Фреска

«У царя Дешрета был спутник,» — как-то говорит ему Кавех, и Хайтам насмешливо фыркает.

Они у него дома, еще до того, как оба закончили Академию, и в руках у аль-Хайтама книга о языке времен правления Алого Короля, что-то об их письменности, о нерасшифрованных кусках информации, которые были специально затерты или написаны неправильно, чтобы прочесть могли лишь те, кто знал способ. Для него это вызов — решить загадку, которая еще никому не далась, возвысить свое имя.

Однако над темой разговора, внезапной и неожиданной, Хайтам насмешничает одним своим видом.

Академия всегда считала Дешрета тираном и убийцей, кровопийцей собственного народа, она презирала его так же, как презирает сейчас Малую Властительницу Кусанали, превознося Великую Властительницу Руккхадевату. Даже некоторые письменные доказательства тех времен, очень спорные, могли бы подтвердить подобное, и аль-Хайтам признает себя подверженным мнению Академии. Поэтому слова Кавеха для него смешны.

Кави это, кажется, ни капли не трогает. Он просто произносит нечто подобное и более не поднимает этой темы.

«У царя Дешрета был возлюбленный,» — вспоминает его слова Хайтам, когда они уговаривают Пустынников помочь спасти Дендро Архонта и волей случая узнают немного больше о прошлом.

Слова о запретных знаниях, само понимание их существования, оседают на нем кислотой неспелых фруктов и тяжестью вьючного яка. Аль-Хайтам обдумывает увиденное и услышанное снова и снова, проворачивает ситуацию с одной стороны, со второй, с третьей, но никак не может найти ответа. Дешрет мог быть тоталитарным, но не тираном, жестоким, но не кровопийцей. Запретные знания отравили чужого Архонта, сделав и тем, и другим, насылая боль и страдания на его народ.

Откуда Кавех мог узнать об этом?

«У царя Дешрета был супруг,» — снова и снова проносится в мыслях Хайтама после их ссоры в библиотеке, пока он зарывается в книги.

Кавех предпочел хлопнуть дверью и уехать обратно в пустыню — то ли по делам прошлых построек, то ли что-то новое появилось, но из головы Аль-Хайтама все не выходят слова Кави, которым уже не год и не два, даже не пять. Это было так давно, но вся история с Нахидой и Академией пробудили воспоминания об этом. Хайтам зарывается с головой в исторические книги и переводы, в статьи, в анализы, но не находит и следа того, о чем говорил тогда Кавех.

Впрочем, его сосед ведь даже не историк — так, по верхам, больше история архитектуры и искусств, позволяющая ориентироваться в периоде и крупных деятелях, но без продробностей. Могло ли это быть чуждой выдумкой?

Нет. Нет, не могло.

Аль-Хайтам слишком хорошо знает Кави, и тот бы сожрал самого себя, если бы его информация не была проверенной, подлинной. Честно говоря, он уже готов бросить это дело и просто поверить на слово, так, как не делал уже больше десятилетия. А потом взгляд цепляется за изображение фрески.

Она покорежена и частично разбита, многих деталей не хватает от времени, но Хайтам далеко не дурак, а именно им нужно быть, чтобы не узнать знакомый облик. Золото волос, переплетение белоснежного и алого в рисунке, что обозначает ткани. Аль-Хайтам впивается в изображение фрески взглядом и резко подскакивает. Ему срочно нужно в пустыню.

***

Покинуть Академию, даже несмотря на свой временный пост, у Хайтама выходит поразительно легко. Он просто скидывает свои обязанности на Сайно с настоянием оставить хоть кого-то к его возвращению и срывается в сторону пустыни, не думая ни о палящем солнце, ни о жаре, ни о надоедливых песках. Он может с этим справиться.

Он должен найти Кавеха.

Это получается сделать только через десять дней — работники восстановительных работ за все время, как Кави их покинул, архитектора даже не видели. Жители Аару тоже не были особо осведомлены, куда делся вечно жалующийся и яркий человек из Сумеру. Только Кандакия смогла указать направление, сказав, что там есть руины, и Кавех был в них заинтересован. Аль-Хайтам честно надеется, что его сосед там не убился.

Но, нет, Кави оказывается совершенно здоровым и спокойным, когда Хайтам находит его в конце руин, у стены просторного зала. Он сомневается, что Академия или путешественники знают об этом месте, однако сейчас это не важно. Важнее всего Кавех и его странные фразы, важнее всего та фреска и стопроцентная схожесть, важнее всего... побледневшее изображение впереди.

Двое людей — или, точнее, божество и человек, — и они счастливы. Кавеха узнать легко, даже если наряды сменились, даже если стали другими украшения и он сам за годы. Второй, кто был изображен, царь Дешрет, если аль-Хайтам не ошибается, слишком похож... на него самого. Возможно, он слишком резко втягивает воздух сквозь зубы, замирая в середине зала и привлекая этим внимание.

— Ты...

— Да. Ну, или был когда-то. Я все еще сбит с толку, рухи, этими воспоминаниями, а они пришли, когда я был ребенком! — Кавех знакомым движением вскидывает руки, и Хайтам не может удержать себя от того, что засматривается. — Тебе не стоит удивляться тому, что ты ничего не помнишь. Воспоминания Архонтов хранят слишком много того, что людям знать не стоит. Это я выделился. В прошлой жизни был человеком и связал себя навечно с божеством. В этой — проснулся однажды с памятью, которой больше пятисот лет.

Кави на мгновение замолкает, давая себе передышку. Аль-Хайтам подходит ближе и снова переводит взгляд на фреску. Те, кто на ней изображены, те, кем они были когда-то давно, до тошноты счастливы на ней. Хайтам хотел бы иметь такое счастье, если бы мог.

— Иногда я думаю, что только эти воспоминания заставляют меня продолжать цепляться за тебя. Так глупо, — звуча тихо, Кавех поднимает голову к потолку, будто бы пытается спросить у Селестии, должно ли быть все так. Это странно. Это глупо. Это совершенно не похоже на Кави. — А потом я думаю, что даже без них я был бы взбешен и очарован тобой.

Он смеется, и Хайтам не может отвести взгляда от счастливо-печального выражения лица Кави. Честно говоря, аль-Хайтам никогда не мог отвести от него взгляда, только показательно, только внешне, каждый раз продолжая за ним следить. И сейчас он смотрит снова, даже не осознавая, как в один момент тянется, чтобы коснуться пальцами нежной кожи, чтобы притянуть к себе ближе, зарываясь в золотистые локоны, как целует эти привлекательные губы.

Да, вот так правильно. С остальным они разберутся позже.