Люпин всегда славился этим своим умением. Умением слушать, умением ч у в с т в о в а т ь. У Люпина была душа.
Кто-то мог с этим не согласиться, — но Дазаю было все равно. Такие люди сюда обычно больше не приходили. Не ловили атмосферу, не разговаривали с хозяином и уж тем более не гладили Учителя — умного трехцветного кота. Просто забегали единожды, поражались маленькому пространству, быстро выпивали заказанный напиток и уходили.
Дазай их не винил — не все могли в это вникнуть. Но он надеялся, что _этот_ человек мог.
Но, — продолжим, — этот бар умел ловить нужные чувства. Хозяин приветливо улыбался каждый раз, готовый выслушать о любых твоих злоключениях, кот терся о ногу, прося его погладить, а музыка будто включалась сама.
If I could begin to beЗа спиной скрипели ступени. Кто-то спускался по лестнице из другого мира — спешащей Йокогамы с ее неустанными огнями и быстрым ритмом жизни. «Кто-то» важный. «Кто-то» нужный. «Кто-то» такой родной.
Half of what you think of meДазай знал, кто это, — конечно, как он мог не знать. Под чужими ногами жаловался на долгую и тяжелую судьбу пол. Походка была до невозможности знакомой — как и все неровности, как и привычный путь, как и…
— Кто ты такой?
Резкая интонация была чем-то новым, но Дазай едва заметно улыбнулся:
— А-а, Одасаку, давно не виделись. Рановато еще для выпивки, а?
When I see the way you act
Wondering when I'm coming backОн развернулся, откинув плащ за спину. Посмотрел на знакомые черты.
— Давно не виделись? — переспросил вошедший человек. — Мы раньше встречались?
Это было… больно? страшно? раняще? Разбивающе на части, но для Дазая было не впервой склеивать все порезы улыбкой, как чашки — золотым лаком. Он улыбнулся и сейчас:
— Нет, это первый раз. — Ложь отдалась эхом, прозвенела льдом в стакане. — Я первый раз пришел в этот бар, в первый раз здесь пью и в первый раз встретил тебя, Одасаку.
Он врал — как всегда откровенно, как всегда по-честному, — врал и хотел надеяться, что Одасаку это понял. Наверное, он не мог не.
Ода огляделся. Отметил стены, посмотрел на потолочные опоры, — наверное, подумал о том, как их описать, — перевел взгляд на стойку, и наконец, — снова на стол. _Этот_ человек понял. _Этот_ человек — вник.
— Позволь-ка спросить. Вот это «Одасаку» — мое прозвище?
Дазай неловко улыбнулся. Это было немного неожиданно, — но логично: в этой вселенной рядом с Одой не было ни его, ни Анго, — кому еще было так его называть? Не Куникиде же, верно?
— Да. — И все же спросил, замирая где-то глубоко под ребрами, боясь услышать ответ: — Тебя раньше никто так не называл?
— Нет.
И, — если бы все было немного по-другому, — ответом было бы «да». Но по-другому не могло быть. По-другому Одасаку лежал шесть футов под землей, мертвенно-бледный и не в состоянии выбраться. Не счастливый — не ж и в о й.
Дазай не знал, куда себя деть. Он снова неуловимо поменял улыбку, — на миг в Оде появились черты е г о Одасаку, — и тут же об этом забыл.
— Ты садись, Одасаку. — Он указал на стул рядом с собой. — Что будешь пить?
— «Буравчик», только без горькой.
Ода сел, — не рядом, — через один стул, невольно напоминая о расколе между ними, о том, что сейчас он — другой. Но что-то осталось прежним.
Хозяина не было. Наверное, не выдержал этой звенящей в воздухе боли, — его, Дазаевой боли, — предпочел не показываться. Лишь оставил после себя пустой бар и тихо играющую песню.
Дазай зашел за барную стойку и начал смешивать коктейль сам.
I always thought I might be bad
Now I’m sure that its true
‘cause I think you’re so good
And I’m nothing like you
С тихим звоном, — все равно показалось громом, — поставил стакан перед Одой, вышел из-за барной стойки и все же отпил из своего.
I wish that I knew
What makes you think I'm so special
— Одасаку, я хотел рассказать тебе кое-что. Выслушаешь меня? — Вспомнилось кое-что важное. Кое-что настоящее, и кое-что сокровенное.
— Что же?
— Не так давно я обезвредил бомбу. — Это было наивно. Дазай смотрел на него самым честным в мире взглядом, но в глазах Оды только спокойно плескалась синь. Он не верил, — но и верил одновременно, и это вселяло надежду. Это не читалось. — Исполнил заветное желание. Аж прыгал от радости по всему кабинету. И еще подумал, что обязательно должен рассказать тебе об этом.
