— Лино, открывай, — нога Чана настойчиво долбит в дверь квартиры. — Линооо!
— Господи, ты долбоеб или да? — дверь резко распахивается перед самым носом Чана, грозясь влететь ему прямо в лоб, но он успевает сделать шаг назад. — Дверь открыта, слабо ручку нажать?
— Чем? — Чан демонстрирует руки, полные пакетов с продуктами и подарками. — Вот только не надо отвечать, — тут же прерывает Чан, стоит только Лино попробовать открыть рот. — Я знаю, что ты ответишь, спасибо.
Лино хмыкает и отходит в сторону, пропуская друга в квартиру. Шурша пакетами, Чан буквально вваливается в прихожую, спотыкаясь о чьи-то кроссовки. Судя по размеру — то самого хозяина квартиры. Чан бурчит себе под нос, неаккуратно стягивая с себя обувь, наступая на задник пяток.
— Народ, я принёс еду, выпивку и украшения! — Чан, как и всегда, шумно заявляет о своём приходе.
— Ты хоть сначала разденься, — Хенджин отвлекается от попыток (неудачных, на самом деле) развесить гирлянду на двухметровую ёлку, которую часом ранее притащил довольный собой Джисон.
— Эй, эй! Он пока еще слишком трезвый для того, чтобы устраивать стриптиз, — откуда-то со стороны кухни подает голос Чанбин, тихонечко при этом хихикая.
— Зато ты, видимо, накидался уже, — хмыкает Чан, оставляя пакеты у дивана и всё же стягивая с себя куртку, потому что жарко до ужаса.
— Если бы, — Чанбин всё же выходит из кухни, — Лино спрятал весь алкоголь и сказал, что хрен его достанет раньше, чем одиннадцать ночи.
— Чтоб ты мне разнес квартиру?
— Придурки, — тихо и беззлобно фыркает Чан, не обращая больше внимания на переругивания этих двоих.
На огромный круглый стол, размещённый по центру гостиной, Чан начинает выгружать свои покупки одну за другой и даже не замечает, как неожиданно на фоне становится абсолютно тихо, и слышно лишь шуршание пакетов.
— Чан… А ты нафига столько петухов накупил? Ещё и чёрных.
— В смысле? — Чан понимает голову и удивлённо смотрит то на одного друга, то на другого, на лицах которых застыло удивление. — Год петуха же. Чёрного.
— У нас уже есть один петушара — ты. Зачем нам ещё и год петуха? — Лино со скепсисом смотрит на коробку ёлочных украшений, свечи и салфетки с символом года, но вот явно не того.
— Мне больше интересно, где он это все раздобыл. Учитывая, что должен быть год кролика и все магазины забиты этими самыми кроликами и котами, — тихо подаёт голос Сынмин, который до этого тихо сидел на диване и читал какую-то книгу, найденную в закромах квартиры Лино.
— Эээ… А че, следующий год серьёзно кролика? — Чан растерянно треплет волосы.
— Как бы да.
— А почему я думал, что петуха?
— А это у тебя надо спросить, идиотина, — фыркает Лино и запускает в друга кухонное полотенце, ранее отобранные у Чанбина.
— Ну… Упс?
— Идиот, — закатывает глаза Лино. — Хер с ним, оставь уже как есть. Уже десять вечера, все равно сейчас ничего другого мы уже не найдём.
///
Первое, о чем думает Чан, просыпаясь, что не надо было столько пить. Голова ощущается тяжёлой, словно налитая чугуном, глаза разлепить не получается при всем желании, а во рту, кажется, поселилась сама Сахара. С тихим стоном он пытается оторвать голову от подушки. Попытка проваливается где-то на 10 сантиметрах, а затем Чан валится вновь на неё.
— Лино, — хрипло, жалобно. — Я сейчас сдохну.
— Доброе утро, хозяин!
Чан подскакивает и даже распахивается глаза от незнакомого низкого голоса, который отзывается внутри какими-то непонятными внутренними вибрациями. Желудок же отзывается на резкие телодвижения изжогой и тошнотой.
— Ты кто? — Чан с удивлением смотрит на парня, чья миловидная внешность совершенно не вяжется с услышанным голосом.
