Больше не будет больно и плохо

Больше не будет больно и плохо,

Сегодня не кончится никогда.

Между выдохом каждым и вдохом

С неба летит звезда.

Гаснет звон последнего слога

И шкатулка вопросов пуста.

Больше не будет больно и плохо,

Сегодня не кончится никогда.

Флёр «Больше не будет больно и плохо»

      Ощущение, что где-то Хэ Сюань просчитался, настигло его достаточно быстро, сразу за схлынувшей злой эйфорией, которая продлилась-то всего ничего. На смену пришла стылая пустота и почему-то — боль. Вроде всё было правильно, месть совершена, враги повержены. И исчезла даже иллюзия того, что вот ещё чуть-чуть и всё будет в порядке, ну хотя бы немного полегче. От разрушенного поместья веяло тоской, и почему-то Хэ Сюаню было очень холодно, хотя он умер так много лет назад, и холода чувствовать просто не мог. Моральных сил сделать что-то с собственным домом просто не было, и тихо выть в углу от безнадёги не позволяла лишь гордость, а самолично развеять свой прах над морем — непробиваемое упрямство, свойственное, наверное, всем непревзойдённым. Проиграть и смириться без всякого сражения было бы позором. Существовать в разгромленных владениях и больным раздраем в мыслях, наверное, тоже им было, но всё-таки не совсем безысходным. Просто потому что Хэ Сюань ещё мог бы что-то со всем этим сделать, другое дело, что он совсем не знал — что.

      Когда он только стал демоном и наводил порядок в своих владениях, ему было комфортно одному, насколько вообще могло быть комфортно созданию, рождённому из ненависти и отчаяния. Наедине с собой было проще и спокойнее, это казалось правильным, и он уже успел привыкнуть. Вот только сейчас было паршиво. Холодно. За время, которое у них было, Ши Цинсюань приучил непревзойдённого демона к своему теплу, неподдельному интересу, даже к вечной болтовне. Самое главное — что он был. Всё это время. А теперь нет, и на месте, которое он успел занять, и образовалась эта тягучая тоскливая пустота. Признавать это было тяжело — Хэ Сюань в гневе разнёс одно из более-менее уцелевших крыльев здания. И всё-таки глухо завыл. Вокруг бушевала буря. Демон чёрных вод праздновал своё главное поражение. Тосковал по тому, что сам же с мясом из своей жизни выдрал. Всё вокруг рушилось. Не было сил изображать вид, что ему было до этого дело. Признавать перед самим собой, что ему не всё равно, было уже так безвозвратно поздно. Хэ Сюань так заигрался в чужие роли, что разучился быть честным с самим собой. Это как-то даже дополнительно обидно. Может, он бы поступил тогда иначе, если бы только понял раньше, но теперь уже что. Он сломал и Цинсюаня, и себя заодно, и даже повелитель ветров не будет достаточно наивным и хорошим, чтобы не то, что простить — выслушать того, кого когда-то считал другом. Это справедливо. Чёрные воды штормило несколько месяцев. Костяные рыбы и драконы жались по углам как напуганные дворняжки. Возможно, даже эти твари заслуживали лучшего хозяина, чем тот, которого они получили.

