Дилюк скрестил руки на груди, внимательно слушая путешественников в кабинете. Картинка происходящего в его голове постепенно складывалась и слова Альбедо приобретали смысл. Похоже, что под «ошибками прошлого» Дайнслейф подразумевал разорванную между Дилюком и Кэйей связь — именно это и могло послужить причиной эмоциональных переживаний рыцаря, — а чтобы восстановить её, он вернул Альбериха в то время, когда она была крепче всего.

Вот только самого Рагнвиндра никто не вернул в десятилетний возраст. Он остался прежним и всё помнил. Но лишь благодаря этому ему удалось посмотреть на Альбериха совсем с другой стороны — как на ребёнка, который всю жизнь нёс на себе тяжкое бремя последней надежды.

Может, для этого и надо было возвращать Кэйю в одиннадцатилетний возраст? Чтобы Дилюк снял свою маску безразличия, поступился собственным презрением к нему и взглядом взрослого человека посмотрел на всю ситуацию снова? Что ж, если план Дайнслейфа заключался именно в этом, то у него получилось.

Рагнвиндру было тяжело находиться рядом с маленьким Кэйей — каждый раз это приносило ноющую боль в груди и вырывало давно забытые воспоминания (по крайней мере, Дилюку очень хотелось сделать их таковыми, чтобы его перестала пожирать тоска), заставляя переживать их снова и снова. И с каждым разом он всё больше понимал, как сильно хочет перестать злиться на Кэйю, но признаваться в этом даже самому себе совсем не хотелось.

Дилюк думал — а что обо всём этом думает сам Кэйа? Хочет ли он так же вернуть их былую связь или этот раздражающий флирт, нелепые шутки и попытки быть рядом — просто образ, показное позёрство и ничего более? Рагнвиндр не знал ответа на этот вопрос, хотя и очень хотел бы.

А сейчас, выслушав полную историю, о которой сам Кэйа (чтоб его) решил умолчать, Дилюк перестал сопротивляться тем чувствам и мыслям, что так старательно въедаются ему под кожу с того момента, как он впервые увидел выбежавшего в коридор ордена маленького Кэйю.

Последняя надежда, принц Каэнри’ах — такие громкие звания, такая до невозможности большая ответственность, долг, который он тянул на себе всю жизнь, а когда исполнил его, всё равно предпочёл вернуться в Мондштадт. И не ради службы в Ордо Фавониус он стал одиннадцатилетним, а ради исправления собственной ошибки, пусть для этого и требовалось вмешательство самого Рагнвиндра — ведь он являлся главным её участником.

Дилюк понял, что тот Кэйа, которого знал весь Мондштадт — это просто образ, созданный им самим, чтобы никто не видел его истинной сущности. И Рагнвиндр успешно вёлся на эти ухмылки, шутки и несерьёзное поведение, а сейчас понял — зря. Если бы только он позволил самому себе мысленно вернуться в тот день, осмыслить всё тогда, когда взгляд не замылен пеленой гнева, отчаяния и скорби, Дилюк бы понял, что не только он является жертвой в этой ситуации.

Но всё время он винил Альбериха во всех грехах смертных, и даже не думал, каково было самому Кэйе в тот день. Дилюк считал: раз рыцарь так легко рассказал ему про своё родство с Каэнри’ах, в такой трудный для Рагнвиндра момент, то, значит, ему самому было плевать на Мастера Крепуса, на Дилюка, и в тот день он решил сломать его.

И каждый раз, как Рагнвиндр видел Кэйю в своей таверне, когда выслушивал его болтовню, виноделу казалось, что Альберих просто издевается над ним, желая в очередной раз причинить боль.

Но сейчас всё выглядело совсем иначе. Теперь Дилюк понимал, что вернулся Кэйа в Мондштадт отнюдь не ради рыцарской карьеры. И осознание этого приносило весьма смешанные чувства: с одной стороны хотелось куда-нибудь хорошенько заехать Альбериху, да так, чтоб потом пару дней не вставал, а с другой — винодел был рад понимать, что является не последним человеком в жизни Кэйи, хотя и обида за недосказанность всё ещё напоминала о себе тягучей болью внутри.