— Я твой фамильяр, хозяин.
— Кто?
— Фа-миль-яр, — чётко и по слогам произносит парень, при этом улыбаясь слишком мило. И Чан зависает — из-за голоса, из-за этой милой улыбки, из-за внешности в целом — и совершенно не понимает, о чем идёт речь. — Я твой дух-помощник. По договору в мои обязанности входит научить тебя пользоваться силами, помогать с различными делами и охранять тебя до самого конца.
— Договору? Какому договору? О каком конце речь? И что за силы? Ребят, если это такой прикол, то не смешно!
Чан оглядывается по сторонам и понимает, что находится в своей квартире и своей кровати, но никак не у Лино, где они всей компанией праздновали Новый год.
— Что за черт? Как я оказался дома? Какое сегодня число?
В поисках телефона, взгляд цепляется за ворох бумаг на тумбочке, которых раньше там никогда не было. Внутри все неожиданно скручивает от волнения (и нет, к боли в желудке это никак не относится, хоть Чану этого и очень хочется).
— Что это? — он внимательно рассматривает бумаги, в которых, кажется понять он может лишь запятые.
— Твой договор, — парень садится рядом и не отводя взгляда смотрит на Чана. — А вот это, — страницы неожиданно вылетают из рук Чана и самостоятельно меняются местами, пока сверху не оказывается последний лист, — твоя подпись, моя подпись и подпись нашего господина.
— Господина? Какого господина? Кого-то из ребят, которые придумали этот тупой розыгрыш? — Чан старается игнорировать тот факт, что сейчас перед его носом бумаги висят без какой-либо опоры. Проще считать это розыгрышем, чем понять, что за чертовщина творится тут.
— Обычные фамильяры, как я, не могут произносить его имя. Он тот, кто правит нашим царством.
— Так, стоп! — Чан нервным жестом потирает лицо. — Я нихрена не понимаю! Ты можешь нормально объяснить, какого тут происходит?
Парень кивает.
— Вчера во время перехода между годами и празднования по этому поводу, ты совершил призыв. И появился я. А заодно и наш повелитель, с которым ты заключил договор, — кивок на так и висящие в воздухе бумаги, — по которому ты наделяешься магическими силами, мной в качестве твоего хранителя и фамильяра, а взамен отдаёшь душу нашему повелителю после своей смерти.
— Звучит как полная хуйня и ересь! — Чан хватает подушку и зло сжимает её в объятиях. — Какой ещё нахрен призыв?!
— Ты зажёг семь магических свечей с моим символом и произнёс нужные слова в нужное время.
— Да не произносил я ничего! Откуда мне вообще знать какие-то там слова?
— Твоя пра-пра-пра-бабушка была достаточно сильной ведьмой. Ты унаследовал силы от неё, по всей видимости. Хотя это и удивительно, такие силы чаще передаются по женской линии.
— Погоди… Ты хочешь сказать, что я ведьма? — Чан смотрит на парня взглядом: «Ты идиот или да?»
— Точнее колдун. И благодаря нашему повелителю очень сильный колдун.
— Ага, я скорее уж балерина, чем колдун, — фыркает Чан.
— Если надо, то можно и так сделать, — парень поднимает руку и складывает пальцы для щелчка. И почему-то этот жест до жути пугает Чана.
— Нет! Не надо, это была всего лишь шутка!
— Хорошо, — рука тут же опускается, возвращаясь на место. Чан шумно выдыхает.
— Ладно, допустим я колдун, хоть я в этом и сомневаюсь, то ты тогда кто? То есть ты же не человек, я правильно понял?
Парень опять молча кивает.
— Так кто ты?
— Чёрный петух, проводник и защитник душ в царстве мёртвых. Но сейчас моя единственная цель — защита твоей души, хозяин.
— Ага, петух… Так, стоп! — до Чана не сразу доходят слова парня. — Петух?
— Ну да.
— В царстве мёртвых?
— Ага.
— Пиздец…
Чан с силой сжимает подушку и утыкается в неё лицом. То, что до этого казалось тупым розыгрышем, теперь начинает складываться в более чёткую картину, от которой у него бежит мороз по коже. Все эти случайности и совпадения, на которые до этого не обращал внимания — например, та же путаница с предстоящим годом и не те символы, принесенные на празднование — теперь выглядят пугающе.