      Когда у Хэ Сюаня хватает смелости прийти посмотреть, пускай издалека и чужими глазами, он чувствует и боль, и облегчение. Не только тому, что Цинсюань в принципе жив, хотя это, конечно, тоже. Хозяин чёрных вод, к своему удивлению, радуется своей же глупости. Проведя сотни лет рядом, он был всегда уверен, случись в жизни Ши Цинсюаня трагедия — она его сломает. Легкий, весёлый, добрый и доверчивый бог не казался сильным. Когда Черновод узнал, что бывший друг не поспешил спрятаться под крылышко кого-нибудь из тех божеств, что готовы были бы ему помочь — на несколько мгновений замер от испуга. Думал — точно не вынесет, не справится. Но Цинсюань справлялся, привыкал жить той жизнью, до которой ему всегда была целая пропасть. Оказался достаточно сильным и достаточно упрямым. А Хэ Сюань так долго был рядом, и даже не заметил. Ши Цинсюань лишился всего, но не берёт ни крошки из рук небесных чиновников, смеётся, немного неловко, с больной-то рукой, мастерит таким же нищим, как он, детям игрушки, пересказывает по памяти древние легенды. Самые добрые из них — плохого и злого в жизни этих детей и без легенд хватает. Хэ Сюань смотрит издалека и чувствует себя гораздо более сломанным и несчастным от всего, что случилось с ними, чем сам Ши Цинсюань. Нищие все вместе утепляют к осени своё пристанище, а резиденция Черновода лежит в руинах. И на бывшего, но, как оказалось, очень нужного друга, смотреть он может только издалека, чтобы не принести ещё больше боли. Да и что сказать то? Не то, чтобы извинения в их ситуации чему-то могли помочь. Скорее, они прозвучат злой издёвкой. Поэтому Хэ Сюань смотрит, сожалеет и издалека как может незаметно, помогает Цинсюаню и тем, кто вокруг него. Наверное, это смешно — непревзойденный князь демонов втихую охраняет ватагу нищих, боясь быть узнанным. Хэ Сюань давно не придаёт значения статусам, но иногда горько улыбается, думая об этом. Заигрывается в незримого покровителя, и это придаёт его жизни какое-то подобие смысла.

       Тех, кто от озлобленности, отчаяния или банальной жадности хватается за нож, в столице хватает. Тех, кто считает нищих простой, пусть и малоприбыльной, добычей, которую никто не будет искать — тоже. Хэ Сюань не подпускает таких и близко, но в глубине души ворочается сочувствие к тем, кто не справился с грязью и отчаянием. К их несчастью, Цинсюань и остатки его сломанного мира всё ещё важнее. Некоторых приходится убивать, и возможно, это в каком-то роде для них спасение. Хэ Сюань не любитель играться с жертвами, так что они порой даже не успевают ничего понять. Демон чёрных вод не знает, становится от этого отчаяния меньше или только больше, но все размышления всё равно абстрактны и никак не влияют на его действия. Просто порой он вспоминает, что когда-то хотел быть учёным, и его начинают волновать философские вопросы. А ещё они отвлекают от тоскливой бездны внутри. Думать о чужих переломанных судьбах, по крайней мере, отвлекает. Всё равно реальность рано или поздно берёт своё и прибивает раскалёнными гвоздями к себе, стоит только случайно углядеть в глазах Цинсюаня мелькающее отражение той же самой отчаянной бездны и боли. Он хорошо прячется за своими улыбками, но некоторые раны просто не способны затянуться.

      Их мучительную стабильность прерывает группа пьяных придурков в подворотне, которых Хэ Сюань просто не успевает убрать с дороги заранее, всё же не способный следить вообще за всем разом. Цинсюань зажат в угол и напуган, и демону приходится показаться. Конечно же, под личиной, но его узнают практически сразу. Это видно по чужим глазам. Хэ Сюань практически небрежно раскидывает нападавших, впрочем, не причиняя им реального вреда, и планирует тихо растворится обратно в тень, потому что готов положить к ногам Ши Цинсюаня всех его обидчиков и весь мир в принципе, изъяви тот такое желание, но не встречать его взгляд лицом к лицу с масками настолько условными, что их, считай вовсе нет. Не отвечать на вопросы, не видеть эмоции от столь внезапной встречи с прошлым на чужом лице. Вся эта ситуация — досадная нелепость, которая вскрыла совсем не те карты, которые стоило вскрывать. Черновод своим появлением скорее всего Цинсюаня напугал, куда сильнее, чем пугали эти недоразумения, и это последнее, что он хотел бы делать. Но выражать свои мысли и чувства словами он давно уже разучился, даже в более простых ситуациях, чем у них сложилась. Поэтому он, не поднимая глаз, разворачивается, чтобы молча уйти. И замирает, почувствовав, как его осторожно схватили за рукав — дёрнешь чуть сильнее и злее — без проблем вырвешься. Хэ Сюань не смеет. По-чёрному смеётся тому, насколько запоздало обещание беречь чужие чувства. Медленно оборачивается обратно и заставляет себя посметь посмотреть на Ши Цинсюаня. Тому страшно и больно, но он упрямо поджимает губы и смотрит в чужие глаза. Его собственные блестят от сдерживаемых слёз. Хэ Сюань абсолютно не знает, что им двоим делать. И, похоже, не он один.