Дилюка и Кэйю всегда окружали множество людей, их уважали во всём городе, а сколько девушек мечтали о них по ночам — не сосчитать! Но, несмотря на всё это, они оба были безумно одиноки глубоко внутри, и каждый справлялся с этим разными способами, создав разные образы и старательно прячась за ними.

Дилюк точно позволит себе злиться на взрослого Кэйю, потому как в ту ночь он не рассказал ему всех подробностей, а стоило. Рагнвиндр был уверен, что тогда бы он, пусть и спустя время, но смог бы снова впустить Альбериха в своё сердце. А так он знал только лишь то, что Кэйа «агент на службе Каэнри’ах». Под этим понятием может подразумеваться всё что угодно, а потому оно и было воспринято Рагнвиндром в штыки.

Да и момент, мягко говоря, совсем неудачный выбрал для таких откровений. Идиот ли? Бесспорно. Но даже так он всё равно был дорог Дилюку, и превращение в ребёнка позволило этому чувству выбраться из самых далёких уголков души, в которые Рагнвиндр его старательно прятал.

И хотя Кэйа ему лгал с самой первой их встречи, теперь было ясно, что делал он это не просто так. Альберих исполнял свой долг; точно так же, как это делал Дилюк, каждую ночь патрулируя город. И если у Мондштадта был Ордо Фавониус, пусть и достаточно бесполезный, но это хоть что-то, то у проклятого народа Каэнри’ах был только Кэйа.

— Думаю, что вернётся сэр Кэйа в прежнее состояние тогда, когда разберётся с какими-то ошибками прошлого. Мастер Дилюк, может, Вы что-нибудь об этом знаете? — спросил Итэр.

— Полагаю, что да, — кивнул Рагнвиндр. — Спасибо за разъяснение всей ситуации. Дальше я сам. Передайте Лизе, что мне известно как вернуть сэра Кэйю в прежний возраст.

— Хорошо, скажем. Мы ещё несколько дней будем в Мондштадте, так что если сэр Кэйа за это время решит снова вырасти, передайте ему, чтобы заглянул в «Долю Ангелов», — улыбнулся Итэр, направляясь к выходу из кабинета.

Кэйа всё продолжал сидеть на диване в гостиной, опасливо поглядывая на увлечённо болтающую Паймон. Своей энергичностью девочка пугала даже Дилюка, что уж было говорить о маленьком Альберихе. Рагнвиндр провёл путешественников и вернулся к мальчику, который тут же подобрал ноги с пола и подполз ближе к Дилюку.

— Никогда не думал, что о еде можно так долго разговаривать, — озадаченно произнёс Кэйа. От мальчика не укрылся тяжёлый взгляд алых глаз (словно бы внутри Дилюка происходила борьба с самим собой), с которым он к нему вернулся. — Всё в порядке? Эти путешественники сказали что-то нехорошее?

— Они рассказали, где ты был последние четыре месяца, — вздохнул Дилюк, будучи не в силах сейчас солгать Альбериху. Хотел бы, хотя и ненавидел ложь, но слова тугим комом застряли в горле, и вместо них с губ сорвалась правда.

Кэйа молчал, не отрывая взгляда от глаз Рагнвиндра, и о чём-то напряжённо думал.

— Это как-то связано с моей родиной, да? — наконец спросил мальчик с явной опаской в голосе. — Ты ведь всё знаешь?

— Да, Кэйа, я знаю, — кивнул Дилюк, хотя сам себя совсем не понимал. Винодел не планировал сейчас разговаривать об этом. Он хотел бы всё обдумать прежде, чем сможет по-настоящему простить Альбериха, но только увидев его в гостиной, как он забавно пугается маленькую Паймон, и как искренне радуется его появлению, все планы Рагнвиндра полетели к чёрту, и вот сейчас он здесь — рядом с Кэйей, говорит необдуманные глупости, но отчего-то это кажется правильным.

— Дилюк, я… — мальчик заметно вздрогнул, а на его глазах проступили слёзы. Он уткнулся носом в плечо мужчины, начав всхлипывать, и от этого у Рагнвиндра внутри всё сжалось — ну что за горе такое, этот Кэйа? Винодел крепко обнял его, поглаживая по спутанным волосам и пытаясь успокоить.