Ода смотрел недоуменно. И, наверное, как-то равнодушно. Не с сожалением, как Анго, и не с издевательством, как Мори. Но его взгляд успокаивал больше их двоих, вместе взятых и друг на друга перемноженных.
— А-а, ясно.
— И еще кое-что. Тот твердый тофу, которым я хотел тебя угостить, как раз готов. Теперь он в три раза вкуснее и тверже! Я дал его попробовать подчиненному, так он аж зуб сломал. Так что осторожнее, когда будешь есть!
— Он что, настолько твердый? Тогда как его есть-то? — Дазай счастливо улыбнулся. А после и вовсе весело рассмеялся, подхваченный глупым порывом, глупым воспоминанием. Дурацким, неправильным, из времени «у-нас-все-было-хорошо».
— Да я и сам не знаю! — И на секунду показалось, что он в это время, домой — вернулся.
If I could begin to do
Something that does right by you
— Но я забыл о самом важном! Слышал, ты недавно пополнил ряд начинающих писателей, Одасаку? — Дазай с любопытством уставился на Оду.
— А это ты откуда знаешь?
— Волшебство.
Ода недоверчиво покачал головой. Но ведь говорить правду, — «ты сам мне об этом рассказал», — не стоило, верно?
— На самом деле все немного не так. Я написал для тренировки довольно плохонькую повесть, и она случайно попалась на глаза человеку из издательства. Он предложил мне написать для них что-нибудь, и я согласился. Но честно говоря, совсем не уверен, что у меня получится. — Ода пожал плечами, будто уверенный в совсем обратном.
— Почему?
— Я хотел бы написать только один роман. Весь его сюжет у меня вот здесь. — Он дотронулся до виска, заглядывая в глаза Дазая со всей серьезностью. — Но у меня нет ни необходимых навыков, ни опыта, чтобы писать о мире вокруг. Чувствую себя, как альпинист, который должен забраться на самую высокую в мире гору, имея только ботинки для скалолазания и маленький ледоруб.
Ода верил в это, — и верил абсолютно зря.
Even though I can't compare
And I'm sorry if I stir
— У тебя есть все нужные навыки, — искренне сказал Дазай. Это было важным, и он знал, что говорит правду: Одасаку не раз показывал ему свои наброски и мысли. Даже то, как он сейчас говорил… Все это указывало на одно: Ода был создан для писательства. — Никто кроме тебя не может написать этот роман. Это я тебе гарантирую. Просто верь в себя.
— Спасибо. Но мне все же сложно поверить в гарантию от человека, которого я знаю всего несколько минут.
Стакан чуть не приземлился на барную стойку. Лед звякнул о его стенку. Вот, о чем он снова забыл. Маленький глупый мальчик, что сейчас очень далеко от дома. И единственному родному человеку — чужой.
Он снова широко улыбнулся и округлил глаза.
— Да, ты прав. Я сказал не то, забудь.
Everyone should learn how to love like you
— Мой подчиненный сейчас в опасности, — произнес Ода. Дазай знал об этом, не мог не знать. Как и знал, что сюда Ода пришел только из-за Акутагавы. — Думаю, ты уже в курсе событий. Он навел немного беспорядков в главном штабе мафии. Если случится чудо, он еще сможет выйти оттуда живым и неискалеченным. Но даже если он вырвется, мафия все равно будет преследовать его, пока не убьет. Я здесь, чтобы это предотвратить. Надеюсь, мы сумеем договориться. — И это было самым больным.
Дазай был прав, оставив тогда Акутагаву в лесу. Может — потерянного, точно — потерявшего, и все такого же сломанного. Наверное, Одасаку нашел в Рюноске себя.
— Акутагава все же встретил хорошего наставника, — произнес он тихим хриплым голосом.
— Что?
— Можешь за него не волноваться. Обещаю, что с завтрашнего дня мафия его даже пальцем не тронет. Безо всяких исключений и отговорок. Он будет в полной безопасности. Собственно, я собирался сказать это сразу… Если, конечно, он выйдет из штаба живым сегодня.
Ода замер. Смотрел на него, как мудрый кролик на удава — будто размышляя о будущей кончине. Только не своей.
— Зачем же ты заманил его туда, Дазай?
Это было…. Ожидаемо, но и неожиданно одновременно. Дазай хотел думать, что у него было больше времени, но Одасаку отказывался делать вид, что верит в эту маленькую игру, прямо сейчас. Улыбка треснула, и ему не сразу удалось вернуть над ней контроль. Ода всегда был внимательным, — наверняка успел это заметить.
