Кино было страстью Хильды всю жизнь, сколько она себя помнила. Сияющий киноэкран показался ей в детстве волшебным зеркалом, отражающим совсем другой мир, мир удивительно прекрасный и абсолютно совершенный, именно такой, в котором с первого взгляда узнаешь свою мечту.
И однажды единственный шаг с прибывшего поезда на перрон оказался долгожданным шагом в другую жизнь, шагом, способным перенести сквозь реальность на другую сторону светящегося экрана. Символично, учитывая, что прибывающий поезд был первым, что ожило когда-то в этом волшебном зеркале! Легко было представить себе, будто железнодорожные пути и впрямь способны перемещать из одного мира в другой.
Разумеется, единственному шагу предшествовало много стараний, труда и поисков своего судьбоносного шанса. Роли в школьном театре, любительская сцена, первые приглашения в спектакли… На театральной сцене Хильда не добилась особенного успеха – как вообще запомниться публике, из зала едва способной различить лица актеров, вот и обращавшей внимание лишь на тех, кто громче и экспрессивнее переигрывает? – но в глубине души она всегда знала, что это все равно было только подготовкой. Подготовкой, чтобы с уверенностью сделать свой шаг в будущее.
Пусть полученное приглашение было тогда еще всего на всего приглашением на отбор, но в успехе своем Хильда была уверена. Никто, видевший хоть раз ее слегка потустороннюю красоту, молочно-белую кожу, оттененную естественной чернотой блестящих шелковых волос и привычкой одеваться в черное, красоту, даже в жизни мерцающую тем же внутренним светом, что киноэкраны – ни на миг не усомнился бы в законной ее принадлежности сияющему миру экранного зазеркалья. В повседневном мире девушка казалась заблудившейся грезой, чьей-то сошедшей с одного из таких экранов мечтой, лишь по временному недоразумению вынужденной среди обыденности искать путь обратно в свой мир. Туда, где мерцание станет светом, а свет – пламенем.
И уверенность ее не обманула. Карл Шнефрид, владелец студии и режиссер большинства снимавшихся там фильмов, принял решение, стоило им только взглянуть друг другу в лицо при первой встрече. Хильда прекрасно знала о том, какой эффект производит на людей, только поэтому она получала свои роли в театре, когда те, кто утверждал их, при отборе видели ее по-настоящему, а не только на далекой сцене – получала свои роли, хоть у зрителей часто складывалось впечатление, будто она слишком холодно и замкнуто держится, чтобы действительно – играть. Хотя было на этот раз что-то еще, до определенного момента неуловимое…
Но девушка не почувствовала ни крупицы удивления, когда после окончания прослушиваний Шнефрид сам подошел к ней и предложил подвезти до гостиницы, объяснив, что хотел бы знать ее мнение о деталях предстоящего фильма и неутвержденной роли.
- Благодарю вас, я еще не решила, где остановлюсь, – уклончиво, но абсолютно честно ответила тогда Хильда.
Хотя большинство мужчин, что она встречала в своей жизни, не могли отвести глаз при этих встречах, познакомиться с ней пытались редко. Ведь это было все равно, что приглашать на свидание лунный свет! Наверное, человеку из мира кино, половину жизни проводящему, создавая живые грезы, Хильда не казалась настолько отстраненной и нереальной, как большинству обычных людей.
Впрочем, едва подумав об этом, девушка поняла, что дело было не в его работе. Или не только в работе – как только в просторном холле студии появилась и подбежала к ним, настороженно ухватившись за руку Карла, маленькая девочка.
- Моя дочка, Альберта, – с немного нервной улыбкой представил малышку Шнефрид, но его голос донесся приглушенно, точно издалека.
Никогда прежде Хильда не видела других подобных себе людей, но это потустороннее сияние узнала, еще не успев толком присмотреться. Можно было подумать, что перед ней ожила собственная детская фотография. По контрасту с безупречной белизной кожи карие глаза в пушистых ресничках казались почти такими же черными, как обрамляющие личико кудряшки, только легкий прозрачный румянец, будто едва-едва подернувшая ледяной январский рассвет заря, да губки цвета заиндевелой рябины напоминали, что смотришь не на фото и не образ с экрана, а на живую девочку лет шести.
