Сыновья (не)почтительность

Может быть, виной всему была банальная нехватка тепла. Жажда физического, тактильного контакта, по которому Вэнь Лису успел хорошенько истосковаться за прошедшие годы — за все пять лет его царствования постель тринадцатого главы Цишань Вэнь ни разу не была согрета чужим теплом. Холодная и бездушая, она служила лишь местом редкого, по большей части, отдыха — работы было столько, что не помогали ни советники, ни опыт Вэнь Чжулю, возглавившего Предрассветную Стражу, ни поддержка сестрицы Цин и А-Нина. Вэнь Лису по пальцам мог пересчитать дни, когда действительно хорошо высыпался. Какие уж тут любовные утехи или, тем паче, отношения. 

С возвращением в Безночный Город Вэнь Жоханя всë одновременно и изменилось, и не поменялось вовсе. Разве что к его обычным ежедневным обязанностям прибавилась ещë одна строчка — сложный, важный, пугающий пациент, о котором Лису самолично принял решение непременно позаботиться. И вот в этом, как раз, и была загвоздка. 

Не то, чтобы состояние Владыки Вэнь требовало неусыпного контроля, уже нет. Он был стабилен, не нарушал предписаний, послушно (вот уж чего Лису от него не ждал) выполнял все рекомендации — согласился даже на абсолютно неслыханную по этим временам процедуру для выправления неправильно сросшихся пальцев — кости ломать пришлось с хирургической точностью, полностью обездвижив и закрепив в верном положении для дальнейшего правильного срастания. Вэнь Жохань тогда почти месяц не покидал своих покоев, а его стража поглядывала на Вэнь Лису со странными нечитаемыми выражениями лиц (особенно Вэнь Чжулю, кажется, переселившийся во внутренние комнаты покоев Владыки с целью осуществления непрерывного присмотра), но своей работой Вэнь Лису гордился. Не остеосинтез, конечно, но лучше на данном этапе развития медицины не сделал бы никто, это признала даже Вэнь Цин, когда они обсуждали эту идею. Так что Вэнь Лису получил бесценный опыт, а Владыка Вэнь — почти нормально функционирующие руки, чем они оба, несомненно, были до крайности довольны. 

Проблема заключалась не в этом. Нет, Вэнь Лису изначально, ещë в тот момент, когда Вэнь Чжулю, сверкая дикими глазами, принëс Вэнь Жоханя в сад его покоев (Вэнь Лису до сих пор не понимал, что сподвигло самого верного вассала Бессмертного Владыки в подобной ситуации обратиться именно к нему, учитывая... Всë, произошедшее между ними, но считал это знаком высшего доверия), понял, что просто не будет, но... Он готовился к... Сам даже не знал, к чему. Наверное, к новому витку подозрений, агрессии, попыткам вернуть утраченную власть, спорам и чужой ярости. Но никак не к тому, что самой большой проблемой в общении с Бессмертным Владыкой окажется влечение. 

Нет, Вэнь Лису всегда знал, что ему нравятся мужчины. Плевать, что там было у Вэнь Чао — Вэнь Лису в прошлой жизни был женщиной с вполне традиционными вкусами, которые и в новом теле остались с ним. Он даже какое-то время был по уши влюблëн в Вэнь Чжулю, но... Да, Знойный Дворец, Закатная Беседка и Комната Удовольствий. После такого потрясения ему было действительно не до любовных переживаний, а позже на него свалился клан, реформы заклинательской и школы целительства, А-Ян, за которым нужно было приглядывать, Мо Сюаньюй, подкинутый Цзинь Гуаншанем, как яйцо нерадивой кукушкой... Да и Вэнь Чжулю был явно не настроен на продолжение каких-либо отношений помимо доверительно-рабочих. Так что Вэнь Лису со вздохом отступил, позволяя себе разве что поглядывать на мужчину издалека и вздыхать по упущенным возможностям. 

Вэнь Жохань же... Ну, Лису был вынужден признать — он всегда был красивым мужчиной. Даже в дунхуа его изобразили горячим, как вулкан, хоть он и появился там дай бог на несколько секунд... Кажется, с ним даже рисовали фанарты — не то, чтобы Лису в то время сколько-нибудь интересовался кем-то кроме главной пары. Когда Вэнь Лису встретился с ним впервые уже в этом мире, ему было не до оценки чужой внешности — он был в ужасе, чëрт подери! — и, скорее всего, только это его и спасло. Потому что Вэнь Жохань был горяч, и с этим фактом можно было только смириться. 

Правда, это все было тогда, больше пяти лет назад — когда Вэнь Жохань был цел, здоров и полон сил — как жизненных, так и духовных. После плена он... Ну, выглядел так, как должен был после плена — худым и измождëнным, с заострившимися до предела чертами лица. И всë же, чем больше времени проходило, чем лучше шла реабилитация (ещë одна личная гордость Вэнь Лису — в мире заклинателей ни один целитель, кроме него, не смог бы помочь оправиться от настолько жестоких травм), чем ярче сияли поначалу потухшие алые глаза Владыки Вэнь... Тем отчëтливее Вэнь Лису понимал — что-то в нëм было, странно притягательное для Лису и вызывающее у него внутри непонятную дрожь, которую по истечении нескольких месяцев, проведëнных рядом, он больше не мог списывать на страх. 

Катастрофа. Просто катастрофа. 

То, как вздымались хищные крылья тонкого прямого носа, то, как изгибались ровные тонкие губы, когда он говорил, то, как падала на бледную кожу щеки тень от длинных черных ресниц... Всë в нëм — от поседевших через волосок прядей, слишком коротких для заклинателя, но ровных, частично вернувших уже свой блеск, от алых глаз, таких пугающих раньше из-за горящего в них яростного огня — и наполненных странной силой, от которой подгибались колени, сейчас, — от медленной, тяжëлой поступи (уже легче, чем в самом начале, но помочь в дальнейшем могло лишь время и грамотная терапия), от голоса, давно переставшего ночами приходить в кошмарах — не яростного и злого, а тихого, с заметной хрипотцой (как назло, у Вэнь Лису не было идей, как лечить подобные застарелые повреждения гортани), от ощущения силы, даже сейчас исходящей от всей фигуры некогда величайшего в Поднебесной... И, наверное, до бесконечности — всë в нëм вызывало в душе и сердце Вэнь Лису странный, неясный поначалу отклик, со временем оформившийся в то, о чëм Вэнь Лису никогда даже не думал. 