— Значит, ты понял.
— Скорее, угадал, — Дазай горько усмехнулся, еле заметно даже для себя. — Но основания у меня были. Ты знал имя Акутагавы, а ведь ни я, ни кто-либо еще не мог тебе его сказать раньше. Кроме того, ты собирался сказать, что не намерен ему мстить, с самого начала — выходит, с самого начала знал, что он ворвался в штаб мафии. Я мог только предположить, что ты и есть босс мафии, приславший нам в офис письмо и фотографию.
Одасаку был прав, — как всегда. Он говорил беспристрастно, аккуратно распутывая клубок тонких нитей, но одновременно, не боясь их порвать.
Он поставил бокал на стойку, доставая из-за пазухи пистолет и кладя его на стол рядом с собой. События принимали худший оборот.
— Что это?
Дуло было направлено на Дазая.
— Дополнение к завершению переговоров. Я предпочел бы захватить калибр побольше, но ничего под рукой не было, к сожалению.
Конечно, Дазай узнал его — конечно, Ода не изменял своим привычкам.
— Убери куда-нибудь пистолет, — он недовольно посмотрел на оружие.
— Увы, не могу. Собеседник неподходящий. Сам босс Портовой мафии. Пригодится, если здесь вдруг устроена ловушка.
— Я не очень-то хотел становиться боссом, — тихо произнес Дазай, серьезно смотря в чужие глаза. Там не бушевала метель — там все сковал ужасающий лед. — Это правда.
Ода на мгновение замешкался, но снова поднял пистолет:
— Значит, чтобы спасти Акутагаву, я должен придумать что-то другое. Если, конечно, я уйду отсюда живым.
I always thought I might be bad
Now I'm sure that it's true
— Я и не думал устраивать тебе здесь ловушку. — Кому угодно, но не ему и тем более не здесь. — Одасаку. Ты хотел знать, зачем я заманил туда Акутагаву. — Ода недоверчиво посмотрел на него. — Я сделал это, чтобы спасти мир.
— Спасти мир?
Дазай не уверен, что вспомнит, что сейчас сказал — это было слишком личным, слишком важным, слишком… _их_. И ни за что бы не признался, что этот мир и был Одасаку.
— Даже если так, — начал Ода, — это не отменяет того, что ты сделал с Акутагавой.
«Это не об Акутагаве»
«Я знаю, что это лишь моя вина»
— Одасаку, послушай, я…
— Не называй меня «Одасаку». У врага точно нет права так меня называть.
У Дазая перехватило дыхание. Глаза забегали, пытаясь уцепиться хоть за что-то родное, — но родного рядом не было. Были насмешливо чужие стены, полупустой стакан, стоящий рядом с наполненным, поцарапанная барная стойка и незнакомый холод в родных глазах. А песня все еще подвывала, кажется, забыв смениться на другую.
Я всегда думал, что я плохой, но сейчас знаю: это правда.
Дышать было сложно. И говорить….
— Было тяжело. Было просто ужасно. В мафии, где не было тебя, мне пришлось сражаться с Мимик, наследовать место убитого Мори, разбираться с врагами, расширять организацию… И все ради этого мира…
«И все это ради тебя».
Недоговоренная фраза повисла в воздухе и упала тяжелыми камнями на плечи. Этот груз было не вынести двоим, — только одному из них, — и Дазай прекрасно это понимал.
— Я пригласил тебя сюда, чтобы попрощаться. — Он все же выдавил улыбку. — Если есть с кем попрощаться — значит, и жизнь прожита не зря. Если кто-то будет грустить о тебе — значит, и желать в жизни больше нечего. Ведь так?
Немного подумав, Ода кивнул. Дазай чуть повел подбородком вниз в ответ.
У них все же было что-то на двоих, — и это успокаивало.
— Мне пора. — Он посмотрел сначала на дуло пистолета, потом на Одасаку. — Если хочешь, можешь стрелять. Но позволь мне один каприз: прошу тебя, не здесь. В любом другом месте я к твоим услугам. — Он развел пустыми руками.
Ода все же убрал пистолет.
— Спасибо. — Он отвернулся, аккуратно ступая по скрипящему полу. Легко улыбнулся, посмотрел в последний раз. — Прощай, Одасаку.
Поднялся обратно наверх, по лестнице, в последний раз вдыхая эту атмосферу и все же вслушиваясь в текст тихо льющейся песни.
И снова, — прощай навсегда.
Дверь захлопнулась.