Берте было четырнадцать, когда Карл решил впервые дать дочери крупную роль в одном из своих фильмов – и Хильда, разумеется, тоже участвовавшая в проекте, вовсе не считала, что девочка к этому готова. Пусть лучшей кандидатки она все равно не смогла бы предложить, не уверенная, что такие вообще существуют в мире, но это не убеждало в правильности решения Шнефрида, а только добавляло сомнений в самой идее фильма. Сомнений, которых у Хильды без того хватало! Уже без малого десять лет она знала Карла и за все эти годы он зарекомендовал себя мужчиной с отменным вкусом и безупречным режиссерским чутьем, вне всякого сомнения, заслужившего всю ту славу, что Хильда принесла, воцарившись в его фильмах. Но что, если любовь к дочери заставляла его поступиться всем этим? Альберта не была в полной степени готова, но вместо того, чтобы дебютным фильмом мотивировать ее тянуться к большему, Карл сам фильм построил специально для дочери, именно такой, какой она сейчас была: слишком ребячливой, не осознающей себя в полной мере девочкой, обожающей песни и танцы. Фильм планировался музыкальным, что потрясло Хильду вопиющей пошлостью и безвкусицей – от громкой ссоры с режиссером спасло только то, что он заранее предвидел недовольство и для ее персонажа никаких песенок в сценарий вносить не стали. Спасло от ссоры, но не от мысли, что ради возможности развлечь ребенка Карл рискует своей репутацией и изменяет собственному чувству красоты. И впервые готов оказался прислушиваться к Хильде лишь в том, что касалось ее собственной роли.
- Жизнь не стоит на месте и искусство тем более не может, – повторял он на ее замечания. – Нельзя раз за разом снимать один и тот же фильм с одним и тем же смыслом, одними и теми же образами. Какими бы удачными не были решения, рано или поздно они приедаются публике и устаревают. Всегда необходимо предлагать разнообразие, чтобы вовремя почувствовать более перспективные направления.
Устаревают! Хороший вкус и чувство стиля устаревают? А новым перспективным направлением может стать музыкальный фильм про песенки и танцы девчонки с разноцветными гномиками?! В прессе – да и от других актеров, не способных добраться до тех же вершин, Хильде не раз приходилось сталкиваться с упреками в том, будто она из фильма в фильм «играет одну и ту де роль». Совершенный созданный на экране образ отстраненной роковой красавицы – доведение до абсолюта ее повседневной, заключенной в человеческую плоть безупречности – был главной ступенью ее успеха, но и главной же темой для критики. Она показывала миру идеал, а ее пытались обвинить в том, будто актриса не очень-то умеет, собственно, играть, раз не желает «пробовать» что-то помимо этого идеала! Но раньше так говорили другие. Услышать это от Карла, чье мнение она искренне ценила, оказалось больно, будто по душе пошли трещины и осколки острыми краями впились изнутри.
Наверное, прочитав что-то по ее лицу, режиссер поспешил добавить.
- К тому же, если фильм окажется недостаточно успешным, публика лишь больше начнет ценить классическую нашу манеру, подчеркнутую контрастом.
Не больше толку принес и разговор с самой Альбертой, прежде всегда бывшей покладистым ребенком, готовым прислушиваться к советам.
- Во всех папиных фильмах, где я немного участвовала прежде, у меня не было даже своей собственной роли. Обычно я играла твою героиню в ее предыстории или в воспоминаниях, – объяснила свое тихое упрямство девочка. – Дополняла тебя в твоих фильмах. Все воспринимают меня, как твою запасную дублершу или бледное отражение, даже папа…
Слишком юное отражение. Странно было даже представлять себе такое сейчас, но, конечно, когда-нибудь Шнефриду придется и впрямь кем-то заменить Хильду в ее коронном амплуа, но в столь далекое будущее не имело смысла даже заглядывать. К тому же, пусть Берта и оказалась первым человеком, показавшим, что Хильда не уникальна, но все же между ними слишком мало лет разницы, чтобы имела смысл подобная замена.
- … но ведь я существую, – совсем сумбурно закончила свое признание Альберта.