В это бездонное отчаянное желание прикоснуться. 

Он не мог влюбиться в этого человека. Небеса, в кого угодно, только не в него! 

Существовал, наверное, десяток различных причин против, начиная от того, что биологически Вэнь Жохань был его, Вэнь Лису, отцом, и заканчивая тем фактом, что это откровенно воняло Стокгольмским Синдромом — испытывать нежные чувства к человеку, который превратил два месяца твоей жизни в ад. Вэнь Лису до сих пор боялся его — силы, заключëнной в одном его слове, тяжести алого взгляда, жесткого, непримиримого норова — и это, наверное, было правильно и хорошо. Они не говорили о произошедшем — Лису казалось, что Владыка, смешно сказать, просто не решался поднимать эту тему, а сам он не горел желанием снова еë касаться — слишком много чувств в его душе вызывали даже отголоски этих далëких воспоминаний. И всë же, память о Комнате Удовольствий позволяла ему держать себя в руках — в конечном итоге, сложно отчаянно желать человека, вспоминая, как его руки раз за разом причиняли тебе тогда казалось нескончаемую боль. 

Ну. Или Лису наивно думал так поначалу. Надеялся, что не настолько безумен, чтобы однажды перепутать чëрное с белым,  поменять местами верх и низ, не запутаться в переплетении собственных эмоций и чувств. Не то, чтобы он был самым психологически стабильным человеком, но всегда считал, что сумеет в случае чего не выйти за рамки и не остаться погребенным под этой бурей, всколыхнувшейся в его душе. 

Тот сон — кошмар — начинался как обычно. Вэнь Лису помнил обжигающий холод цепей и жар камня под спиной, помнил, как тело дрожало от фантомной боли, помнил жесткие слова, звучавшие приговором. Несмотря на то, что Комната Удовольствий оставила ему мало воспоминаний (спасибо Системе, заблокировавшей память об этих двух месяцах его жизни), его разум вполне справлялся сам, достраивая образы по неясным полузабытым ощущениям. Этот кошмар стабильно настигал его раз в несколько недель, и в такие ночи Лису часто подскакивал за час или два до рассвета и, накинув что-то тëплое, отправлялся блуждать по саду в надежде быстрее успокоить трепещущее за грудиной сердце. 

В этот раз его начало не было каким-то необычным — камера, цепи, невозможность ни двинуться, ни как-то себе помочь — был у Вэнь Лису период, когда он пытался изменить что-то в этом осточертевшем сюжете, но так и не преуспел. Сон всегда был одинаковым, сохраняя, кажется, даже мельчайшие детали (не то, чтобы Лису пытался их как-то запомнить), поэтому он и в этот раз не ждал ничего, кроме страха, отчаяния и боли. 

Вэнь Жохань ворвался в его камеру так же стремительно, как и всегда. На миг Лису позволил себе рассмотреть его, прежде чем опустить глаза — Владыка Вэнь всегда особенно сильно злился, когда смотрел в лицо своего сына, видя там чужака, а Вэнь Лису совсем не хотел получить больше боли. Образ старшего заклинателя соткался перед ним всего на пару мгновений, но Лису хватило, чтобы рассмотреть — и тут же осознать, насколько плохой идеей это было, потому что в лицо пахнуло жаром. 

Чертовски горяч. Небеса, сейчас не время и не место об этом думать! 

Он услышал тихий презрительный хмык, который сделал только хуже — даже опустив глава, Лису моментально представил, как сощурились алые глаза и приподнялась верхняя губа, кривясь и на миг обнажая белые зубы, и от этого жар у него внутри разгорелся ещë сильнее. Было страшно — здесь, в этом кошмаре всегда было страшно, — но теперь, когда к этому страху подмешался огонь, потихоньку растекающийся по всему телу, первобытный ужас прошёл, оставляя, скорее, опаску. 

Не сдержавшись, Лису снова бросил короткий взгляд на своего палача... И застыл, как мышь перед тигром, стоило ему встретиться взглядом с ответным взглядом алых глаз. 

Вопреки тому, что он себе вообразил, на чужих губах не было усмешки. Вэнь Жохань стоял совсем близко, руку протяни — коснëшься, — такой сильный, яркий, буквально давящий сверху ничем не сдерживаемой мощью — и смотрел так, что, видят боги, если бы Лису не был прикован к стене, он бы точно упал на колени. Вместо этого он судорожно сглотнул — и от того замешкался на миг, пропустив момент, когда Вэнь Жохань оказался ещë ближе. 

Прикосновение длинных когтистых пальцев к щеке было почти невесомо, но Лису показалось, что его пробило электрическим током минимум на тысячу вольт. Пальцы Вэнь Жоханя были ровными и изящными, слишком нежными для заклинателя его уровня, увенчанными длинными острыми ногтями, а ещë — целыми, без застарелых переломов и шрамов, здоровыми и явно не отдающими болью по нервам при каждом движении. Лица Лису он касался легко, почти мягко — медленно провëл вниз, по щеке, немного вбок, останавливаясь у самого уголка рта... И только тогда Лису осознал, что он, должно быть, очерчивает шрам. 

В этих снах у Лису никогда не было шрама. 

— Чао-эр, — низкое и гортанное пробрало до дрожи, так, что Лису даже не обратил особого внимания на чужое отталкивающее имя. Он не сумел сдержать судорожного вздоха, когда Вэнь Жохань коснулся его лица второй рукой, теперь почти нежно держа его в ладонях — его большие пальцы неосознанно мягко гладили кожу его щëк. И он смотрел — о, как он смотрел! Лису хотел бы сказать что-то, как-то ответить, сказать правду хотя бы в этом сне — но жар чужих глаз буквально иссушил его горло, выжег весь воздух в лëгких, не позволяя ничего сказать и оставляя лишь смотреть, подчинившись чужой власти. 

А потом — резко, быстро, с какой-то яростной, иступлëнной нежностью — Вэнь Жохань приблизился к нему вплотную и, не позволив ни минуты сомнений,  поцеловал. Просто прикосновение губ к губам, почти целомудренное, почти невесомое — но Вэнь Лису показалось, что он ослеп, оглох, потерялся в пространстве и времени — и всë, кроме этих губ, этих рук, всë ещë обнимающих его лицо, просто перестало существовать. 