На еще одну живую воплощенную грезу, заблудившуюся среди людей. Впрочем, раз Альберта дочь режиссера и владельца студии, найти свой путь по ту сторону волшебного зеркала киноэкрана, для которой она, без сомнения, рождена, будет даже проще, чем самой Хильде.
- Здравствуй, – девушка слегка изогнула губы в улыбке. – Маленькая прекрасная снежинка*…
Поиск подходящего временного жилья в городке, в достаточной степени как пристойного для девушки вроде Хильды, так и скромного, учитывая, что единственным ее доходом пока были проданные и заложенные украшения, а почти все средства уходили на то, чтобы всегда выглядеть безупречно – оказался не настолько долгим и утомительным, как ожидалось. «Апартаменты Тремейн» оказались почти идеальным пристанищем. Хоть четырехэтажный песочного цвета особняк с черной черепицей на остроугольных крышах и наполовину увитым плющом фасадом и декоративной пристройкой-башенкой явно знавал лучшие времена, выглядел он оттого не менее живописно и даже романтично. Можно было вообразить, что особняк это маленький замок – а где еще жить, если надеешься стать королевой волшебного зазеркалья, если не в романтическом замке? Даже если пока можешь себе позволить там лишь съемную комнатушку на верхнем этаже, из самых дешевых, где кроме кровати и сундука, совмещающего обязанности с прикроватным столиком, ничего и не разместить. Не так уж важно, где именно жить в красивом особняке, немного похожим на замок, главное, что живешь именно в нем! К тому же, если… когда Хильда получит достойную роль, средства уже позволят перебраться в одну из квартир второго-третьего этажей.
Странно было встретить в городе кого-то из прошлой своей жизни, но женой хозяина апартаментов, а по совместительству управляющей и экономкой особняка оказалась Марта из школы-пансиона. Они никогда не общались близко, Хильда ни с кем не общалась близко, наверное, даже и не вспомнила бы Марту, если бы та сама не узнала ее, в чем тоже не было ничего удивительного. Женщина была, как ни неприятно было об этом думать, на год моложе Хильды, но грубоватые черты, неизящная сухопарость и какой-то скорее мышиный, чем пепельный оттенок темных волос, высоко, будто по моде прошлого века, зачесанных надо лбом, заставляли ее выглядеть гораздо старше. К счастью, Марта тоже совсем не отличалась назойливой общительностью и не стала досаждать воспоминаниями о школьных годах, только хмыкнула на признание, зачем Хильда переехала в город и благодушно заявила, что одна из дешевых комнатушек наверху непременно ей понравится. От остальных комнат эту отличала всего одна, но действительно существенная деталь – встроенное в стену огромное зеркало в потемневшей кованой раме, не слишком сочетающееся своей роскошью со скудностью остальной обстановки, но благодаря ему помещение не выглядело настолько тесным, насколько фактически являлось. На невольно сорвавшийся восхищенный возглас хозяйка снова негромко хмыкнула, с сухой улыбкой пробормотав, что некоторые люди совершенно не меняются.
В этом Хильда тоже готова была полностью с ней согласиться.
Когда закончив оформление бумаг и с черствой непреклонностью стребовав задаток, как минимум, за первые две недели, Марта вручила ей ключ – помощь с тем, чтобы донести весьма скромный багаж на верхние этажи, не потребовалась – Хильда оказалась в крошечной комнате с зеркалом наедине. Небо за окном уже начинало густеть вечерним сумраком, но многочисленные городские огни наполняли этот сумрак жидким призрачным свечением, проникавшим в комнату сквозь узкое окно и мерцающим на гладкой поверхности зеркала, придавая ему сходство с светящимся во мгле киноэкраном. Сумрак лишил отражение комнаты и самой остановившейся напротив зеркала Хильды и без того скупых красок, довершая иллюзию. Рассматривая свое призрачное отражение, девушка почему-то снова вспомнила маленькую дочку Карла Шнефрида, первое, но, возможно, не единственное напоминание, что оказалась не уникальной, не единственной в мире ожившей мечтой. Думать об этом было совсем непривычно. Даже в новом мире нового города странно было встретить живое почти отражение.