Значит, именно музыкальный фильм – это способ выразить тот единственный талант, в котором девочка превосходила Хильду! Естественное, в общем-то, для подростка, лишь начавшего осознавать себя красивой женщиной, желание, сама Хильда вовсе не представляла, что ее собственное детство и часть юности могли пройти в тени кого-то – такого же, но успевшего подняться выше лишь потому, что раньше осознавшего себя в этом мире. Лет через… пятнадцать, наверное, Альберта естественным образом займет освободившийся пьедестал, но, пока смотришь из юности, такое ожидание кажется бесконечным и терпения может не хватить даже такой покладистой девочке, как Берта. Ей не терпелось засиять ярче всех уже сейчас, немедленно, пусть даже по неопытности и прибегая ради этого к пошлости.
- Что ж, все-таки это планируется твой фильм.
Хильде не было в новинку играть не главные – формально не главные – роли в фильмах Шнефрида. Созданный ею образ роковой красавицы идеальнее всего работал в драматично-зловещих ролях коварных интриганок, таинственных девушек-вампиров, зловещих воплощений самой судьбы – как правило, ролях, находившихся в оппозиции формальному герою или героине. Но Альберта была права, это мало что значило и на самом деле все эти фильмы были ее фильмами, где сюжет и главные герои служили лишь переменчивой оправой для бриллианта ее образа – и всегда эту оправу старались сделать идеально подходящей именно ей.
За это на фильмы Карла тоже порой сыпались упреки в однообразии, ничуть не мешавшие, разумеется, их успешности. Впервые, наверное, за шесть лет режиссер решился сместить акценты. Это был дебют его дочери в действительно крупной роли, разумеется, желание закрутить фильм вокруг Берты можно было понять, но разве это значило, что необходимо подстраивать его под нынешний еще слишком детский образ? Под желания девочки, которая просто еще чуточку не доросла.
«Если фильм окажется недостаточно успешным, публика лишь больше начнет ценить классическую нашу манеру, подчеркнутую контрастом» – так он сказал. Вероятно, в этом примере, в этом извлеченном из ошибки уроке нуждалась даже не публика, а сам Карл. И юная Альберта. Нуждались в том, чтобы эту ошибку все-таки совершить.
Никогда раньше Хильде не доводилось участвовать в фильме, который Карл заранее допускал как небезупречный. Но, похоже, все, что ей оставалось – это стремиться безупречно сыграть собственную роль. Или отказаться, заставив появившиеся трещины стать шире, оставив фильму еще меньше шансов быть лучшим из возможного – и впервые в жизни ей не хватило холодной решимости.
К тому же, очевидно, проблема никак не была связана с ее ролью. Даже с фильмом, как таковым, не была – в фильме был потенциал, была возможность еще одного несомненного успеха, если бы только Карл решился вычистить его от вульгарного кокетства и лишь немного сместить акценты, придав атмосфере серьезности и драматичности. Он сам, даже без замечаний Хильды, сделал бы именно так, но проблема была в Альберте.
Альберта была проблемой.
Стоило еще хотя бы три года подождать, вернее, еще хотя бы три года обучать девочку, чтобы она готова стала к первой по-настоящему серьезной роли, чтобы осознавала, что это вообще значит – играть серьезную роль.
В совершеннейшее смятение приводило то, что никто, кроме Хильды, проблемы будто бы и не видел. К этому следовало быть готовой, если даже сам Карл Шнефрид мог так ошибаться, то чего было ждать от обыкновенных людей? Следовало быть, но Хильда оказалась не готова.
Из-за отцовской работы Берта с детства была своим человеком на киностудии, ее искренне любили. Исполненная того же сияния, что и Хильда, девочка при этом не скупилась на улыбки и приветливые слова даже с последним уборщиком на съемочной площадке, что могло подкупить и очаровать кого угодно. Но теперь эта всеобщая любовь ослепила людей, распространив очарование девчонкой на очарование всей этой пошлой музыкальной постановкой слащавой сказочки, волшебство обернулось против самого себя, затуманив глаза даже людям знающим. Хильда прекрасно знала, как работает эта способность, знала это всю жизнь, и с каждым днем на съемках все яснее становилось ее понимание – настоящая катастрофа будет не в том, что фильм окажется хуже прежних. В их работе и правда не обойтись без творческих экспериментов, не все из которых удачные. Катастрофа будет в том, что, несмотря на это, фильм благодаря Альберте все равно будет не менее успешным, чем все прежние работы Карла. Когда волшебное очарование малышки многократно усилится, обрушившись на людей из волшебного зеркала киноэкранов, когда режиссера не постигнет разочарование и раскаяние в эксперименте, когда он решит, что ТАК кино и следует делать отныне.