На несколько мгновений — потом Вэнь Лису титаническим усилием отшатнулся назад, разрывая поцелуй. 

Вэнь Жоханя дëрнуло. Лицо его на миг исказилось, словно ему дали пощëчину, и алые глаза потемнели, когда он — слишком поспешно даже в такой ситуации — убрал ладони с лица Вэнь Лису. Но глаз — глаз не оторвал, лишь плеснуло в них что-то болезненное, надрывное, от чего у Вэнь Лису почему-то защемило в груди. Ему снова пришлось приложить все усилия, чтобы не потянуться вперëд, когда буквально всë в нëм кричало об этом, жаждало и желало. Лису подавил этот порыв усилием воли — и только с языка сорвалось не сдержанное... 

— Владыка... 

Вэнь Лису сам поразился тому, как прозвучал его голос. Он был хриплым и отдавал тягучей горечью, слабый, словно последние слова умирающего. Брови Вэнь Жоханя сошлись на переносице, а на лице явственно отразилось беспокойство и непонятное замешательство, но после он прикрыл глаза и сделал шаг назад, с какой-то надтреснутой усмешкой. 

— Всегда Владыка, Чао-эр. Скажи, когда ты действительно перестал считать меня… 

Он не договорил. Его фраза оборвалась на полуслове, когда Лису замер, наблюдая за тем, как его образ словно подернулся дымкой и "потëк", являя куда более жуткую картину. Посветлели, став короче, чëрные волосы, одежда, сшитая на крупного мужчину с сильным телом, повисла, как на вешалке, заострились скулы, глубже запали, тускнея, глаза. Вэнь Лису не видел его рук, но мог поклясться, что там, на нежной белой коже, теперь нет ни единого целого участка без шрамов — как и на всëм чужом теле, не считая разве что лица. Один из них сейчас был особенно заметен — след от ошейника, красный и бугристый, который там, в мире вне сновидений, Вэнь Жохань прятал за длинным расшитым золотом воротником. Сейчас его шея была обнажена, и Вэнь Лису мог отчетливо видеть его — пылающую алым словно воспалëнную полосу. 

Медленно Вэнь Жохань поднял на него глаза. 

— Скажи мне, Чао-эр, тебе нравится видеть меня таким? Нравится видеть, что я сполна заплатил за всë, что с тобой сделал? 

Вэнь Лису замер, не ожидая вопроса. Нравилось ли ему?.. Что за бред. Ни один целитель никогда не стал бы радоваться, видя пациента, да и просто любого человека, в таком состоянии — это грозило дополнительными проблемами и сложностями в реабилитации, и Вэнь Лису не был… 

Он ведь спрашивал не об этом, верно? 

Лису прикрыл глаза, чувствуя, как всколыхнулась бездна в его груди, и на короткий миг позволил воспоминаниям захватить его. В нос тут же ударил тяжелый железистый запах крови, гари и терпких цветочных духов — последний подарок от Ван Линцзяо — а в ушах прозвучало яростное "Верни мне моего сына!", привычно заставив Лису вздрогнуть. Страх, бессилие и отчаяние захлестнули его, возвращая в прошлое на шесть прошедших лет, обнимая холодом неминуемой боли, от которой не было спасения. Месть, да? Хотел ли он мести за ад тех двух бесконечно-долгих месяцев? Хотел ли, чтобы Вэнь Жохань прошел через весь тот ужас, через который тот заставил пройти его?.. 

Даже без этих глупых чувств, до сих пор теплом отдающихся в его теле, он всегда знал ответ на этот вопрос. 

— Нет, Владыка. Не думаю, что мне вообще когда-либо сможет понравиться подобное. 

Вэнь Лису поднял на Вэнь Жоханя взгляд, и потому заметил, как тот судорожно, но абсолютно беззвучно вздохнул, сжимая руки в кулаки. Его лицо стало ещë бледнее, отчего черты его сильнее заострились, и ярче, чем прежде, вспыхнули алые глаза, но радости в них не было — лишь тяжëлая, тягучая боль, печаль и какая-то вековая усталость человека, который не знает, как ему жить дальше. 

— Значит, не позволишь мне искупить этот грех так просто? Что же, это было ожидаемо, Чао-эр… 

На этот раз Вэнь Лису все же не удержался, чтобы поморщиться. Осознание того, что происходящее было лишь сном, делало его особенно смелым. 

— Лису-эр. 

Вэнь Жохань сморгнул, а потом медленно кивнул, принимая. 

— Лису-эр. 

Ох. Зря Вэнь Лису завёл речь об этом. Лучше бы его продолжали звать Вэнь Чао — чужое имя хотя бы не вызывало в нëм такую волну дрожи от позвоночника и вверх, опаляя щëки вернувшимся жаром. Его настоящее в устах Владыки Вэнь звучало рокотом ниспадающей лавины, жаром лавовых потоков, теплом пылающих в камине углей. Так странно — Вэнь Лису ведь уже много раз слышал, как Вэнь Жохань звал его так в реальности; сначала было непривычно до ужаса, потому что так ласково его звала разве что тëтушка Фань, да и та по негласным правилам выделяла лишь второй слог, но со временем обращение стало казаться чем-то… обычным. И вот — снова, как в первый раз. Какой глупый невозможный сон. 

Вэнь Лису потряс головой, отгоняя нелепые мысли, и снова посмотрел на человека перед собой. 

— Я не могу что-то позволить или не позволить Вам, — начал он со вздохом. Сделал паузу — Вэнь Жохань смотрел на него внимательно, не отводя глаз. — Да и, по чести, не хочу. Мне не нужно, чтобы Вы как-то искупали… то, что произошло. Правда. Лису ведь никогда не был обижен и не чувствовал себя преданным Владыкой Вэнь. Это не значило, что случившееся причиняло ему меньше боли, совсем нет — но сейчас, во сне, он мог позволить себе посмотреть на ситуацию без страха. Всë было гораздо проще — Лису ведь не был сыном Вэнь Жоханя на самом деле. В своих подозрениях и желании вернуть того, кого любил, Владыка тогда был прав, а Вэнь Лису… ну, просто пытался выжить единственным доступным способом, даже если это значило до самой смерти стоять на своëм несмотря ни на какие муки. 

