День не задался с самого начала, как бы Адам Терас Лерой ни поддерживал сам себя упрямством, прежде чем признать это. Началось все, разумеется, с мелочей, ничего особо не значащих, но постепенно все сильнее портящих настроение. Подготовка к празднованию семнадцатилетия с достойным случая размахом привела уже к нескольким подряд ссорам с родителями, твердо решившими отравить жизнь Адама своими придирками, причем по мере приближения долгожданного праздника – все с большим и большим пылом. Последним поводом для отцовских придирок стал слегка преждевременный подарок от деда – отличный шевроле-камаро глянцево-красного цвета – как будто вообще подарок деда мог касаться их! Адаму абсолютно необходима была новая машина после того, как прежняя пострадала в дружеских гонках до абсолютно непригодного вида, пусть и оставалась на ходу. Он просто со стыда сгорел, если бы продолжил пользоваться таким убожеством, однако отец наотрез отказался не только от покупки новой машины, но и от полноценного ремонта этой рухляди, обвинив в произошедшем самого Адама. И что, стоило наплевать на школьную репутацию и ездить на автобусе или велике за компанию с малышней?! Разумеется, вмешательство деда, вернее, его положивший конец спорам подарок, просто вывел папашу из себя – но тут уж его уже никто не спрашивал. Адам вообще последнее время ни о чем его не спрашивал, заранее зная, что лишь в очередной раз выслушает обо всех успехах и достижениях старшей сестрицы и о том, как «бездарно прожигает жизнь», не желает думать ни об учебе, ни о будущем, и бла-бла-бла!..
Впрочем, сегодня и новенький «камаро» вздумал преподнести неприятный сюрприз – откидной верх автомобиля почему-то заклинило в откинутом состоянии и, когда вдруг ни с того, ни с сего ливанул дождь, салон да и сам Адам успели порядком отсыреть, прежде чем у юноши вышло справиться с упрямым механизмом вручную. Машина была совсем новенькой – и пожалуйста, уже что-то барахлит! Дождь усиливался, превращаясь в настоящий ливень, шумно барабанящий по «камаро» и превративший улицы в сплошные водные потоки, в середине дня было сумрачно, будто после заката, да и настроение у Адама к этому моменту помрачнело не меньше.
Сделав резкий вираж, машина колыхнулась на какой-то невидимой за потоками луж неровности и подняла целую волну брызг, весело окатив тощую долговязую женщину в черном. Та, вскрикнув, едва не выронила зонт, и Адам поспешил было убраться подальше, но светофор ехидно переключился на красный раньше, чем он успел вдарить по газам. Пришлось притормозить всего в нескольких метрах от злополучной лужи и остановиться перед перекрестком, позволить неудачливой прохожей быстрым шагом догнать его. Бледное перекошенное лицо непонятного возраста казалось в дождливом сумраке каким-то зеленоватым, а промокшая черная шаль поверх такого же черного платья делала женщину похожей на настоящее пугало.
- Не расслышала твоих извинений, мальчик! – резким, хотя и неожиданно мелодичным при столь неприятной внешности голосом заявила прохожая, легонько постукивая острым кончиком зонта по стеклу. Видимо, вымокнуть еще сильнее она уже не боялась.
- Эй, поаккуратнее! – раздраженно огрызнулся Адам. Еще не хватало, чтобы какая-то чокнутая поцарапала новенькую машину. Дождь ему самому нравился ничуть не больше – да и вообще, что, по ее мнению, он мог поделать?! – Я здесь при чем? Нечего было подходить к краю тротуара!
Сейчас прохожая и вовсе вышла на проезжую часть, не обращая внимания даже на то, что стояла теперь в мутных потоках дождевой воды по щиколотку.
- Тебя родители вообще учили с людьми разговаривать?
От напоминания об отце и его бесконечном ворчании тлеющее с самого утра глухое раздражение полыхнуло-таки в полную силу.
- С людьми, может, и учили, а не с уродливыми скандальными воронами! Не заметно, чтобы твои тряпки стали грязнее, чем раньше, а если от воды растаять боишься, так нечего гулять в такой ливень, не говоря уже о проезжей части.
- Что?! – гарпией взвизгнула прохожая и с окончательно перекосившимся лицом шарахнула зонтиком по машине. – Тебе, мерзкий мальчишка, должно быть противно смотреться в зеркало до самого конца жизни! Как только…
Адам, выругавшись сквозь зубы, резко газанул, заставив эту чокнутую испуганно отскочить, и, не обратив внимания на то, сменился ли сигнал светофора, рванул вперед. Резкие пронзительные вопли неразборчивым вороньем карканьем резко оборвались…
Больше из событий того дня Адам не помнил вообще ничего, будто несколько секунд спустя ему на голову набросили мешок, непроницаемый ни для света, ни для звука. Он не слышал удара, скрежета или хруста, даже боли – тогда – кажется, не было, просто мир вдруг погас и исчез. Никогда прежде – да и после тоже – не случалось ничего подобного, но отчего-то Адам не мог избавиться от странной уверенности: он лишился сознания еще до столкновения, до аварии, до того, как у этого появилась бы причина. Иначе – как он вообще мог такого не помнить?! Последней картинкой в голове отложилась удаляющаяся долговязая фигура в черном, отразившаяся в зеркале заднего вида, штормовой порыв как раз взметнул промокшую шаль, будто нетопырьи крылья...
Потом уже была больница, перепуганные родители, боль от ушибов, порезов и ожогов, пришедшая сразу вместе с вернувшимся сознанием, и фальшивенько-бодрые разговоры врачей о том, как ему повезло «почти не пострадать», выехав на легком «камаро» прямо наперерез грузовику. Не было даже переломов, а исчеркавшие кожу глубокие и рваные порезы, хоть и выглядели так, словно лицо, плечи и одну руку ему пытались заживо освежевать, жизни не угрожали. Когда еще через несколько дней первые получилось увидеть собственное лицо без мокнущих зловонных бинтов, Адам впервые пожалел, что вообще очнулся после этой чертовой аварии.
«…должно быть противно смотреться в зеркало до самого конца жизни…»
- Да уж! – хрипло согласился тогда Адам. – Повезло…
С тех пор прошло почти два года.