Сказка про шамана, который мастерил крылья солнцу

— ...ну, что ещё расскажешь?

— Да нечего тут рассказывать, всё уже выложил, вот, забирай.

— Нет уж, забирать не буду. Буду требовать хлеба и зрелищ, вернее, ещё чего интересного. А если совсем нечего больше рассказывать, то хоть сказку. У меня ещё целых полбутылки осталось, а ты уже выгоняешь. И в тишине сидеть не хочу, хватит с меня этой тишины, надоело.

— Какую ещё сказку? Вот ещё, выдумала! Сказку ей расскажи. Не знаю я никаких сказок и рассказывать их не умею.

— Ой, хорош, не выдумывай. Рассказывать сказки — жизненно важный навык примерно везде. А уж у вас тут и подавно. Не так часто мне удаётся к тебе вот так в гости, просто посидеть, выбраться; не жмоться, гони сказку!

— Эта бутылка, возможно, была уже лишней... Ладно, ладно, не смотри на меня так, будет тебе сказка. Про шамана. Такого, знаешь, практически стереотипного, красивого, из тундры.

— Ага, значит, про себя любимого расскажешь?

— Да я ж вроде не из тундры. Но, может, и про себя. Посмотрим. Как пойдёт. Слушай.

Далеко-далеко на севере, где полгода люди не видят света даже днём, живёт шаман.

Ходит он по глубокому снегу в непроглядной темноте полярной ночи, собирает птичьи перья. Потерянные случайно, оставшиеся от птиц, подбитых охотниками и хищным зверем. Много перьев нужно шаману, очень много. Больше, чем звёзд на небе.

— Это зачем ему столько?

— Надо. Ты дальше слушай...

***

Сидел, составлял расписание дежурств, когда в дверь постучали. Даже не стал приводить кабинет в хоть какое-то подобие порядка, всё равно, кроме своих, сюда никто не зайдёт. Хотя некоторые особо чувствительные сотрудники с нижних этажей иногда пытались подняться, задумавшись. Надо бы им как-нибудь похитрее глаза отвести. Но это потом, всё потом, и так слишком много работы.

— Если так дальше пойдёт, то я совсем поседею, а мне до сорока жить и жить ещё, — хмыкнул Альгирдас, садясь в непонятно откуда взявшееся кресло-качалку. — Сколько пакостных наваждений за неделю пришлось отменять, видел? Думал, не умею столько пока ещё, но нет, пришлось научиться. Попробуй тут не научись... Больно быстро ты тут всё разрешаешь, горожане, вон, ещё не готовы.

— Готовы — не готовы, а так тут всегда было, ещё до тебя. А что до меня было, то на ночь глядя даже не представляй, — покачал головой Стефан, не отвлекаясь от расписания. — А тебе вот выходные вписываю, смотри. А то разворчался мне тут. Нечего ворчать, слышал, какую я команду сновидцев собрал недавно? Они самые прекрасные в мире, точно тебе говорю. Их не только просто так не сожрёшь, они сами кого хочешь сожрут. Вот теперь-то заживём!

— Против этих? — поразился Альгирдас. — Ну даёшь, шеф! Действительно, теперь-то заживём!

Пока шёл до своего нынешнего дома, просто чтоб прогуляться, думал — всего две не закрытые вакансии на всяких неведомых демонов остались. И переговоры с местными из новых районов прошли довольно неплохо. Можно будет ещё парочку Путей приоткрыть на радостях-то. А если уж совсем кутить, то можно и себе выходной дать, а то когда отдыхал в последний раз, уже и не вспомнить — то ли в прошлом году, то ли десять лет назад. А то и всю сотню.

А дома уже ничего не думал, потому что слишком хорошо прийти из декабрьского мрака и мороза в тёплое начало сентября четырёхлетней давности. Это он неплохо придумал. И вечерний солнечный свет, поделённый решёткой веранды на полосы — как струны арфы. Провёл рукой, подцепил одну пальцем, разгоняя стаи кружащихся пылинок. Слушал потом, не ушами, а где-то в затылке, затихающий золотистый звон.

***

На углу Траку и Пилимо остановился, провожая взглядом сияющий тёплым леденцовым светом зеленобокий трамвай.

Вот это совсем хорошо уже, даже трамваи чаще ходить стали. А то без трамваев как-то совсем заскучал.

Когда в тридцатых убирали рельсы, даже не думал, что без них будет плохо, ну трамвай и трамвай, не получилось и забыли. Ошибку понял уже сильно позже, даже повлиять как-то пытался, но всё никак не шло дело. То городское управление как начинало радостно заявлять о возвращении трамвая на столичные улицы, то городило отговорки о дорожном трафике, нецелесообразности и вообще недостатке бюджетов.