Что изысканность и хороший вкус действительно вышли из моды. Потому что модой по неопытности увлеклась одна из тех, кто рожден задавать ее, а не следовать.
Берта использовала дарованную ей магию для того, чтобы разрушить магический мир. И Хильда ничего не могла с этим поделать.
Все время в городе, ставшем новым ее домом, Хильда продолжала квартировать в апартаментах Тремейн, только переехав на второй этаж, в одну из двух наиболее престижных квартир особняка. Во второй обычно жили семьей сами хозяева, лишь в самые тяжелые времена переселявшиеся этажом выше – если Марта рассчитывала, что хотя бы по сниженной плате аренда жилплощади принесет больше выгоды за тот самый «престиж». Но либо типовая квартирка для семейства показалась тесноватой, то ли большинство арендаторов, тоже переживавших тяжелые годы, предпочитали престижу еще большую дешевизну, то ли из самого острого кризиса Марте удалось довольно быстро выкарабкаться, но вскоре они тоже вернулись на второй этаж и теперь двери их квартир оказались прямо напротив. Общаться ближе с бывшей школьной знакомой Хильда так и не начала – у каждой из них хватало своих забот в жизни – однако полагала квартирную хозяйку достаточно доброй своей знакомой. Обычно с другими женщинами она не ладила, так что прохладный молчаливый мир был самым хорошим отношением, что можно было только себе представить. Марта даже вызывала невольное уважение тем, как, будучи женщиной грубой и некрасивой, сумела организовать свою жизнь… почти лучшим из возможных образом. Хотя переезжать из особняка Хильда все-таки не захотела, когда у нее, в тяжелые для всех остальных годы, произошел стремительный взлет успеха, позволивший бы уже переселиться и в жилье пороскошнее, вовсе не из-за этой легкой симпатии к Марте. А из-за комнатки наверху, которую она продолжила арендовать уже одновременно с квартирой, устроив там то-то вроде гардеробной. Ей по-прежнему нравилось вечерами смотреть мерцающий огнями город из окон на самом верху, кроме того, там оставалось зеркало. Ее зеркало, призрачно отражающее разлитое над городом сияние, воображаемое окно в совершенный мир.
Но изредка они с Мартой вдвоем… хотя, скорее, просто в одно и то же время, если вдруг это время выпадало свободным одновременно, пили кофе на веранде, выходящей в сад особняка, иногда перебрасываясь незначительными будничными фразами.
- Обычно тебя подолгу не видно дома, – в одну из таких встреч на веранде вскользь заметила Марта зачем-то. Хильда изящно повела плечами, едва касаясь длинными холеными пальцами горячей чашки перед собой. На столе стояла, скорее для красоты и порядка, вазочка с засахаренными дольками фруктов, к которым ни одна из женщин не прикоснулась. Наверное, потом хозяйка отдавала сладости своим суматошным дочуркам.
- В фильме, который мы сейчас снимаем, у меня не такая уж большая роль, взаимодействия с другими актерами немного, так что большую часть моих сцен уже отсняли.
Приятно, что хотя бы не приходилось каждый день присутствовать, любуясь всеми теми слащавыми музыкальными сценками в лесу, ведь в тех, что принадлежали самой Хильде, еще сохранялся фирменный стиль. Достоинство. Можно было пытаться обмануть себя, представляя, будто это еще один фильм в прежнем стиле. С Мартой она этого не обсуждала, да и что вообще могла понять женщина вроде Марты…
- Никогда не думала, что даже ты этого не избежишь, – со странным выражением качнула головой квартирная хозяйка. Хильда непонимающе встретилась с ней взглядом.