— Не волнуйся, я рядом, — полушёпотом сказал Дилюк, ощущая, как вся обида на непутёвого капитана постепенно улетучивается.

— Я не хотел… — шмыгая носом, бормотал Кэйа. — Мне совсем не нравилось обманывать вас… — продолжал мальчик, сильнее вжавшись в плечо винодела. — Я хорошо помню проклятых людей, моих людей, и помню, как обещал всех спасти, Дилюк… Прости меня.

Рагнвиндр ощущал тепло, исходящее от Кэйи, и понимал, что, наконец, готов простить его. Даже если он ничего не вспомнит, когда станет прежним, теперь Дилюк знает, что в глубине души скрывает Кэйа, и больше не станет отталкивать его. Он обязательно поговорит с ним, потому что это требовалось им обоим — они хотели быть рядом друг с другом, но каждый старательно выстраивал барьеры, не позволяющие этому произойти.

А сейчас, когда стало так очевидно, что они оба — два безнадёжных дурака, захотелось отбросить все те маски, за которыми он прятался всё это время.

— Конечно прощу, — выдохнул Дилюк, искренне улыбаясь.

Кэйа этого не видел — всё ещё всхлипывал виноделу в плечо, — но отчётливо ощутил улыбку в его голосе.

Рагнвиндр закрыл глаза, позволяя насладиться наступившим за долгое время спокойствием и уютом. Наконец он мог не сражаться с самим собой, отталкивая эти чувства, а просто сидеть вот так, с Кэйей и гладить его по волосам, пока он тихонько шмыгает носом и так же успокаивается, чувствуя родные объятия.

Дилюк не знает, сколько они просидели вот так, но в один момент он вдруг ощутил весомую тяжесть на себе; ему пришлось открыть глаза и едва не подавиться от увиденного. На нём весьма двусмысленно сидел взрослый Кэйа и был как-то слишком близко к его лицу, отчего Рагнвиндр невольно отодвинул голову назад.

— Ого, — протянул Альберих, нахмурившись. — Я, конечно, хотел серьёзно поговорить, когда вернусь в Мондштадт, однако не ожидал, что наши отношения зайдут так далеко.

— Святые Архонты, какой же ты придурок, — проворчал Дилюк. Это было слишком неожиданно, и он не был готов к такому повороту событий, а потому скорее машинально ответил с недовольством, к которому так привык. Хотя такая близость очень смущала его, Дилюк не мог не отметить, что внутри не ощущает былого презрения и ненависти к рыцарю. — Слезь с меня уже!

Кэйа немного помедлил, но всё-таки отодвинулся в сторону. Он хотел что-то сказать, и уже даже открыл рот, но вдруг резко нахмурился, и надолго повисла тишина.

— Ты что-нибудь помнишь? — осторожно спросил Рагнвиндр, но Альберих по-прежнему с задумчивым видом молчал, то и дело сводя брови к переносице.

— Ты о том, как я убежал из особняка? Или как меня украли похитители сокровищ? Или как потом мы смотрели на звёзды? — наконец заговорив, хитро прищурился Кэйа.

— Значит, помнишь, — кивнул Рагнвиндр. Что ж, так будет даже проще всё выяснить, в кои-то веки не утаивая собственных чувств. — О каком серьёзном разговоре ты только что говорил?

— Ты ведь и сам уже понял. Итэр и Люмин всё рассказали тебе, — убрав привычную ухмылку с лица, произнёс Кэйа. — Дилюк, я правда хочу наладить наши отношения. Что бы ты ни думал обо мне, я очень дорожу тобой.

Рагнвиндр тяжело вздохнул, думая, какие слова подойдут больше. Это было необычно — сидеть вот так рядом с рыцарем, и не ощущать презрение. Он простил Кэйю, и тот даже помнил об этом, но вполне резонно мог подумать, что Дилюк это сказал только чтобы успокоить маленького Альбериха. Потому винодел посчитал, что стоит ещё раз об этом сказать, но прежде он выяснит интересующую его вещь.

— Почему тогда ты не рассказал мне всю правду? — серьёзно спросил Рагнвиндр.

— Боялся, что сделаю только хуже, — виновато пожал плечами Кэйа.