Головная боль, что до этого ощущалась лишь фоном, где-то на периферии, выходит на первый план, болезненно заявляя о себе. В висках неприятно стучит пульс, отдаваясь грохотом в уши.
— Хозяин, тебе плохо?
— Нет, мне лучше всех на свете, — бурчит Чан, даже не поднимая головы.
— Но ты же врешь.
— Это не вранье, а сарказм.
— Я понял.
Чужая ладонь мягко касается щеки и скользит вверх к виску. Чан поднимает голову и неожиданно смотрит в совершенно чёрные глаза, в которых, кажется, затаился сам ад. Вторая рука парня ложится чуть ниже груди. Не в силах пошевелиться, Чан все также смотрит в бездонные глаза, когда жар, исходящий от чужих ладоней, становится все сильнее и сильнее. И когда ему кажется, что больше он не сможет терпеть и вот-вот закричит от боли, ощущения резко пропадают, а напротив него стоит юноша с самыми обычными глазами.
— Так лучше?
Чан удивлённо хлопает глазами, а затем понимает, что ни голова, ни желудок больше не болят, а от похмелья не осталось ни следа.
— Как ты это сделал?
— Твоя жизнь — это моя забота теперь, хозяин. Человеческое тело хрупко и привередливо, потому я должен следить, чтобы с тобой все было хорошо.
Проходит одна минута, затем две, а парень не отстраняется, лишь смотрит также пристально, все также нависая немного сверху.
— Ты… чего?..
— Я не умею читать мысли, но я могу чувствовать желания людей и их потребности, — тихий шёпот отзывается волной мурашек от затылка до самого копчика.
Чан упускает тот момент, когда чужие губы мягко касаются его, а ладони ложатся на плечи, чуть надавливая. Матрас под тяжестью двух тел прогибается, но не издаёт ни одного звука. Мягкий, но одновременно жаркий поцелуй кружит голову, словно Чан снова влил в себя несколько стаканов виски подряд. Тело слишком легко отзывается на малейшие касания юрких пальчиков. Чан ещё никогда так быстро не возбуждался лишь от поцелуев и ничего не значащих лёгких прикосновений. Мысль мелькает в голове резко, рассекая туман, словно росчерк молнии.
— А ну, стой! — Чан с силой отстраняет себя парня, тяжело дыша. — Что это сейчас было?
— Я удовлетворял твоё желание. Я чувствовал, что ты этого хотел. А помогать тебе во всем входит в мои обязанности.
— Но это же неправильно!
— Почему? Инкубы и суккубы постоянно так делают.
— Но я-то человек!
— А я — нет, — глаза на мгновенье вновь становятся чёрными. Чан закусывает губу. Красиво и возбуждающе, черт возьми. — Я тебе не нравлюсь? Мне сменить внешность? — парень моргает и его волосы чуть отрастают и становятся практически белыми. — Скажи, что тебе нравится, и я приму нужный облик.
— Дело не в облике, а в том, что я тебя не знаю. Даже твоего имени.
— У меня его нет. Ты можешь звать меня, как пожелаешь, хозяин.
— Тебе всё равно? — кивок. — Хорошо. Тогда как насчёт… — Чан ненадолго задумывается, но идея приходит сама собой. — Феликс?
— Хорошо, — ещё один кивок и фамильяр резко седлает чужие бедра поверх одеяла.
— Эй!
— Теперь ты знаешь, как моё имя.
— Дело же не только в имени.
— Доверься мне, — горячий шепот вновь касается уха, — хозяин.
Чан сжимает зубы, но стон вырывается сам по себе. Он сдается. Не сказать, что он не боролся, но как-то слишком легко по его мнению. Но фамильяр по имени Феликс делает что-то невообразимое, что разумные мысли покидают его секунд через десять. И остается только острое ощущение наслаждения.