      Ши Цинсюань, видимо, не выдерживая всего свалившегося напряжения, всё-таки плачет, и слёзы оставляют на не слишком чистом от жизни на улице лице светлые полосы. Хэ Сюань с щемящей нежностью думает о том, что даже так тот красив. Аккуратно высвобождает ткань из чужих ослабевших пальцев, придерживает, обнимает, внутренне молясь, чтобы бывшее божество не шарахнулось от него куда подальше. Не посмел бы следовать и настаивать, даже если Цинсюань сам его остановил, не дав сделать вид, что ничего не случилось, и Черновод — лишь неравнодушный прохожий. Но Цинсюань не дёргается прочь, только рыдает, теряя способность связно что-то говорить, видимо, давно накопленное рвётся наружу. Хэ Сюань оседает к земле, удерживая человека в своих руках, устраивает поудобнее и поглаживает по спине, пока длится истерика. Сказать хоть что-то очень мешает дурацкий ком в горле. Цинсюань отчаянно цепляется за него. Переулок, где они сидят — безлюдный и тихий, и это — благо. Грязный и обшарпанный кусок города, не сдавшийся практически никому. У Хэ Сюаня самого слёзы на глазах, но он скорее умрёт во второй раз, чем покажет их кому-либо. Бездна в груди становится совсем немного меньше, когда Черновод крепче прижимает Ши Цинсюаня к себе.

      — Прости, — это первое, что говорит Цинсюань, когда немного успокаивается, и пытается выпутаться из объятий и отстраниться. Из-за больных конечностей получается плохо. Неловко. Хэ Сюань поднимается и практически просто ставит Ши Цинсюаня на ноги рядом с собой. Тот всегда был достаточно изящным, а сейчас откровенно исхудал. Совсем лёгкий. От этой мысли неприятно кольнуло.

— Не знаю, за что ты сейчас извиняешься, но не надо, — слова даются с трудом, голос хриплых и тихий — слишком давно не приходилось ни с кем говорить. Повелитель чёрных вод опускает взгляд и не знает, куда себя деть. Цинсюань пытается привести себя в порядок, вытереть рукавами лицо и нервничает так, что едва может устоять на месте. Хэ Сюаню очень хочется сказать, чтобы он не боялся, потому что демон больше не посмеет причинить ему хоть какой-то вред, но говорить не получается. И стоило только отпустить Цинсюаня от себя, как холод тут же вернулся. Черновод обхватывает себя руками, понимает, что это, наверное, самая неловкая ситуация и всех, в которых он бывал.

— Спасибо, что спас меня, господин Хэ, — Цинсюань неловко улыбается, Хэ Сюань не менее неловко поднимает взгляд, чтобы поймать эту улыбку. — И… Что не ушёл потом опять.

— Я не думал, что ты хотел бы меня видеть, — наверное, это звучит немного невпопад, просто одна из многих мыслей в голове. А если бы думал, что Цинсюань хотел его видеть, то что? Подошёл бы? Вряд ли. Людская молва зовёт демона чёрных вод скромным, но на свой собственный вкус, он просто трус.

— У меня было достаточно времени поразмыслить обо всём, — Цинсюань достаточно быстро, учитывая ситуацию, берёт себя в руки, и облокачивается на стену рядом с демоном. В его голосе не свойственная ему раньше горькая усмешка. — Я хотел бы, даже если бы ты пришёл, чтоб всё-таки убить меня. Но в итоге я облажался, как только это случилось.

Цинсюань нервно смеётся и заправляет прядь волос за ухо здоровой рукой. Он всегда был очень эмоциональным, но первый раз жалеет об этом. Однако, несмотря на всё случившееся, младший Ши продолжает быть тем, кто рушит между ними стены. Даже сейчас. Хэ Сюань ему благодарен — становится проще, буквально на йоту, но это гораздо лучше, чем ничего.

— Я не собираюсь причинять тебе вред, — Черновод всё-таки говорит это, и становится ещё капельку легче. От правды. Цинсюань смотрит на него удивлённо, а потом улыбается, широко и легко, почти как раньше. Почти. Но гораздо лучше, чем совсем никак. Хэ Сюань как-то отвык от того, что ему может быть кто-то рад. Даже так, через невытравленный и скрываемый в глубине глаз страх. Сказать, что сожалеет, Черновод себя заставить не может. Помимо прочего, он сожалеет только о вреде Цинсюаню, но смертью брата ранил бы его в любом случае, сложно сказать, было бы лучше или хуже чем сейчас. И объяснять бардак в своей голове сложно. Хэ Сюань мрачный, нелюдимый, и по душам ни с кем не говорил несколько сотен лет.