Вот так и жили бы без трамвая, если бы проход на Эту сторону не открыли. А какая ж без трамвая жизнь?

— Совсем никакой, — сам себе, вслух, ответил Стефан. И пошёл дальше, в сторону Басанавичяус, напевая себе под нос: — Трамвай задавит нас наверняка, трамвай повесит нас наискосок, трамвай раскроет нас на несколько частей, трамвай подарит нас под розовым дождём. Трамвай поверит нас среди морей, трамвай забудет нас туда-сюда, трамвай сыграет нас на медленном огне, трамвай согреет нас доверчивой листвой и пропадёт...

— Ты тут давно сидишь? — спросила подошедшая наконец Татьяна. — А то я как проснулась после дежурства, села на кровати и сидела почти час. Всё пыталась понять — это так у нас теперь устроено, что стул на полу стоит, а окно в стене, или это я куда-то не туда проснулась? Потом отпустило, конечно. Окно — в стене, а на окне горшок с фикусом. Стул на полу, на стуле — шмотки валяются. Нормальная человеческая явь. А темно потому, что в декабре по утрам всегда темно, ничего не попишешь.

— Привыкнешь ещё, — Стефан пододвинул к ней чашку кофе. — Я тебя всё равно не по важному делу позвал, а так, посидеть. Я же тут всё равно каждое утро сижу, традиции у меня. Почему бы, думаю, кого-нибудь кофе не угостить?

— С утра-то зачем тогда поднимать? — возмутилась Таня.

— А это чтоб вы не расслаблялись. Ладно, шучу. Смотри вон.

Кафе на Ратушной площади было почти пустым, только колоритный старик, так и не снявший шапку-ушанку, разложил на столе перед собой газету и медленно читал её, водя длинным узловатым пальцем по строчкам.

— В окно смотри, — уточнил Стефан.

Действительно, у самого окна, размашисто и резко шагая туда-сюда, разговаривал по телефону мужчина, до самого носа замотанный в длинный сине-зелёный шарф. Как он умудрялся через этот шарф яростно доказывать что-то незримому собеседнику — неведомо. Закончил разговор, убрал телефон, недовольно пнул носком ботинка попавшийся ему под ноги снежный ком, растёр озябшие руки; потом достал портсигар, из него — сигарету и наконец опустил шарф с носа.

— Опа! — Таня присвистнула. — То-то я думаю, что рожа знакомая. А это наш постоянный клиент!

— Ага, он.

"Постоянный клиент" закурил и огляделся.

— Я его так близко наяву ещё не видела. Нет, Вильнюс у нас, конечно, большая деревня, и пару раз мне казалось, что мимо он пробегал, не узнать его, наверное, невозможно — вон какой носяра. Но чтоб вот прям так — как-то даже непривычно. Ощущение, что он сейчас во что-нибудь влипнет или кто-то придёт его жрать, а нам спасай опять.

— Ну, наяву-то влипнуть не должен, хотя кто его знает... — задумчиво протянул Стефан. — Такой кадр, всего можно ожидать. Никак не могу придумать, что с ним делать.

— Как — что? На работу взять. А то чего он без дела шатается, да ещё и приглядывай за ним, чтоб не сожрал никто. Только лишние хлопоты.

— Это ещё не хлопоты, ты его лет пятнадцать назад не видела. Нет у меня пока такого дела, к которому его, такого красавца, можно было бы пристроить. В Граничную полицию он не годен сразу — нервишки ни к чёрту, а в нашем деле они нужны. С его снов город, конечно, много имеет. Но сны снами, а я жадный. Особенно до интересных людей.

Мужчина в сине-зелёном шарфе тем временем докурил, выбросил окурок в урну, натянул шарф на нос, а шапку на брови и таким же широким шагом удалился, скрывшись за поворотом.

— Эх, такой талант пропадает... — покачала растрёпанной головой Таня.

***

Всё не то. Опять и опять не то.

Бывают такие дни, а то и даже целые недели, когда всё валится из рук. Кофе убегает, на соседней улице селится свора каких-нибудь злых и голодных чертей, с западных окраин на запах интересных снов и вкусных чудес приползает что-то совсем невообразимое, а очередное призванное хтоническое нечто пожимает тем, что у него вместо плеч, и говорит, мол, город у вас прикольный, конечно, но... 

Всегда есть это "но". 

