От бездушия, как и от смерти, лекарства нет. Гаутер этого еще не знает. Гаутер — это издевка; пародия на человека несчастная и злая. Гаутер — малодушный уродец, и он хочет сердце.
(Вы ведь сами разрешили, капитан.)
Нужно было быть героем, но Гила — слабак; Гила псиной побитой желает прибиться к ногам хозяина. У Гилы нет шансов на спасенье, но зато у нее есть сердце — это она узнает случайно в один из тех дней, когда в ней просыпается женское нутро.
(Слабость уродлива.)
Гила изранена, избита, почти что убита, но Гаутер трогает ее пальцами: кожа холодная, вся в грязи и копоти, но зато она мягкая и живая, не то, что он, подделка. И в груди у ней стучит, бьется, вот-вот выломает ребра. Гаутер понимает, что так звучит настоящее сердце.
(Весна: первые отзвуки капели, лиловый дождь проваливается в ирисы.)
Гаутер говорит, что любит, даже если это не так.
Гила говорит, что любит, и вряд ли кто может это оспорить.
«Что-что? Почему именно Гила?»
Белая, как январь, кожа тоненькая, под которой мягкое и горячее ярило, а еще, а еще…
«Глаза ее? Волосы?».
(Сердце, глупая Элизабет, с-е-р-д-ц-е.)
А еще оно стучит, оно, ярило в этой женской груди, горит красным, опаляя, и бьется наотмашь, словно молит Гаутера наконец до него докоснуться. Гила — она уже влюбленная, с тающим от жары сердцем. Гаутер взрастил его для себя.
Черным декабрем свисают волосы Гилы над ним, прячут ведьмины глаза и теплое, словно от чахотки, лицо; щеки у Гилы теплеют с каждым размеренным движением Гаутера внутри нее. Теплые у нее не только щеки. Гаутер сминает острые грудки в ладонях, и так отчаянно бьется вправо женское сердце, что у него у самого в груди что-то истомно ноет.
Гила всхлипывает ему в плечо, в ней вдруг становится теснее. И дрожит, дрожит под ладонью ее сердце, ласточкой выбиваясь в ребро. Гила обмякает в тонких, почти что девичьих, руках и сваливается с подушки. Гила — печальные улыбки, пустые от любви глаза — рассеяно наглаживает спутанные волосы и снимает прохладную улыбку с лица Гаутера сухими губами. Он все же не злодей, а у нее — у нее в груди бьется его сердце.
Гила — узкие запястья, искалеченное шрамами тело, всегда теплые губы.
Гилу заберет холодная земля.
Не ново, но что сказать, привыкнуть к ней Гаутер успел; нежные руки, чистые плечи, всегда ровный голос.
Навсегда ничего не бывает.