Действующие лица
Николай Васильевич Гоголь.
Писарь при Третьем отделении Императорской канцелярии. Юная творческая натура. Хрупок душой и телом. Обладает способностями, которые понять и сам не в состоянии.
Ада Петровна Гуро.
Вдовствующая дама неопределённого возраста и рода занятий. В силу ряда обстоятельств наречена "Кровавой госпожой". Питает особую слабость ко всему таинственному и сверхъестественному.
Пётр Яковлевич Мирский.
Названный отец Ады Гуро. По причине скверного характера склонен осуждать каждого возможного претендента на её руку и сердце. Самокритичен достаточно, дабы не считать прожитые лета гарантом ума и опытности. Находит развлечение в том, чтобы доводить редких собеседников до раздражения.
Александр Христофорович Бинх.
Одинокий мужчина средних лет. Глава полиции села Диканька Полтавской губернии. Не может отрицать колдовского обаяния Ады Гуро и потому каждое Рождество в течение последних пяти лет встречает в её обществе. В остальное время предпочитает редкие письма живому общению.
Настасья Прохоровна Ковлейская.
Добродушная и словоохотливая супруга дознавателя Ковлейского. Не оставляет попыток зазвать Николая Гоголя в гости. Верит в гадания со всей убеждённостью жаждующей романтики души.
Дмитрий Сергеевич Соровский.
Слуга в доме госпожи Гуро. В свободное от исполнения прямых обязанностей время охотно поддерживает слухи о хозяйке с её улыбчивого одобрения. В отместку за обращение "Митька" разбавляет алкоголь водой или кладёт в чай соль вместо сахара.
Действие первое
Вечерний Петербуг. Николай Гоголь и Настасья Ковлейская идут по заснеженной улице, беседуя ни о чём. Справедливости ради стоит отметить, что Николай скорее выступает в роли слушателя, чем рассказчика, но его спутницу это ни капли не смущает. Двадцать шагов спустя женщина прерывает эмоциональный монолог, чтобы полюбоваться украшениями в витрине ювелирной лавки. Уставший и опустошенный недавним обмороком Гоголь покорно замирает рядом, раздумывая над тем, чтобы прислониться к ближайшему столбу. Исключительно для поддержания равновесия, разумеется.
Настасья Ковлейская (с восторгом в голосе и жестах): Посмотрите только, Николай Васильевич! Красота, право. Неужели по примеру Ивана Ивановича вы к таким прекрасным вещицам равнодушны?
Николай Гоголь (поспешно качает головой и привычным жестом отводит от лица упавшие на глаза пряди): Мне подобное ни к чему, только и всего.
Настасья Ковлейская (снисходительно улыбаясь): Простите, милый, но для цвета юности вы слишком пессимистичны. Да ещё и накануне Рождества. Разве у девиц прохожих имена вызнать не желаете?
Николай Гоголь (коротко кивает, без особого успеха пытаясь скрыть обречённый вздох): Как и со свечами у зеркала сидеть, Настасья Прохоровна. Это как-то...
Настасья Ковлейская (взмахивает рукой, на миг обнажая далёкое от понятий хрупкости запястье, а после и вовсе стягивает пушистую варежку, чтобы указать раскрытой ладонью на подернутое сказочным узором стекло): Не продолжайте. Смотрите. Раз уж вы не хотите встречать Рождество с нами, то исполните мою маленькую прихоть, Николай. Купите подарок для суженой.
Николай Гоголь (и в самом деле обращает внимание на украшения и завороженно замирает): Не каждой девице такая вещь по сердцу придётся.
Настасья Ковлейская (довольно улыбается и распахивает для Николая скрипучую дверь): Вам и не нужна каждая, милый.
Николай смущённо улыбается в ответ и заходит в лавку. Ковлейская следует за ним. Дверь закрывается, оставляя холод и городской шум где-то в другой грани реальности.
Действие второе
Залитая тенями комната. Огонь в камине почти потух. Терзаемый муками творчества Николай Гоголь сидит за столом и вращает перо, роняя на бумагу чёрные кляксы. В конечном счёте он сминает лист и с необъяснимым трепетом тянется к перстню, по странному порыву купленному. Рубин на причудливом золотом ободке переливается алыми бликами в свете свечей, прежде чем оказывается сокрытым в ладони, а после и под подушкой.
Николай Гоголь (с дрожью в голосе): Для суженой суженый подарочек купил. Приходи, милая, подивись, да со мною полюбись.
Сон приходит через мгновение. Свечи гаснут без чьего-либо вмешательства. Видимого, по крайней мере.