Стефан вышел из своего солнечного вечного сентября в, казалось, ещё более солнечный морозный декабрь, раздражённо постукивая в невидимый бубен. Дошёл до Ратуши, до самой двери кафе напротив, а потом развернулся и отправился прямиком на князев холм.

План действительно был хорош, чертовски хорош! Да и требовать немедленного его исполнения было бы глупо. Но Стефан требовал. В первую очередь от себя.

Шёл не хозяйским, даже не шаманским шагом, но город всё равно выжидающе привстал на цыпочки всеми своими улицами, подворотнями и парками. Речка Вильняле беспокойно заплескалась подо льдом, и даже Нярис начал течь быстрее.

Нет, ну не дело, конечно, я тут творю, так тебя волную, — подумал Стефан с нежностью. Не настолько у нас всё плохо, друг мой. У нас всё так хорошо, что недавно даже и представить было нельзя, кто бы мне сказал — не поверил бы. А я тут зачем-то устроил, понимаешь, на ровном месте. Не дело.

Столько сил вложил, собирал по крупицам для тебя чудеса, таких людей находил и нахожу. Всё у нас с тобой будет как надо.

А сказка-то, выходит, действительно про меня в каком-то смысле, — усмехнулся Стефан. Которую на днях Ханне-Лоре рассказывал.

***

— Шаман из тех перьев потом делает крылья. Большие-большие крылья нужны шаману, много перьев на них требуется. И делать всё нужно обязательно в темноте, чтобы выдержали потом эти крылья ослепительный свет и жар как можно дольше. 

— Это правильно, — кивнула Ханна-Лора, выливая в кружку остатки шампанского, в которое зачем-то превратились забытые на веранде пол-ящика пива. Видимо, специально к её приходу, чтоб устроить кутёж. У Ханны-Лоры своих забот навалом, заглядывает она редко, так что никак нельзя не устроить кутёж. И не похвастаться, куда ж без этого. Но похвастаться Стефан уже успел, а теперь ей вдруг захотелось потребовать с него сказку. 

— А потом шаман идёт в Нижний Мир. 

— Почему в Нижний Мир? 

— Да ты что, мы же, шаманы, ребята такие. Хлебом не корми — дай лишний раз в Нижний Мир смотаться. А вообще за солнцем он туда идёт. Куда ж ещё? Чтобы весной взлететь на небеса, солнцу крылья нужны. Вот шаман их и мастерит. 

— Каждый год? 

— Каждый год. 

— Да уж, тяжёлая у него работёнка... — Ханна-Лора даже нахмурилась, будто только что выдуманный Стефаном шаман действительно жил где-то у себя в тундре и ему позарез требовалась помощь с постройкой крыльев для солнца, а Ханна-Лора уже прикидывала, как ему эту помощь оказать. 

— Да уж не хуже нашей, — Стефан легонько похлопал её по руке. — И он тоже справляется и вообще молодец. 

***

На холме дул совершенно ужасный холодный ветер, такой звонкий и сердитый, что Стефану захотелось смеяться. Ну вот, настроение исправилось, можно и делами заняться. Но попозже. Ещё пять минуточек. Постоять, покурить, потом ещё одна попытка. Скорее всего — неудачная, но что уж тут. Один раз он сегодня по этому поводу уже поныл, так что хватит. Надо будет — поноет завтра. 

Конечно, не получилось. Никто даже не отозвался. Значит, можно ещё покурить, а потом идти, наконец, работать. Там вообще злые голодные черти ждут, когда их придут прогонять. Не до них совсем было с этой хернёй с запада, да и вообще много чего вылезло, за всем не уследишь. 

Стефан испепелил окурок и круто развернулся на скользком подмёрзшем снегу. Сердитый морозный ветер отозвался шуршанием в сухой траве и шелестом голых веток. 

— Чего ругаешься? Вот я не ною, и ты не ной. Бери с меня пример, — ответил ветру Стефан. 

— Ого, — откликнулся кто-то ещё. — Весело тут у вас, ветрами командуете.

Откликнулся где-то не здесь, не на холме, не в пределах города даже. В пределах мира ли? 

Будто гром, грохот, просачивающийся сразу сквозь всё, сквозь свет и тень, отзывающийся в самой глубине гулким эхом. 

Стефан так и застыл, занеся ногу над своими же следами, по которым он, смеха ради, намеревался спускаться обратно.

— А я-то уж думал, что не отозвался никто.

— Даже не знаю, как тут можно не отозваться, когда так весело заманивают. Кстати, зачем?

— Ну пойдём со мной, расскажу, — в тон, сразу всем звенящим солнечным воздухом, засмеялся Стефан.