Это так глупо. Этого разговора никогда не должно было быть. Почему я вспоминаю его сейчас?
— Ну вот, опять ты вляпался во что-то! Совсем головой не думаешь?
— Да ладно тебе, Инфузория. Живой же.
— Ты жив, только потому что мы вовремя спасли твою задницу! А если бы мы не успели?
— Но ведь успели?
— Ну…
— Вот и не кричи.
В ушах грохотом отдается смех, чей он?.. Да какая мне разница…
Я никогда не думала, что однажды увижу это. Я знала, в теории… Производила расчеты, составляла планы… У меня есть целая папка с подробными инструкциями на этот случай: что мне делать, как мне делать, кого собрать, что сказать. У меня расписаны по пунктам все обязанности, которые пришлось бы принять, составлены списки того, как их распределить, как их выполнять.
Одного у меня нет в этой папке. Инструкций о том, как справиться с тем, что появится у меня внутри.
— Но все же… Что, если ты умрешь? Что, если однажды мы не сможем тебя вытащить? Ты разве ни разу не думал об этом?
— Ну, может, и думал. Да толку? Когда я буду мертв, мне будет похуй. Но только, чтобы меня реально убить, нужно сильно постараться, сама знаешь. Так что какой смысл об этом думать?
— Чтобы быть осторожнее! Чтобы шанс твоей смерти был минимальным!
— Да нахера? В чем тогда смысл жить, если нет опасности умереть?
— Для тебя это спорт, что ли?!
Каждый шаг дается с таким трудом, словно я несу неподъемную ношу. Ноги слушаются нехотя, дрожат. Шаг, еще шаг.
На месте моей души словно открылась черная дыра, которую я теперь вынуждена нести в собственном теле. Это так… бессмысленно.
Все инструкции, списки… Все словно сыпалось пеплом в голове, медленно исчезало, оставляя только одну мысль. Один единственный вопрос.
Как мне теперь жить дальше?
— Хотя бы ради нас! Ты можешь жить хотя бы ради нас?
— А если я не хочу? Как-то эгоистично просить такое, тебе не кажется?
— Что?! Да ты в своем уме?! Эгоистично бросать нас одних, каждый раз осознанно кидаясь на риск, как чертов самоубийца!
— А вы не дети малые, переживете как-нибудь. Ну подумаешь, умру. Я не незаменимый, если что.
— Что ты такое несешь! Как ты можешь говорить такие вещи?!
— Ну, вот так, могу. Слушай, Инф, смерть — это нормально. Это часть жизни. Без смерти жизнь теряет свою цену, все свое очарование, тебе не кажется? Смерть делает жизни смысл. Так если я никогда не умру, опекаемый вами, как ваза хрустальная, какой смысл в том, что я существую?
— Тебе не обязательно было умничать. Смерть делает жизни смысл — хах! Когда тебя не станет, ты уже ничего не сможешь делать! А пока ты существуешь, ты можешь нести в этот мир … что угодно!
— Например смерть и войну?
— Не… блять, Арос…
В глазах все плывет, но я упрямо подхожу все ближе. Весь пол в трещинах, кое-где мраморная плитка выбита, разбита на осколки. Прямо как я сейчас.
Я аккуратно пробираюсь через разбитые и сломанные столы и стулья, усеявшие все вокруг. Куски стекла и камня, кровь, металл — чем ближе я подхожу, тем тяжелее держать равновесие. Я вытираю руками глаза, пальцы дрожат — они ледяные. Дыхание сбивается.
— Нет, ну, а что ты от меня хочешь? Я Бог ебаной войны!
— Вот именно! Ты — Бог! Ты не можешь просто взять и… и умереть!
— Ну, тут ты права, просто не получится.
— Арос!
— Да хорошо, ладно, я понял. Ты боишься меня потерять. Но Инф, я не бессмертный. То есть, в теории… Меня очень сложно убить, это правда. И живу я уже очень долго. Но я могу умереть. И значит, однажды, как ни старайся… Я умру.
— Но…
— Нет, дослушай. Однажды я умру. Это просто факт. Будет это после того, как я потеряю всех вас, или до — разницы нет. Я знаю одно. Я буду рад умереть не напрасно. И я приложу все усилия, чтобы так и вышло. И это будет мой выбор. И я хочу, чтобы вы… Чтобы ты приняла его.
— А вот это уже точно эгоистично.
— Ну… Я эгоист.
Я медленно опускаюсь на колени.
Я не могу осознать до конца.
Я смотрю, не смея отвести взгляд, на самое жуткое зрелище на свете, и почему-то… оно так прекрасно.
Это перебитое, изломанное, тонкое тело… Кожа белая, как молоко, в полумраке отдает синевой, губы алые от крови, разбиты и чуть приоткрыты, словно он дышит.
Раскрытая грудная клетка неподвижна, торчащие ребра капают кровью в пыльной тишине. Дыхание, пульс — отсутствуют.
Неровно остриженные волосы обрамляют лицо, пряди слиплись от крови, придали пепельно-серому цвету багровый оттенок смерти.