Действие третье
Сцена первая
Ночной Петербург. Среди пустынных улиц и серых строений Николай Гоголь идёт к единственному дому, из окон которого льётся свет. И замирает с нелепо поднятой рукой, поскольку дверь открывается до того, как он успевает постучать.
Дмитрий Соровский (с подозрительностью охранителя границ Империи): Вы Тёмный?
Николай Гоголь (в растерянности): Нет. Гоголь. Николай Васильевич.
Дмитрий Соровский (не на шутку позабавленный): Да разве ж о фамилии речь, господин хороший? Входите.
Николай так и поступает.
Сцена вторая
Просторная гостиная, обставленная со вкусом и изяществом. Из соседней залы слышны музыка и смех. Утомлённая танцами Ада Гуро, шурша юбками алого платья, присаживается рядом с Александром Бинхом. Тот делает вид, что очень заинтересован набившим оскомину зимним пейзажем, чтобы несколько мгновений спустя позволить вовлечь себя в беседу. Наблюдавший за ними Пётр Яковлевич недовольно морщится и, забывшись, делает глоток горячей морской воды с привкусом трав, которую паршивец Митька смеет называть чаем. Но никакие уловки слуги не заставят его подняться в спальню этой ночью, пока он не познакомится с таинственным Тёмным.
Ада Гуро (с дразнящей улыбкой): Погадать так и не надумали, Сашенька?
Пётр Яковлевич (ядовито): К чему ему гадания, душа моя? И без свечей во тьме ясно, кому сердце вояки отдано.
Александр Бинх (за неимением под рукой огнестрельного оружия использует к Мирскому убийственный взгляд): Я попросил бы вас не судить о моих сердечных привязанностях, Пётр Яковлевич.
Ада Гуро (прикасаясь к руке Бинха и с укором глядя на Мирского): А я попросила бы вас обоих не ссориться хотя бы в это Рождество.
Пётр Яковлевич (в сердцах отставляет чашку на дальний край низкого столика): Да чем же ещё развлечься можно? С Бинхом душевно не беседуй, сластями не наслаждайся, секретов не выведывай.
Ада Гуро (с искренним любопытством): Каких секретов?
Александр Бинх (укоряюще, в унисон с Адой Гуро): Разве от вас что скроешь, господин Мирский?
Пётр Яковлевич (ровным тоном): Прости, душа моя, что мне не по нраву не знать всех приглашённых лично.
Ада Гуро (демонстрируя открытые ладони): Мы на равных. В этот раз и я не знаю, кто переступит порог нашего дома. К тому же он может и не прийти.
Александр Бинх (с надеждой): Он - значит, мужчина?
Ада Гуро (игнорируя смех Петра Яковлевича): Да, Сашенька. В этом году вам не придётся танцевать ни с Дарьей Долговой, ни с кем-то другим. Если иного не пожелаете.
Стук в дверь вынуждает Петра Яковлевича оставить при себе ехидные комментарии.
Сцена третья
Слуга вновь именует Николая Гоголя "Тёмный", но тот едва ли обращает на это внимание, влекомый улыбкой Ады Гуро, словно мотылёк светом. Остальных присутствующих в комнате он не замечает.
Николай Гоголь (протягивая кольцо на раскрытой ладони): Нашёл ли я вас?
Ада Гуро (улыбаясь): Несомненно, душа моя.
Их руки и губы соединяются. Чёрная мгла окружает обоих непроницаемой стеной. Шагнувший ближе к сосредоточию необъяснимого Александр Бинх оказывается отброшен к стене. Атласные на вид - но будто металлические по ощущениям - ленты опутывают его со скоростью, с которой способен наносить удары лишь умелый фехтовальшик. Только рука Петра Яковлевича, обжигающая льдом прикосновения, заставляет марево боли рассеяться.
Александр Бинх (с трудом восстанавливая дыхание): Что это? Кто это? (сталкиваясь с насмешливо-заинтересованным взглядом алых глаз) Он не такой, как вы или... как Ада.
Пётр Яковлевич (улыбаясь клыкастым ртом): Кто бы говорил, Саша. По вашим венам течёт безрассудство. Все ли люди таковы?
Александр Бинх (с чувством): Идите к чёрту!
После Николай Гоголь долго рассыпается в извинениях, и Александр Бинх, разумеется, его прощает. Во многом благодаря счастливой улыбке Ады Гуро и великолепному вину, которое Пётр Яковлевич подливает в его бокал. Возможно, допускает Александр исключительно мысленно, в гаданиях и в самом деле есть смысл.