Именно поэтому он не любил вспоминать о месяцах в Комнате Удовольствий. 

Кажется, он всё же позволил себе сделать слишком длинную паузу, задумавшись, потому что отвлëк от размышлений его тихий шелестящий вздох. Вэнь Жохань покачал головой, и в глазах его отразилась не совсем понятная для Лису горькая нежность. 

— Тогда чего ты хочешь, Лису-эр? Есть ли хоть что-то, что я могу для тебя сделать? 

Если бы он спросил это наяву, Лису бы точно не нашёлся с ответом. Но это был сон — и потому, ощутив странную лëгкость (в конечном итоге, это ведь был не настоящий Вэнь Жохань, верно?), он, тихо хмыкнув, попросил:

— Может, снимите эти цепи? Не очень удобно висеть так—... Ох! 

Цепи исчезли, словно не существовали вовсе, ещë раз подтверждая, что это был всего лишь сон, и Лису внезапно понял, что напрочь забыл о том, что его тело сейчас было телом пленника, черт знает сколько провисевшего без движения… Ему, впрочем, не дали упасть. Вэнь Жохань поймал его так легко, словно Лису вообще ничего не весил, подхватил и осторожно поддержал за спину. И — Лису осознал это с секундным запозданием — оказался вдруг так близко, что Вэнь Лису вмиг оказался окружëн им — его запахом, мощным и окутывающим даже через несколько слоëв одежд, его жаром, ощутимым сейчас особенно остро. Сердце Лису сделало отчаянный кульбит и забилось быстро-быстро, так, что он почти неосознанно схватил Вэнь Жоханя за ворот одежд, когда его руки сами по себе безвольно упали мужчине на плечи. 

Они оба замерли. Тело Лису непроизвольно напряглось, застыв на месте, пока он пытался хоть как-то унять жар внутри. Спасибо тебе, Чао-ди, за твое бесстыжее тело, не умеющее краснеть — видят небеса, иначе Вэнь Лису уже выдал бы себя с головой… 

А был ли, впрочем, смысл прятать реакцию сейчас? Они были во сне, Вэнь Жохань даже не был настоящим — простой проекцией желаний и чувств Лису, и… 

Он ведь его первым поцеловал, верно? 

Он сам спросил, что может для него сделать? 

Податься вперëд, чтобы коснуться чужих губ своими в ответном целомудренном поцелуе было до пугающего легко. 

Вэнь Лису не видел — не удержался и закрыл глаза — но чувствовал кожей, как распахиваются чужие глаза в неверии — ресницы мазнули в воздухе. Вэнь Жохань издал какой-то странный изумлëнный звук, и его руки вдруг сжались вокруг талии Вэнь Лису крепче, прижимая того к чужому телу, и Лису мог поклясться, что почувствовал, как заполошно билось его сердце. Его собственное, впрочем, не отставало — когда Вэнь Жохань медленно, явно осторожничая, разомкнул губы, чтобы углубить поцелуй, Вэнь Лису был в шаге от того, чтобы окончательно закончиться, как личность. Впрочем, на то, чтобы приоткрыть губы в ответ, стараясь не плавиться одуряющих ощущений, его хватило, а потом… 

А потом — резко, как нырок то ли из, то ли в самую толщу воды — Вэнь Лису проснулся. 

Кажется, он закричал. Ну, по крайней мере тот жалкий скулëж, который вырвался из его губ, определëнно должен был быть криком — громким и возмущëнным… впрочем, к лучшему — ему определëнно не стоило привлекать внимание слуг внезапными воплями, особенно когда… ох. 

В теле до сих пор стоял жар. Губы покалывало, а в низу живота скрутился тугой узел желания, пустившего корни ниже, и Лису уронил лицо в подушку и закричал уже нормально, позволяя себе хоть немного выплеснуть обуревавшие его эмоции. 

О боже. Что, черт подери, это было?! 

Ладно, на самом деле он вообще не хотел об этом думать. 

Позволив себе несколько минут предаваться позорной слабости, Вэнь Лису решительно отодрал себя от подушек и, поднявшись, быстрым шагом направился за резную ширму в углу комнаты и сунул руку в стоящую там бочку, довольно кивнув — вода после ночи была почти ледяной. Быстро скрутив волосы в жалкое подобие пучка, просто чтобы не намочить их, он скинул с себя ночной халат и быстро залез в бочку, ойкнув, когда холод окружил его, и моментально покрывшись мурашками. 

Ох. По крайней мере возбуждение явственно спало. Хорошо. Хорошо… 

Заставив себя просидеть в бочке несколько минут, чтобы жар, расползающийся по телу после слишком детального сна, поутих, Вэнь Лису все же выбрался и быстро вытерся, чувствуя, как тело немного знобит. Вода не была настолько холодной — всë же стояло лето, и даже в Цишаньских горах летом температура не падала настолько сильно. Просто остаточное напряжение сна наконец-то настигло его. 

С негромким стоном Вэнь Лису завернулся в свой халат и сполз по стенке бочки вниз, прижимая колени к груди. 

Он целовался с Вэнь Жоханем во сне. 

До сих пор Лису лелеял в душе надежду на то, что он выше этого. Что он будет игнорировать свои порывы до тех пор, пока они попросту не прекратятся. Что, возможно, он и сам неверно понял эти желания, и на самом деле они не имеют ничего общего со страстью и влечением, ха… 

Смешно. 

В комнате царил предрассветный полумрак, но было уже довольно светло, поэтому он легко разглядел в стоящем на подставке у купальни зеркале свое бледное, растрëпанное и совершенно несчастное лицо. Погипнотизировав его взглядом несколько минут в непонятной надежде, Вэнь Лису вздохнул и, нахмурившись, мрачно кивнул ему. Отражение так же мрачно кивнуло ему в ответ, и Лису, не выдержав, закрыл глаза и тихо рассмеялся. 

Поздравляем, Тринадцатый Глава Вэнь. Вы окончательно сошли с ума. 

Лису застонал, пряча лицо в ладонях. 