- Чего – этого?
- Кого. Кого-то более молодого и бойкого, сумевшего притаиться за твоей спиной! – каждое слово было просто промариновано многолетней горечью.
Шестилетней, если быть точной. Это произошло через пару лет после того, как Хильда поселилась у Тремейнов, и Эмили, первой наемной прислуге в особняке, было всего те же два года меньше, чем Марте. Красивой ту крепко сбитую русоволосую девицу с прозрачными веснушками, зачем-то решившую уехать с родной фермы и поискать удачи в большом городе, Хильда ни за что бы не назвала, но, пожалуй, по сравнению с Мартой служанка все же могла считаться хорошенькой. Или, по крайней мере, сумела повести себя так, чтобы тихий простодушный муж Марты счел ее хорошенькой… Простительное для мужчины заблуждение, которое следовало бы давно забыть – и Марта явно очень хотела бы все давно забыть, но судьба буквально подбросила ей живое напоминание о предательстве, будто кукушонка в гнездо. Словно мало было двух их собственных кошмарных дочурок, на воспитании у Тремейнов оказалась еще и третья, результат, так сказать, прощенной мужу по молодости ошибки. И, будто в издевку, внешне девчонка росла точной копией родной своей матери, так что, наверное, выводила Марту из себя уже одним только этим. Могла бы даже обойтись без тихих пакостей типа прикармливания в доме мышей и голубей-мусорщиков, отчего помешанная на порядке и чистоте опекунша регулярно психовала, а холеный обленившийся кот не желал не то, что ловить, а даже отгонять паразитов.
Только какое отношение это имело к Хильде, к Альберте, к ее фильму?
Спрашивать этого актриса, конечно, не стала, в глубине души понимая, что ее собеседнице не так уж важен был повод, чтобы хоть изредка не напрямую выплеснуть накопившуюся едкую горечь. Может, Марту слегка утешала мысль, что даже в жизни безупречных женщин вроде Хильды не все безоблачно, особенно, если эта безупречность не уникальна. Слегка льстила такая надуманная общность. Но прогорклость разлившихся уксусом слов завитала в воздухе над верандой, на долю мгновения даже вызвав желание взять один из засахаренных фруктов из вазочки, чтобы перебить эту горечь.
Сладкое Хильда практически не ела, еще в детстве столкнувшись с чудовищным эффектом, когда от меда и орехов ее сияющая идеальная кожа покрывается уродливейшей красной вязью, в горле першит, а глаза начинают печь и слезиться. Конечно, не все сладости состояли из меда и орехов, но со стороны еще яснее было видно, как даже без аллергического эффекта подобная еда делает людей уродливее. Наверное, ее природа намеренно предполагала такое неприятие, оберегая Хильду. И ничуть не удивительно было узнать от Карла вскоре после знакомства, что у малышки Альберты есть похожие особенности. Серьезнее – похожая на простуду болезнь одолевала Берту не только от сладостей с орехами, но даже от красных ягод и фруктов, не говоря уже о пыльце многих деревьев. Каждую весну, как и положено маленькой снежинке, девочка встречала совершенно ослабшей и потускневшей, а ее звонкий голосок превращался в невнятный шелест. Если съемки чем-то так привлекших ее музыкальных фильмов будут даже частично выпадать на весну, в них придется делать затяжные перерывы, еще одно почему-то не учтенное Карлом обстоятельство. Впрочем, записать все песенки, да и отснять сцены с Бертой легко можно раньше или позже, не круглый же год эта весна продолжается. Все остальное время проблем можно было избегать, Альберта даже шестилетним ребенком была достаточно разумна, чтобы с первого раза понимать, что значит «нельзя» и «не следует», в отличие от Мартиных несносных дочек и еще более несносной воспитанницы.
В нынешней ситуации – к сожалению, весна не продолжалась круглый год! Иначе куда проще было бы убедить Карла в неподходящем формате мюзикла, а там и всем остальном. Когда волшебное очарование Берты ослабевало…
Хильда запоздало поймала себя на том, что уже пару минут в задумчивости пристально сверлит взглядом поблескивающие сахарной изморозью яблочные дольки.