— Пойдём отсюда, — предлагает Цинсюань, скептически оглядев грязный переулок. Ему тоже тяжело, но он всегда лучше подбирал слова. Хэ Сюань кивает и думает о том, что хотел бы предложить бывшему божеству руку — опираться во время ходьбы, чтобы было легче. Вместо этого он прячет ладони в рукава. Но идёт достаточно медленно, чтобы Цинсюаню было проще. Он всё ещё не уверен, что что-то между ними вообще возможно починить — слишком много боли и несправедливости по отношению к каждому из них.

— Не знаю, стоит ли об этом говорить, но я столько думал, что мог бы сказать тебе… — тихо начинает Ши Цинсюань. Его голос слегка дрожит, но звучит решительно. Без нарывов им точно никак, потому что чтобы оставить прошлое в прошлом, надо расставить все точки и разложить по полочкам, иначе оно так и будет вылезать, душить своей необъятной властью. — Я думаю, я не смог бы простить брата, если бы он остался жив. Я люблю его, и я хотел бы, чтобы он был жив, а я бы злился. Но то, что случилось, это не неправильно. Никто не вправе решать, более или менее достоин любой из живущих счастливой судьбы, и пока кому-то просто не везёт, это грустно, но ничего не поделать. Но брат сам взял в руки нож, когда решил вмешаться. Мне жаль, что я ничего не знал и не смог остановить, и не думаю, что мои злость, обида или ненависть были бы уместны. Мне больно, очень больно от его смерти, но я не могу почувствовать что-то плохое непосредственно к тебе. И не думаю, что должен. Ты в своём праве, и отчасти куда более бесчеловечно было бы просто принять страдания своей семьи как жертву другому человеку. Брат заплатил по своим счетам, я надеюсь, что заплатил по своим.

Хэ Сюаню уже не хочется, возможно, не хотелось последние несколько сотен лет, чтобы Ши Цинсюань платил по каким угодно счетам, но с другой стороны, слышать, что останься Ши Уду жив, он не был бы прощён — как-то освобождает. Прощение же после смерти — меньшее и лучшее, что можно сделать и для мертвеца, и для себя. И всё-таки Хэ Сюань не понимает до конца.

— Он делал всё это ради тебя, так или иначе. Спас тебе жизнь. Ценой людей, которых ты сам даже не знал. Почему ты думаешь, что не смог бы его простить?

      Этот разговор как балансирование на тонкой балке над бездонной пропастью с торчащими снизу острыми камнями. Страшно и сложно подбирать слова, тыкая самому себе и собеседнику в незажившие раны. Хэ Сюань ненавидит себя за каждое сказанное слово.

— Потому что для меня самого такая цена была бы неприемлемой. Спасти можно по-разному, но мне моя готовность или нет заплатить предложенную цену была бы важна. Или хотя бы — раз брату так захотелось сделать всё самому, знать об этом. Я рад, что узнал, пусть и так поздно.

Ши Цинсюаню и идти и говорить больно, так что демон увлекает его под выглядящую вполне прилично группку деревьев, благо из того несчастного закутка они уже выбрались. В благодарность он получает тёплую улыбку, но вновь прикоснуться Цинсюань не пытается — после срыва взял дистанцию, держится очень аккуратно, тоже боится сделать что-то не то. Хэ Сюань чувствует, что его очередь объясняться.

— Я скучал. Поэтому приходил. Я думал, мне будет легче, когда я разберусь со всем, и всё. всё, что было на небесах не имеет значения, — Хэ Сюань запинается и практически тянется обнять себя руками. Холодно, страшно и неловко. — Я ошибся. Очень сильно.