Правда была в том, что, даже несмотря на купание в холодной воде, образы из ушедшего сна до сих пор стояли перед его глазами, стоило ему лишь смежить веки. Было так легко снова словно наяву ощутить прикосновения чужих больших ладоней к его щекам, жар дыхания на губах, руку на своей талии… Вэнь Лису устало покачал головой, чувствуя, как снова учащается его сердцебиение. 

Безумие. Абсолютное безумие. 

Вздохнув, он с кряхтением поднялся и быстро вернулся в спальню, чтобы найти скинутый с вечера клановый халат, сиротливо валяющийся где-то в ногах кровати. Маяться с многослойным поясом не было никакого желания, поэтому Вэнь Лису против всех норм и приличий подвязался поверх тем, который использовал для сна, и, сунув ноги в любимые мягкие сапоги, быстро покинул покои. Ночной караул, к их чести, и глазом не моргнул на его внешний вид — оба стражника у дверей его покоев лишь почтительно склонились, молчаливо приветствуя его в предрассветной тишине. Вэнь Лису так же бесшумно кивнул им и быстро направился по знакомым переходам мимо жилых и учебных павильонов хозяйского крыла к виднеющемуся вдалеке просвету — дороге, ведущей в спящий ещë в такую раннюю пору Рассветный сад. 

Он любил это место. На самом деле, этот сад, в отличие от примыкающего к его покоям, где Лису выращивал лаванду для чая, был одним из его самых любимых мест во всëм Знойном Дворце. Возможно, дело было в том, что он был совсем молодым — что бы ни было здесь прежде, всë выгорело, и лишь в отдалении, где был проход в какие-то другие части Дворца (Лису никогда не ходил туда и не имел особого представления, что там находилось. Возможно, ещë один зал для приëмов?) остались нетронутые лавой взрослые деревья. Остальной же сад был заполнен кустарниками и совсем еще молоденькими ивами, склонившими свои тонкие ветви над небольшими искусственными озерцами, в которых плавали крупные бело-алые и чëрно-золотые рыбы. Здесь даже ночью стоял свежий цветочный аромат, а гладь воды отражала свет от сотен крошечных стеклянных фонариков, и, преломляясь, он поблескивал на влажных камнях причудливыми узорами. То тут, то там, почти бессистемно и потому — уютно, в кустах прятались изящные резные скамьи, а в отдалении, ажурная и лëгкая, оплетëнная плющëм, который Вэнь Лису намеренно приказал не срезать, когда пару лет назад заметил на темном дереве первые робкие побеги, стояла беседка, где было так удобно разбирать бумаги по утрам… Кое-где между кустов порхали алые искры; огненные бабочки — то ли какой-то подвид демонической живности, то ли непонятные духи стихии — точно самые обычные, перелетали с цветка на цветок, игнорируя время суток и явно не понимая, почему нежные бутоны закрыты. 

Было очень тихо. По пути Вэнь Лису встретил ещë одну двойку из заклинателей, патрулирующих дворец, но никто, конечно же, не остановил его, да и в саду никого не было в настолько ранний час — как Лису прикинул, было ещë только часа три утра. Вздохнув, он зябко поëжился от ночной прохлады и прошел по каменной дорожке к небольшому пруду, около которого со вздохом опустился на скамейку. Камешек, который он случайно задел, зашуршал по невысокой траве и с тихим плеском упал в воду, вспугнув спящих у самой поверхности рыб, и те испуганно сорвались с места и расплылись в разные стороны, взбивая поверхность воды гибкими плавниками. Она всколыхнулась, пошла рябью, но быстро успокоилась, ловя золотистый свет от стоящих в углублениях в камнях изящных стеклянных фонарей. 

Лису некоторое время наблюдал за пятнами света, чуть колышущимися от дуновений лëгкого ветерка, а потом, вздохнув, откинул голову назад, закрывая глаза. 

Вот бы чувства у него внутри улеглись так же легко, как эта вода. 

Видимо, он всë-таки стал Вэнь не только телом, но и на каком-то духовном уровне, потому что его чувства напоминали скорее вулкан, готовый в любой момент пробудиться и заполнить всë вокруг обжигающими лавовыми потоками, но никак не мирную водную гладь. Как он мог предотвратить извержение? Что вообще он мог сделать, чтобы вулкан у него внутри так и остался спящим? Вэнь Лису никогда не был так уж хорош в понимании собственных чувств, не говоря уже об управлении ими, поэтому сейчас он действительно не знал, что должен сделать и как должен поступить, чтобы всë не закончилось катастрофой. 

Он знал себя слишком хорошо, чтобы понимать, что рано или поздно его вулкан попросту выплеснет наружу всë то, что Лису отчаянно желал спрятать у себя внутри, и…  он не знал, что будет делать тогда. 

Просто не знал. Не мог даже об этом думать. 

Выдохнув, он опустил голову и тихо невесело рассмеялся. Как он вообще докатился до подобного? Он мог влюбиться в кого угодно — Знойный Дворец посещало множество мужчин. Вэнь Чжулю, члены Предрассветной стражи, советники из молодого поколения, кто-нибудь из глав или учеников других орденов — тот же Лань Сичень, более чем достойный мужчина, как ни крути! Шансов на взаимность, конечно, тоже бы не было, но Вэнь Лису хотя бы смог бы выразить чувства открыто, получить отказ и продолжить спокойно жить, зная, что произошедшее никак не повлияет ни на отношения Цишань Вэнь и Гусу Лань, ни на будущее его семьи! 

Почему среди всех это должен быть именно Вэнь Жохань?.. 

Вэнь Лису правда не мог представить реакцию Владыки Вэнь на саму идею того, что тот, кого он считает своим сыном, смотрит на него не как на отца, но как на чертовски притягательного мужчину. Хотя очевидно было, что в самом лучшем случае он посчитает, что Вэнь Лису просто тронулся умом. А ведь они только начали общаться нормально!.. 

Вечно все в его жизни шло как-то криво и обязательно через одно место. Нет, точно неспроста в прошлой жизни маменька решила дать ему имя "Алиса"...

За своими мыслями он совершенно не заметил тихий шелест приближающихся шагов. 

— Лису-эр? — тихий голос вырвал Вэнь Лису из размышлений, и он замер, моментально узнавая эти немного хриплые нотки, от которых по позвоночнику моментально пробежала стайка мурашек. О Небеса. Почему вообще он оказался здесь? Они что, в дерьмовом клишированном романе?! 