— Я же не монстр, понял бы, — прикрыл глаза винодел. — Но момент ты выбрал максимально не подходящий.

— Знаю, — Кэйа всматривался в родные черты лица, и его губы тронула тёплая улыбка. — Мне тоже было тяжело. Я любил Мастера Крепуса, как родного отца, и его смерть стала для меня большим ударом. Я просто не выдержал. Прости меня, Дилюк.

Рагнвиндр открыл глаза, поймав на себе изучающий взгляд Кэйи, и смутился от такого внимания к собственному лицу.

— Не смотри на меня так. Провоцируешь на удар, — нахмурился Дилюк, скрещивая руки на груди. — Ты идиот, но и я тоже хорош, — признавать собственную неправоту для безупречного Рагнвиндра было сложно, но сейчас это необходимо. — Я прощаю тебя, Кэйа. И ты прости меня тоже. Я был не прав, когда сваливал все беды на тебя.

— Я уже давно сделал это, Дилюк, — улыбнулся Кэйа, потянувшись за долгожданными объятиями. Рагнвиндр чуть вздрогнул — всё-таки маленький мальчик и взрослый мужчина чувствовались совсем по-разному. — А ещё…

— Что?

— Не мог бы ты выдать мне какую-нибудь другую одежду? В этой как-то тесновато, — рассмеялся Альберих. Дилюк только сейчас обратил на это внимание — и правда, детская жилетка, подскочившая вверх, оголяла почти весь его торс, и такие же детские шорты едва ли не трещали по швам, норовя вот-вот разойтись.

— Архонты, Кэйа! Не мог сразу сказать? А если бы нас кто увидел? И вообще, в таком виде больше не лезь ко мне, — Рагнвиндр подскочил с дивана и поднялся на второй этаж — за вещами.

Альберих тепло рассмеялся, мысленно отметив, что над этим вопросом им ещё предстоит поработать. А печать забвения, что наложил Дайнслейф, оказалась весьма эффективной, и Кэйа обязательно поблагодарит его при следующей встрече.

✧✧✧

Альберих лениво потягивался на кровати, из-под растрёпанных волос наблюдая, как Дилюк пытается привести в порядок непослушные алые локоны. Он тихо посмеивался над виноделом, ловя на себе недовольные взгляды последнего.

В очередной раз чертыхнувшись, Рагнвиндр отложил «орудие пыток» (именно так он её окрестил), вернее, расчёску, и присел на кровать к рыцарю, внимательно уставившись на него. Кэйа тепло улыбнулся, приближаясь к лицу Дилюка и вовлекая его в лёгкий поцелуй. Кончиками пальцев он мягко коснулся щеки мужчины, ощущая гладкую кожу и улыбаясь в самые губы.

— Кэйа, — Рагнвиндр чуть отстранился, — а что с твоим глазом всё-таки?

Альберих нахмурился, явно не ожидая такого вопроса. По правде говоря, он уже и забыл, что один его глаз скрыт. Вспоминал об этом только лишь тогда, когда любопытные окружающие задавали подобные вопросы.

— Честно — не знаю, я никогда не снимал повязку с того момента, как отец отдал её мне, — сознался Кэйа. — Он говорил, что проклятые меня сразу обнаружат, если её снять.

— Но ведь сейчас их больше нет. Некому на тебя охотиться, — задумчиво протянул Дилюк.

— И правда, — кивнул Альберих. — Тогда давай вместе посмотрим, что под ней?

Рагнвиндр осторожно коснулся чёрного ремешка повязки, будто бы боясь спугнуть Кэйю, хотя тот дал добро, но момент всё равно был слишком волнующим. Дилюк медленно стянул повязку, убирая синие волосы назад, чтобы можно было рассмотреть глаз, и так и остался сидеть, не в силах оторвать взгляда.

— Дилюк? Что там? — с опаской спросил Кэйа.

— Посмотри, — Рагнвиндр отодвинулся, чтобы Альберих смог увидеть зеркало, стоящее за его спиной.

Кэйа несмело поднял голову, встречаясь взглядом с собственным отражением, и вдруг улыбнулся — из зеркала на него смотрели два совершенно обычных синих глаза.