Чан откидывается на подушки и прикрывает глаза. И всё равно перед ними пляшут разноцветные огоньки от того, как влажный, горячий язык скользит по его коже. Одеяло отлетает куда-то в сторону. Наверно, куда-то туда же отправляется и белье. Чан совершенно обнажен и открыт перед этим не-человеком. Закушенная с силой губа белеет. Ещё немного и Чан прокусит её до крови. Чужой язык мягко проходится по ней, скользит по зубам, и хватка ослабевает. В этот раз его целуют иначе, более напористо и жарко, до тихих стонов в чужие губы.
Горячая ладонь снова обжигает кожу невидимым огнем, но на этот раз иначе. Феликс ведет рукой вниз издевательски медленно, и Чану хочется заскулить от этой медлительности. Он себя не узнает, но сделать ничего не может. Может лишь наслаждаться этим непонятным коктейлем ощущений, что окружают его со всех сторон.
Горячая рука скользит по внутренней стороне бедра сначала вниз до колена, а затем вверх. Чан поджимает пальцы ног в предвкушении, когда кончики пальцев едва касаются нежной кожи, но рука тут же вновь уходит вниз, лишая того самого желанного ощущения чужих горячих пальцев на собственном члене.
Чан, не открывая глаз, вплетает пальцы в волосы Феликса и с силой их сжимает. Да так, что чужой стон звучит достойной наградой за его неудовлетворенные страдания.
Феликс отстраняется, разрывает поцелуй и вновь смотрит на него нечитаемым взглядом. Чан не видит это, но чувствует. Остро, до нехватки воздуха в легких.
— Хозяин, — вновь зачем-то шепчет фамильяр на ухо, чуть касаясь мочки губами, прежде чем эти самые губы смыкаются вокруг головки члена.
Мир Чана в этот момент разлетается на миллиарды осколков. Потому что настолько хорошо, что плохо. Потому что Феликс вытворяет что-то такое, от чего сознание Чана, и так не сильно сейчас присутствующее в теле, пытается улететь куда-то в заоблачные дали. Чан стонет задушено-хрипло, внутри всё натягивается тугой струной. Ещё немного. Совсем чуть-чуть.
Резкий звонок телефона совпадает с оглушительным оргазмом, от которого Чан, кажется, может задохнуться. Перед распахнувшимися глазами комната кружится на все 360 градусов.
Требуется несколько минут, чтобы прийти в себя. А в это время телефон всё продолжает истошно орать. Мимолетом Чан думает, что стоит сменить мелодию звонка. И далеко не сразу он понимает, что в комнате находится совершенно один. И совершенно голый. И он бы подумал, что у него был пьяный бред, если бы не всё также продолжающие висеть в воздухе бумаги с непонятным пока договором, который он в будущем обязательно прочитает.
— Алло, — телефон находится на тумбочке, где ему и положено быть.
— Придурок, ты живой? — с той стороны звучит хриплый, тихий голос Лино. — Где ты?
— Дома, — Чан вновь откидывается на подушки. — А вот живой — не уверен.
— Я не удивлен, — Чан всё ещё дышит тяжело, а голос звучит хрипло. Но совершенно не по тем причинам, что думает Лино. — Ты когда вообще успел домой умотать. И главное — как?
— Не помню…
— Ладно, главное, что не хрен знает где. Пойду приводить остальных в порядок. Как оклемаешься — приезжай, — не дожидаясь ответа Лино сбрасывает звонок.
Чан тяжело вздыхает и отбрасывает в сторону телефон. В голове непонятный вакуум. Может он просто по пьяни белочку поймал? Может ему просто привиделся шикарный парень от перебора с алкоголем и отсутствия нормальных отношений хрен знает сколько?
— Хозяин, — тот самый шепот, кажется, раздается прямо над ухом. Чан резко оборачивается, но в комнате кроме него никого. — Я всегда рядом с тобой. Тебе стоит лишь позвать меня. Я буду рядом, чтобы помочь тебе с любой проблемой, хозяин.
Табун мурашек марширует по спине. Чан тянется к бумагам, которые послушно ложатся в руки. Что ж… раз уж так, ему определенно стоит знать, на что он подписался и что ещё может. По крайней мере может это сейчас отвлечет от чертового: «хозяин», что застряло, словно на повторе, в его голове.
— Чертов год петуха!