Он не говорит даже меньшей части того, о чём думал, но слова уже кончаются. Хэ Сюань — мрачный и нелюдимый демон, он просто не умеет иначе. Не имеет сил сказать, насколько невыносимо одиноко стало. Вместо этого Черновод покупает им еду в ближайшей лавочке, практически сбегая туда от всего, что устраивало хаос в голове. Цинсюань еду из его рук, к счастью, берёт. Отчасти это ещё и победа над всеми небесными чиновниками, помощь которых Ши Цинсюань не принял даже в самых мелочах. Наверное, это был первый раз за много сотен лет, когда вечно голодный демон добровольно делился с кем-то едой, которой не так уж и много было. И это приносит удовлетворения больше, чем если бы он ел сам.

      Чуть позже Ши Цинсюань признаётся, что воспоминания того самого дня как будто частично вымараны его сознанием. И на этом фоне отдельные яркие моменты ещё страшней. Но в целом, он помнит куда меньше кошмара, чем там на самом деле произошло. Легче от этого совсем чуть-чуть, но может быть, эта капля и отделяла его от того, чтобы сломаться окончательно. Разум стирал эмоции и картинки, оставляя события подёрнутыми дымкой. Хэ Сюань немного жалеет, что его разум не столь милосерден.

      Ши Цинсюань взрослеет за несколько месяцев на земле больше, чем за несколько сотен лет на небесах. Без постоянной опеки брата вполне справляется со своими проблемами сам. Больше задумчиво молчит. Успевает помогать окружающим и заслуживать их уважение и любовь. Не теряет во всех тяготах и проблемах настоящего себя. Каким-то образом всегда находит время на Хэ Сюаня, их прогулки и разговоры — хотя вот уж это осталось неизменным со времён жизни на небесах. Только теперь и сам Черновод жадно ждёт этих встреч. И ещё чего-то непонятного ждёт, потому что им с каждым днём легче друг с другом говорить. Цинсюань расслабляется, понемногу сокращает дистанцию, и это приятно. Это то, на что Хэ Сюань никогда не мог больше рассчитывать, но получает. То, как бывшее божество засыпает на его плече, прямо во время разговора, потому что день вышел тяжёлым и утомительным, обнимает его руку и прижимается ближе. Хэ Сюань не понимает, как ему всё ещё можно доверять, но у Ши Цинсюаня как-то получается. В том моменте хочется остаться навечно, счастья и удовлетворения от него гораздо больше, чем от успешной мести и чужой крови вокруг. И таких мгновений становится всё больше. Цинсюань смеётся, уже без напряжения в голосе, улыбается, даже соглашается принимать подарки, хоть и опускает смущённо взгляд. Наверное, со стороны их общение выглядит ещё более странно, чем раньше, но Черноводу абсолютно плевать. Он принимает облик не богатого, но вполне обеспеченного господина, когда рядом есть другие люди, помогает Цинсюаню с его делами в общине — тому важно, а Хэ Сюаню всё ещё особо нечем заняться, лучше уж принести пользу, чем всё равно неприкаянной тенью болтаться неподалёку. Его начинают узнавать местные нищие, и их признание и благодарность — не то, чего великий князь демонов ждал от своей жизни последние несколько сотен лет. Но к собственному удивлению, он не чувствует себя от этого плохо, и эти люди не так уж и раздражают. Лучше небесных чиновников, на его скромный вкус. В любом случае, это какое-то занятие, лучше, чем выть от тоски на руинах своего замка.

      — Мы оба ведь всегда поступали так, как считали правильным и справедливым, — как-то говорит Ши Цинсюань, пока они гуляют ночью по узким городским улицам. Это абсолютная правда, и тем обиднее от того, где они теперь. Хэ Сюань гонит от себя такие мысли. Они не совсем справедливые, на самом деле, и он это знает. Слишком много нового и важного открылось только благодаря всему тому, что произошло, и гадать, как было бы уже не было смысла. Черновод мотает головой, выбрасывая из головы всё лишнее, и решается предложить Цинсюаню руку, чтобы тот мог опереться во время ходьбы и не так напрягать больную ногу. Немного страшно, что вот сейчас уже точно грань, и его оттолкнут, но бывший бог, разумеется, принимает помощь, улыбается и неловко отводит взгляд. Хэ Сюань вспоминает, как это — чувствовать нежность в отношении кого-либо. Учится заново разрешать себе такие эмоции и не делать вид, что это что-то ещё. Ши Цинсюань пользуется ситуацией и приваливается к его боку, пересказывает очередные городские сплетни и смеётся. Лёгкий порыв ветра поднимается аккурат после его смеха. В воздухе стоит сладко пряный запах цветущих кругом деревьев. Это очень хорошая ночь. Настолько, что Хэ Сюань позволяет себе ещё одну вольность и целует Ши Цинсюаня в макушку. Это до смешного невинно, почти не считается, но всё равно до ужаса неловко, особенно учитывая, сколько эмоций Черновод испытывает в последнее время, как будто с него слетели какие-то внутренние ограничения. Возможно, он просто перестал себе врать.