О матери Альберты Хильда так ничего и не узнала, Карл избегал разговоров на этот счет. Неизвестным осталось, была ли и она такой же, как дочь… Скорее всего, конечно, нет – ведь родители Хильды были самыми обыкновенными людьми, так что девушка почти не сомневалась, с наследственностью их общее с маленькой Бертой удивительное свойство никак не связано. Их существование напоминало сказочные сюжеты, в которых бездетные пары чудесным образом обретали дочку, вышедшую из цветка, озера, или в ожившей снежной скульптуре: прекрасную, совершенную и настолько чуждую миру людей, что такие сказки часто завершались трагически.
Может быть, кинематограф – то, что должно было возникнуть, чтобы им подобным появилось место в человеческом мире?
Нельзя было сказать, будто Альберта росла совершенным подобием Хильды. С годами мир в волшебных зеркалах экранов немного менялся, приобретая больше ярких красок и даже звуки, будто бы истончая свою сияющую грань с реальным миром. Не все перемены приходились по душе. Справедливое воцарение Хильды в качестве королевы волшебного заэкранного мира принесло ей успех актрисы как черно-белого, так и цветного, как немого, так и звукового кино – пусть сама она на экране в любом случае оставалась изысканной и немногословной – но все же порой казалось, будто ее мир теряет часть своей неповторимой магии, сближаясь с миром заурядным, обывательским. И подраставшая Берта – дитя уже иного кино, не того, что в детстве притянуло к себе Хильду – куда менее отчужденная, куда более живая и разговорчивая, обожавшая напевать какие-то глупые песенки, старающаяся быть ближе к обыкновенным людям, словно бы и не осознавая своей удивительной особенности. Альберта испытывала слегка вульгарную симпатию к слишком ярким и пестрым краскам, нарушающим ее гармоничную изысканную красоту едва окрашенного зарей морозного утра, но ребенку не до конца сформированный вкус можно было простить, к тому же, Хильда оставалась признанным эталоном красоты и стиля, в том числе и для Карла, которого блестящий дебют Хильды в кино осветил ничуть не меньшей славой, так что ее авторитет и пример для подражания обычно сдерживали девочку от совсем уж нелепых экспериментов. В том, что Берте тоже предстоит воцарение на экранах, не сомневался никто, хоть единственный раз ее увидевший, но до того, как это произошло, малышке предстояло многому еще учиться. В какой-то мере за нее чувствовалась ответственность, как за младшую сестру…
Хильда никогда не подумала бы «как за дочь». Пусть даже и названную. Само слово, само определение заставляло что-то в душе щетиниться неприязнью, как кристаллическими иглами, когда кто-нибудь, заметив их сходство, делал какие-то грубые намеки на этот счет. Их с Бертой разделяло всего только тринадцать лет разницы – и всего только восемь из них Хильда готова была признать официально – но дело было даже не в этом, а в невольном отвращении к самой мысли. За первые несколько лет ее жизни в апартаментах Тремейн у Марты почти подряд родились две дочери, и Хильда не могла даже с уверенностью сказать, что кажется ей более уродливым и беспомощным – сами дети младше двух лет или жизнь, на которую их появление обрекает женщину, жизнь которой на любой высоте внезапно преодолевает пик и – всего-то в двадцать с небольшим лет! – отныне может двигаться лишь к закату. А у Марты ведь даже в юности не было особой красоты, чтобы потеря ощущалась полноценно остро – изнурительные заботы и пропитавшее ее насквозь горькое разочарование только завершило огрубелость и очерствелость, к которым та с детства была склонна. Это не говоря уже о прочих проблемах, прямо или косвенно обрушившихся на семью квартирных хозяев после появления детей. Не только собственных… Те, чья жизнь просто пошла на спад, а не оборвалась в единственный миг, еще могли считаться счастливыми родителями, не всем везло даже в этом! Даже со стороны все это пугало. Нет, в Альберте Хильда не видела ребенка. Сородича, возможно, еще одного особенного человека, в чьих жилах будто бы вместо крови разливался лунный свет, похожий на тот, что оживлял образы в зазеркалье киноэкрана.