С трудом взяв себя в руки, Вэнь Лису вскочил со скамейки — слишком поспешно — и, обернувшись, немного неловко поклонился. 

— Ясного неба в предрассветный час, Владыка. 

Вэнь Жохань стоял в десяти шагах, на мощëной камнем дорожке, и оттого казался даже выше, чем был на самом деле. Серебристые пряди мягко лежали на алом шëлке его ханьфу — Лису не сумел сдержать удивление, когда понял, что сегодня он выглядел необычайно… свободно. Лису никогда, кроме того времени, которое Владыка Вэнь провëл в постели после своего возвращения в родные стены, не видел на нëм меньше четырëх слоëв одежды, плотно запахнутой так, чтобы не оставлять видимым ни клочка слишком бледной от истощения кожи. Сейчас же на Вэнь Жохане были только нижние одежды, белые и искусно вышитые шëлк по шëлку, и насыщенно-бордовое ханьфу сверху, закреплëнное довольно простым поясом-полосой. Правда, в отличие от одетого примерно также Вэнь Лису одежды Вэнь Жоханя лежали аккуратно, складка к складке, но в целом он всë равно выглядел куда как более расслабленно, чем обычно. Вэнь Лису споткнулся взглядом о некрасивую аллеющую на его шее полоску шрама, сглотнул и поспешно отвëл глаза. 

— Ясного неба, Лису-эр. 

Вэнь Жохань чуть склонил голову, обозначая кивок, но взгляда от Вэнь Лису не оторвал. Он всегда так смотрел — с каким-то болезненным вниманием, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь, но, если обычно Лису становилось неловко, то сейчас от взгляда этих алых глаз у него моментально пересохло в горле. Там, во сне, Вэнь Жохань смотрел на него точно так же — с пламенем в глубине зрачков, и очень некстати Вэнь Лису вспомнились чужие большие ладони на его щеках, жар чужого дыхания и вкус этих тонких красивых губ… 

— Что-то случилось, Лису-эр? Не ожидал встретить тебя здесь в такой час. 

Вэнь Лису потребовалось несколько лишних мгновений, чтобы осознать смысл вопроса. 

Пытаясь отогнать неуместно расползающееся по телу тепло, он вздохнул и, неловко пожав плечами, сделал приглашающий жест рукой — не болтать же стоя. Вэнь Жохань кивнул ему и неторопливо опустился на скамейку, подобрав полы ханьфу настолько привычным и грациозным жестом, что Вэнь Лису опять уставился на него, не в силах оторвать взгляда от кистей его покрытых шрамами рук, и неловко сел на другой конец скамейки,  с большим трудом повернув голову. 

— Просто… странный сон. Ничего такого, Владыка. 

Странный, да. Но Вэнь Лису не мог бы назвать его плохим, не покривив душой. 

Вэнь Жоханя, впрочем, вполне устроило это объяснение. Он коротко взглянул на Лису, а после перевëл взгляд на нежную гладь пруда впереди и отблески света, танцующие на его поверхности. 

— Иногда… нам действительно снятся странные сны, в которых мы идëм на то, чего никогда не посмели бы в реальности, — тихо и непонятно произнëс он в сторону, не отрывая от пруда глаз. Лису рассеянно кивнул, тоже наблюдая за тем, как световые пятна колыхались на тëмной глади воды от легчайшего дуновения ветра. Вэнь Жохань сидел рядом с ним, руку протяни — и тронешь, но коснулся бы он его, посмел бы поцеловать, если бы это был не сон? 

Никогда, пока у него оставалась хотя бы капля благоразумия. 

Правильно Вэнь Шэньли говорил — вопиющая, ужасающая сыновья непочтительность. 

— Вам нравится здесь? Этот сад, — спросил Вэнь Лису, чтобы разрушить повисшую между ними тишину. Вэнь Жохань издал тихий согласный звук, а после решил прояснить, кажется, тоже уцепившись за возможность поддержать разговор. 

— Это место совершенно не похоже на то, что я помню. 

Вэнь Лису нахмурился. 

— Это плохо? 

— Вовсе нет, — в голосе Вэнь Жоханя мелькнула горькая улыбка. Вэнь Лису повернулся к нему и тут же почти пожалел об этом — от одного взгляда на его точëный профиль, освещëнный лишь тусклой луной сверху и золотым сиянием фонариков снизу его глупое сердце пропустило удар. Он действительно улыбался — смотрел куда-то вперёд, даже не на гладь воды, а поверх, и Лису понял — сейчас бывший глава Вэнь позволил себе окунуться в воспоминания далëких прошедших лет. 

— Раньше здесь была моя личная тренировочная площадка, — произнëс Вэнь 

Жохань тихо, и Вэнь Лису едва сдержал недостойное "ой!". Но прежде, чем он успел сморозить какую-либо глупость, мужчина продолжил. — Я редко мог потренироваться здесь — ты сам знаешь, как много времени и сил отбирает управление кланом… Впрочем, иногда я всë же выбирался сюда — в основном по ночам. Мне нравилось медитировать на камне посреди лавового ручья. 

Его улыбка немного изменилась — горечь ушла, и поволока воспоминаний, которая застлала его глаза, перестала казаться такой печальной. Вэнь Лису тихо выдохнул и опустил взгляд. По крайней мере, понятно, что Вэнь Жохань делал здесь — по сути Рассветный сад относился и имел выход к его покоям… От этого Лису ощутил неловкость, словно нарушил чью-то частную собственность без спроса. 

— Здесь… всë было повреждено лавой. Большую часть помещений пришлось перестроить и… мне показалось, здесь будет хорошее место для сада, — зачем-то неловко попытался оправдаться он. Вэнь Жохань издал короткий нежный смешок и повернул к Вэнь Лису голову. 

— Я не зол и не расстроен, Лису-эр. Это место куда прекраснее выжженной земли и пары лавовых ручьëв. К тому же… Вряд ли мне уже когда-нибудь потребуется тренировочная площадка. 