      Хэ Сюань никогда не спрашивал у Ши Цинсюаня, общается ли тот с кем-то из знакомых из прошлой жизни, просто не считал нужным интересоваться, и в принципе несколько расслабился. Поэтому Пришедший проведать бывшего повелителя ветров Се Лянь застал его немного врасплох, хотя ничего предосудительного они с Цинсюанем не делали, просто жевали маньтоу, но последнее в их взаимоотношениях, что знал наследный принц было противоречащим такому времяпрепровождению, а внешность Черновод изменил едва-едва чтоб сходить за человека и только, разумеется, небожитель узнал его сразу же. На некоторое время повисла неловкая тишина, но через несколько секунд Ши Цинсюань оклемался.

— Давно не виделись, ваше высочество. Признаться, не ожидал вашего визита, — после этих слов он обернулся к Хэ Сюаню и обратился уже к нему, — Хэ-сюн, я отойду, поговорю с его высочеством наследным принцем, хорошо? Я ненадолго, обещаю.

Хэ Сюань немного заторможено кивнул, очарованный чужим тёплым тоном и тем, что спустя столько времени Ши Цинсюань всё же использовал своё прежнее обращение. До этого он не говорил так ни разу, предпочитая величать Хэ Сюаня «молодым господином». Цинсюань впихнул ему в руки ещё одну маньтоу, и встал с насиженного места, справедливо подозревая, что Се Лянь захочет поговорить с ним наедине.

— Только не вздумай перенапрягать ногу, ты уже достаточно много сегодня её нагружал, — бросает Хэ Сюань вслед, получает в ответ полный энтузиазма кивок, и продолжает нехитрую трапезу в одиночестве. Это немного расстраивает, но Черновод даже не думает уходить, и честно ждёт своего бога. Ожидание вознаграждается корзиной еды, которую Ши Цинсюань притаскивает с собой, когда возвращается. Объясняет, что подарок от Се Ляня, смеётся, и хорошо, хоть привет не передаёт. Еда, на их счастье, покупная, и Хэ Сюань наслаждается и ей, и тем фактом, что Цинсюань кормит его с рук. Черновод ловит бывшего бога за запястье и бережно целует тыльную сторону ладони, не успевая сдержать и трезво оценить этот порыв. А после пугается сам себя, и пытается податься назад, но Ши Цинсюань уже сам мягко перехватывает чужую руку и переплетает их пальцы. Подаётся вперёд и целует уже сам, в самый уголок губ. Хэ Сюаню кажется, что внутри у него всё переворачивается, а Ши Цинсюань, растрёпанный и румяный смотрит на него, и улыбается, как только он один умеет. Невыносимо. Хэ Сюань утыкается лбом в чужое плечо, получает ласковое поглаживание по волосам. Прижимается ближе и обхватывает талию Ши Цинсюаня руками. Чужое тело тёплое, и кажется, и демона согревает, даже с его бесконечной бездной внутри. Наверное, стоит поговорить, прояснить всё то, что происходит, но слова застревают в горле, и что с этим делать — ему пока непонятно.

— Хэ-сюн, — Ши Цинсюань говорит тихо, продолжает перебирать чужие волосы и, похоже, не пытается никуда деться из чужих рук. — Ты мне так нравишься, что я просто не знаю, что мне с этим делать.

Хэ Сюань не выдерживает и целует Ши Цинсюаня уже по-настоящему, прижимает к себе, как будто боится, что тот исчезнет. Краем сознания думает, что бывший бог может делать абсолютно всё, что сам захочет, лишь бы оставался рядом, лишь бы сам был в порядке. Что-то из этого он, возможно, говорит вслух. Цинсюань по-доброму смеётся и гладит его по щеке. Хэ Сюань чувствует, что улыбается.