Невольный смешок. Он так хотел покрасить волосы в красный, и вот — не пришлось.
Что же я делаю?..
— Кстати, Инф…
— Ну что еще?
— Ты что, обиделась на меня?
— Нет, не обиделась. Я на тебя зла! Ты такого наговорил, а на мои чувства тебе наплевать!
— Я просто сказал правду. Если это было грубо, мне жаль, но так или иначе тебе бы пришлось ее услышать и принять.
— Иди ты нахер! Чего еще хотел, пока я тебе не врезала?
— Я придумал завещание!
— Какое еще блять завещание??!
Я осторожно подползаю на коленях ближе, чувствуя, как осколки впиваются сквозь джинсы в ноги.
Я тяну руки к его лицу — такому родному, привычному еще совсем недавно. Обвожу пальцами эти острые черты — высокие скулы, прямой ровный нос… Вытираю с уголка губ подсохшую кровь.
Остекленевшие бирюзовые радужки без зрачка смотрят куда-то в пустоту, сквозь меня. Всхлипывая, я закрываю ему глаза.
Это чужое мертвое лицо не имеет ничего общего с живым, теплым мужчиной, которого я знала.
— Боги, ну почему я только… Пффф…. И что ты там надумал?
— А? О чем ты?
— На счет завещания! Все из головы выбило?
— Ты так усердно меня била, что, если честно…
— Могу еще добавить!
— Ладно, ладно, не бесись так, одного раза было вполне достаточно. На счет завещания… А, да. В общем, Алмаз и все вещи оставлю тебе, конечно.
— Ага, как будто у тебя есть выбор. Ну, это было очевидно, а что еще?
— Пока не знаю. Тут надо думать. Но на счет того, что делать с трупом…
— Ты сейчас назвал свое тело трупом?!
— Без меня это труп, так что в нем нет особой ценности. Ну, я думаю, вам стоит его сжечь.
— Как там в стихах было?
— Вроде того. Только смотрите, обойдитесь без Белоснежки и прочего дерьма. Я не хочу быть, как Ленин в мавзолее. Это стремно.
— Пф, скажешь тоже… Глупости какие-то.
— Ну нет! Пообещай! Поклянись, что уничтожишь мой труп, когда я умру!
— Это говорит твоя моральная травма после посещения мавзолея?
— Инф, я же серьезно!
Его тело такое легкое, я смогла бы поднять его на руки.
Я осторожно беру его за плечи и вытаскиваю из трещины в стене. Его голова безвольно повисла, я жду, что он привычно зайдется в кашле, встряхнется, взглянет на меня — такой родной и саркастичный.
Он остается неподвижным, как кукла.
Я аккуратно укладываю его на более-менее ровную поверхность того, что осталось от пола, смахиваю со лба эту непослушную прядь. Жест такой привычный, что не сразу доходит — я делаю это чуть ли не в последний раз.
Я наклоняюсь и целую прохладный белоснежный лоб.
— Как… Как он…
Позади раздаются всхлипы, звук неловких, торопливых шагов сквозь осколки.
Почему же место твоей смерти выглядит так, словно здесь упал метеорит, Арос? Ты хотел символизма? Тогда почему ты не подвешен на крест, не проткнут своим мечом, как мученик, отдавший жизнь за нас и наши грехи?
Почему ты выбрал эту смерть?
Почему я должна это уважать?
Почему ты бросил меня?
Вопросы, которые я никогда не задам. Ответы, которые я никогда не узнаю.
Я отстраняюсь от тела, и глаза абсолютно сухие.
Позади стоят мальчишки — как и я, свидетели падения сверхновой.
— Он мертв, — говорю я, не узнавая собственный голос.
— Нет, нет… Это не возможно…
— Разве он не… Я… Я думал, что…
Они оба подходят, падают на колени рядом. Один берет труп за иссеченные, окровавленные руки, сжимает, словно это что-то изменит. Второй не может подобрать слов, тяжело дышит — кажется, ему плохо.
Я смотрю еще раз — это тело… Совсем недавно принадлежало тому, кого я беспрекословно любила. Я была готова сделать что угодно ради него, для его безопасности, его счастья. Потому что он подарил мне все, что у меня было, он подарил мне возможность жить.
Его философия сделала меня сильной. Его убеждения перекроили мое мышление. Его слова, даже те, которые он никогда не вспомнит, сказанные вскользь, так походя, всегда влияли так сильно.
Он сделал из меня… меня.
Но теперь его больше нет. И это тело — это просто труп. Перебитый, искореженный, бесполезный… И Ароса здесь больше нет.
— Он обещал защитить нас, и он сделал это. Но теперь… его больше нет, и дальше мы должны справиться сами. Мы должны идти дальше, как бы нам ни было тяжело без него. Он так хотел.
Они оба смотрят на меня, а я смотрю лишь в лицо, которое когда-то, словно в другой жизни, сказало мне эти слова.
— Теперь наша очередь нести этот груз.
Что бы это ни значило.