К концу фразы его голос глухо затих, и Рассветный сад снова погрузился в тишину. Вэнь Лису перевëл взгляд куда-то вниз, в траву, заметив краем глаза парочку огненных бабочек, подлетевших совсем близко. Он не знал, что вообще можно ответить на это. Вэнь Жохань определëнно не нуждался в пустых утешениях, да и сам Вэнь Лису не посмел обнадëживать этого человека ложью. Проблема была в том, что это было правдой — то, что Вэнь Жохань никогда больше не станет ни полноценным заклинателем, ни просто здоровым человеком. Травмы, оставшиеся после пятилетнего плена в подземельях Ланлин Цзинь, были слишком тяжелы — полностью излечить подобное не смогли бы и лучшие врачи двадцать первого века, что уж говорить о Вэнь Лису. Что касается золотого ядра… 

Они обсуждали это с Вэнь Цин. Вэнь Лису просто не мог не поднять этот вопрос — он не был слепцом, а Вэнь Жохань… Вэнь Жохань жил силой. Были моменты, когда Вэнь Лису действительно казалось, что он что-то сделает с собой — в конечном итоге, он мог решить, что жизнь в подобном теле просто не стоит этого. Не то, чтобы Вэнь Лису посмел бы его осудить, просто… 

Он не хотел этого. Никогда не хотел его смерти, даже тогда, в пахнущей болью и кровью Комнате Удовольствий. 

Вэнь Жохань был подобен стихии —  готовому вот-вот пробудиться вулкану, в этом они с Вэнь Лису были похожи. Раньше, в том времени, которое давно осталось позади, этот вулкан сыпал искрами почти безостановочно, выплескивая свою ярость, гнев и раздражение безудержными огненными реками, сжигающими любого, кто посмеет встать у него на пути. Сейчас этот вулкан спал, лишь изредка выбрасывая в воздух клубы дыма, но неудержимое жидкое пламя всë ещë жило где-то в его недрах, просто больше не могло вырваться наружу, сдерживаемое прочной каменной стеной, возведëнной за эти пять лет. Вэнь Жохань стал спокойнее, сдержаннее, научился лучше контролировать гнев — но Вэнь Лису не мог сказать, что рад этому. Конечно, какая-то часть его была — всë же, если бы Вэнь Жохань остался прежним, наладить с ним хоть какие-то отношения было бы в разы сложнее — но Вэнь Лису отказывался соглашаться с ней. 

Возвышение через боль никогда не было концепцией, к которой он питал хоть какую-то симпатию. 

— Тебе нравится здесь, Лису-эр? 

Голос Вэнь Жоханя снова наполнился хрипотцой. Он сам тоже услышал это, потому что на миг недовольно нахмурился, но быстро восстановил лицо, а Лису подумалось, что ему, вообще-то, не стоило сидеть ночью снаружи в настолько лëгких одеждах. Им обоим, если уж начистоту, но забота о себе не входила в перечень привычек Лису, к тому же жар, поднимающийся у него изнутри от одного того факта, что Вэнь Жохань находился сейчас так близко, согревал не хуже солнца в летний полдень. 

— Очень. Правда, я нечасто бываю здесь ночью, — верно, раньше у него никогда не было такой острой потребности немного охладить голову. По большей части он посещал Рассветный сад утром или после обеда, когда спадал самый зной, наслаждаясь даримой водой прохладой. Ночью, впрочем, здесь было даже лучше. Свет, исходящий от узорчатых фонарей, сияние крыльев огненных бабочек и отражения далеких звезд в ровной глади прудов создавали какую-то непередаваемую, даже романтичную атмосферу… 

Ох. Чувствуя, как щеки вспыхнули, Лису подумал, что прекрасно жил без этого осознания. 

Вэнь Жохань, впрочем, ничего не заметил, всё так же продолжив любоваться отблесками пламени на глади воды. 

— Ты… работаешь здесь? Я видел, как слуги убирали бумаги из беседки, — тихо и немного скомкано произнëс он небольшую паузу спустя, явно пытаясь поддержать разговор. Лису склонил голову к плечу и кивнул, а потом улыбнулся. 

— Хотите прогуляться? 

Они оба замерли, одинаково не ожидая этого вопроса. Лису застыл, не понимая, что вообще на него нашло и как теперь с этим быть, когда Вэнь Жохань вдруг повернул к нему голову, и Лису потерял дар речи уже совсем по другой причине. Волосы у Вэнь Жоханя были серебристо-стальные от седины, а глаза — алые, но сейчас они сияли отблесками света, словно в них горело солнце. Его глаза были чуть сощурены, но не презрительно или хмуро, нет — он смотрел тепло и нежно, и Лису… 

Лису едва успел поймать себя, чтобы не совершить самую большую ошибку в этом своëм перерождении. 

Правда, в какой-то момент в его разуме на короткий миг проскользнула мысль, что даже один короткий поцелуй с Вэнь Жоханем будет этого стоить. 

— С радостью, Лису-эр. 

Какой же у него голос, подумалось Вэнь Лису. Какой же у него взгляд, какие же у него руки, как блестят в свете фонарей его волосы, о, небеса, Вэнь Лису с самого начала знал, что этот человек погубит его, но даже не догадывался, какой жестокий, безжалостный способ он для этого изберëт. Потому что это почти невозможно — быть рядом с ним, идти так, что едва не касаешься плечами, шаг в шаг — и не понять, кто подстраивается под чей. Лису из последних сил следит за своими руками, чтобы даже невзначай не коснуться чужих, надежно спрятанных в рукавах, ладоней, и не видит ни сада, ни огненных бабочек, ни отблесков от фонарей — только Вэнь Жоханя, только его профиль в мерцании тысяч огоньков, только всполохи на его волосах и ресницах, только пламя в его глазах, — и не думает вообще ни о чëм. 

Как будто тут можно о чëм-то думать. 

Лису и не мог. Просто замер в один миг под мощной кроной одной из уцелевших взрослых ив, поймал в чужих глазах отражение сияния стеклянных фонарей. Облизал губы. 

— Знаете, я видел Вас сегодня во сне. 

Где-то там, в глубине его сознания, выла сирена и мигала огромная надпись "Опасность!", но Вэнь Лису больше просто уже не мог. Вэнь Жохань остановился рядом, чуть наклонил голову (серебряные пряди мазнули по алому шëлку), и Лису заметил тень настороженности в его глазах, быстро промелькнувшую и исчезнувшую в глубине. 

