрочем, и мы особо не тратились. Ради денег я бы не пошел на это, но внезапно подкупало отчаяние и искреннее беспокойство Марии о тех оборотнях; я вспоминал Гвардию, в которой все друг друга считали семьей, вспомнил командора, в чем-то похожую на Марию.

— Мы посмотрим, что можно сделать, — мягко улыбнулся я, видя, как в ее глазах расцветает надежда. — Посмотрим. Всесильных нет, а если все, что ты сказала, правда…

— Да только знать бы, что с нашими стало. Хотя бы, живы они или нет.

Я не чувствовал себя ни спасителем, ни героем, только самоуверенным дураком, который отчего-то решил, что ему по силам менять мир в лучшую сторону. Глупые романтические мечтания, свойственные больше неопытному мальчишке, испарились еще давно, но иногда прорастало что-то такое. Человеколюбивое и совестливое.

«Дурак ты, инквизиторство, — тоскливо вздохнул Влад среди растерянно завертевшихся мыслей. — Только и делаешь, что всем помогаешь, а жить-то когда?»

Я этим и жил. Влад — удивительно — задумчиво молчал, пока Мария рассказывал про своих пропавших, а я торопливо заносил имена и контакты в заметки в телефоне. Не сказал ни слова, и когда Мария долго трясла мою руку, радостно, расслабленно улыбаясь.

Обратно к дому он перенес нас запросто, одним резким взмахом ладони, словно только и ждал, чтобы Мария закончила и кивнула, разрешая идти. Прошелся между деревьев в тенистом дворике, словно хотел проветрить мысли. Я пока закурил, наслаждаясь тем, как раздирает легкие.

— Знаешь, а ведь муж ее, вполне вероятно, тоже не в командировку уехал. Слишком тоскливо она смотрит, — признался Влад. — Странное дело. Совсем тут без меня Инквизиция охуела, а… А может, и со мной не лучше была.

— Разве тебе не хочется разобраться? — удивился я. — Ведь мы можем помочь. Ты Высший боевой маг, капитан Гвардии, если захотел бы, смог этот город перевернуть и весь обыскать.

— Хочется, конечно, я и город люблю, да только… мало ли, что случится, — он устало заглянул мне в глаза. — Мы одни тут, помощи ждать неоткуда, наше доблестное начальство в Питере — не прикроет, а Гвардия в Аду занята, у нас отпуск. Да и ты… обычный человек. Один выстрел — и все.

— Когда ты шел Бога убивать и меня за собой тащил, никогда об этом не думал.

Мне тут же, мгновенно, стало стыдно за свой яд, я прикусил язык — чуть не до крови, — пристыженно взглянул на Влада. Он, впрочем, покачнулся, казалось — побледнел, или это мое воображение разыгралось не к месту. Он не был уже тем человеком с волчьими глазами, который являлся мне во снах и читал проповеди против Господа; Влад научился быть обычным, сумел быть живым.

— Не думай, что я этим горжусь, — просто усмехнулся он. — Но прошлое уже не изменить, а вот будущее… Оно всегда слишком туманно, инквизиторство, я не знаю, чего ждать. Когда-то все было прозрачно: я или убил бы Бога, или погиб бы в этой борьбе, или все вместе. Да мне, если честно, было абсолютно похуй на это. Теперь слишком много… обстоятельств. И я все время должен думать, что произойдет из-за каждого моего действия, я обязан… Я хотел просто отдохнуть, Ян, понимаешь? Но если ты думаешь, что нужно влезть в это дело — пожалуйста, я не спорю.

Я с искренним интересом рассматривал его: Влад редко говорил настолько серьезно. Может быть, он и был прав, человеческая жизнь слишком хрупка, а теперь на нас висел демонский контракт: посмертие Влада закончится тогда же, когда и моя жизнь. На правой руке чернела печать, неустанно напоминая об этом. Но вряд ли Влад хоть сколько-то боялся за свое существование.

— Вот и отлично, — постарался пободрее улыбнуться я. — Мне интересно, что мы сможем нарыть, а если станет опасно — всегда можно отказаться. У нас два адреса, куда сначала? Хотя, нет, не хочется сегодня еще куда-то идти…

Влад повеселел немного, из ниоткуда выудил мелкую монету местной чеканки.

— Орел или решка? — прищурился он.

— Решка. Только не жульничай, знаю я тебя.

Монетка, сверкая, взмыла в безоблачные небеса.