— Я Вас довольно часто вижу во снах, на самом деле. Но сегодня… всë вышло иначе. 

Что ты делаешь, Вэнь Лису, кричал голос разума в его голове, что вообще ты делаешь?! Ты хочешь разрушить всë? Ты хочешь всë испортить? 

Если бы Вэнь Лису сохранил возможность мыслить ясно, он бы определëнно остановился. 

Но вместо этого Вэнь Лису смотрел на Вэнь Жоханя, на его красивое худое лицо, чуть нахмуренные брови и поджатые в напряжении губы и продолжал. 

— В этом сне Вы спросили меня, чего я хочу и что Вы можете сделать для меня. 

Вэнь Лису никогда особо не понимал те странные сцены из дорам или сериалов, когда время словно останавливалось для двоих. Мир треснул над их головами, и из этих трещин громче начали раздаваться сигналы тревоги. Вэнь Жохань распахнул глаза, глядя на него с пылающим вниманием, и Вэнь Лису почувствовал спиной холод ночного ветра, легко проникающешо под его криво повязанные одежды, но всë равно не смог оторвать взгляда. 

Хорошо… Хорошо! Он не сказал самого главного! Он всë ещë сможет!.. 

— Знаешь, Лису-эр, сегодня ты тоже пришëл ко мне во сне. 

И всë исчезло. Исчез стрëкот кузнечиков в траве, шелест листьев, порывы ветра — ладони Вэнь Жоханя легли на его лицо. Вэнь Лису смотрел, не отрываясь, в алые глаза напротив, и не мог вообще ничего прочитать по ним — но мог почувствовать чужие тонкие шершавые пальцы, касающиеся его лица — от самого лба ниже, до уголка глаза, а потом медленно, ласково — по щеке. Так же, как в том сне. Только по-настоящему. 

А потом — так же как и во сне — он наклонился и, легко и невесомо, коснулся своими губами губ Вэнь Лису, и время снова возобновило ход. 

Это было похоже на лавину или… нет, на то самое извержение вулкана — неминуемое и неостановимое, но такое невероятно прекрасное, что невозможно было оторвать глаз. Вэнь Лису вцепился в плечи Вэнь Жоханя, прижимаясь ближе и чувствуя, как в ответ его самого сжимают так крепко, что становится сложно дышать — и судорожно целовал эти губы, не в силах насытиться. Пламя и золото в их глазах смешалось воедино, и в один момент стало невозможно разобрать, где кончается одно и начинается другое, где проходит граница между их телами, где размыкается их дыхание и их объятья. Это было как фейерверк на пышном праздновании Нового Года, как бой в ритуальные барабаны, набатом звучащий в ушах, как бурный горный поток, сносящий любые плотины, как небо, обрушивающее на землю огненный дождь. Лишь несколько мгновений спустя Вэнь Лису осознал, что его ци вырвалась, легко перетекая в чужое тело, но — он даже не успел прийти в ужас от мысли навредить — не раня, не разрывая чужие едва зажившие меридианы яростным пламенем, а лишь наполняя их бережным теплом, и тело Вэнь Жоханя вздрогнуло, когда, поняв это, он прижал к себе Лису ещë крепче. Поцелуи смазались, прикосновения смешались, Вэнь Лису краем сознания отметил, что нежно касается рукой чужого уродливого шрама на горле, пока руки Вэнь Жоханя гладят его собственное лицо, и… 

И медленно, куда медленнее, чем началось, это извержение закончилось, затихнув вместе с их сердцами, наконец-то отделившимися друг от друга и переставшими биться в унисон… 

Тогда Вэнь Лису обнаружил их стоящими всë там же, на том же месте, где и мгновения (часы) назад — под раскидистой ивой, через чьи ветви сейчас несмело пробивались первые солнечные лучи. Вэнь Жохань всë ещë был рядом — он прижался лбом ко лбу Вэнь Лису и прикрыл глаза, делая медленные медитативные вдохи через нос — его ресницы трепетали. Вэнь Лису всë ещë чувствовал его руки на своей талии — и свои на его плечах — и почему-то мысль об этом наполнила его странной легкостью, которую он очень давно не ощущал. 

Не выдержав, Вэнь Лису тихо рассмеялся. 

Вэнь Жохань отреагировал на это — он медленно открыл глаза, немного отстранившись, чтобы между ними появилось пространство, и Вэнь Лису чуть было не задохнулся от той безграничной теплоты, с которой на него смотрели. Кажется, его щëки всë-таки окрасились в яркий красный цвет. 

— …Вэнь Шэньли с ума сойдëт, — зачем-то сказал он совершенно невпопад. Вэнь Жохань приподнял бровь, и Вэнь Лису поспешно дополнил мысль. — Глубокоуважаемый старейшина Вэнь вечно ворчит, что я проявляю вопиющую сыновью непочтительность, и… 

Он замолк. Не потому, что почувствовал себя неловко, нет — а потому, что Вэнь Жохань тоже рассмеялся. Тихо и хрипло, но Лису подумал, что это был самый прекрасный смех, который он когда-либо слышал и который готов был слушать вечно. 

— Шэньли абсолютно не понимает в таких вещах, — фыркнул Вэнь Жохань, напоследок тряхнув головой, и сцепил ладони на талии Вэнь Лису в замок. — Подобная непочтительность приветствуется в любое время… если Лису-эр, конечно, захочет еë проявить. 

Ох. Ох, подумал Вэнь Лису с волной затапливающей его разум нежности, не у него одного внутри бушевал пылающий вулкан с трудом сдерживаемых чувств. И не один он чувствовал облегчение, стоя вот так в чужих объятьях и определëнно не собираясь их разрывать. 

Им действительно просто надо было поговорить открыто, не так ли? 

Впрочем, со всем этим можно будет разобраться потом. Как и выяснить, что именно спровоцировало общий для обоих сон и проверить, не могла ли всё таки его ци повредить чужие меридианы… и выпить хорошего горячего чая — слишком долго они провели на улице в настолько лëгких одеждах… потом. 

А сейчас лучше приподняться на мысочках, видя, как Вэнь Жохань инстинктивно сам наклоняется ближе, и, не в силах сдержать тепло, снова его поцеловать.