Ты не один

Несколько долгих лет, с самого начала средней школы, если так подумать, Лань Чжаню казалось, что Вэй Ин — ходячий синоним слов «счастье» и «свобода». Яркий, даже в рамках строгих школьных правил касательно внешности и поведения, не похожий ни на кого. Талантливый и абсолютно не вписывающийся в ту концепцию абсолютного коллективизма, что насаждали в них с самых ранних лет. Или она вовсе впитывалась с молоком матери? Лань Чжань точно не знал. Но знал, что она не для Вэй Ина. Или он не для неё. В любом случае, до поры до времени казалось, что это не имеет никакого значения. Взрослые говорили, конечно, про «аукнется» и «он ещё поймёт, что так нельзя», но мало ли, что кому говорили в двенадцать, пятнадцать или даже семнадцать лет взрослые? И Вэй Ин раз за разом потрясал своими выходками школу и всех своих многочисленных друзей и знакомых за её пределами.

      Он по натуре, врождённой и неизменной, был лидером, тем, кто собирает вокруг себя очень и очень многих, но сам не идёт ни за кем, не подчиняется тому, что не считает имеющим хоть какой-то смысл. Делает всегда правильно и никогда — по правилам, независимо от того, кто их диктует. По мнению Лань Чжаня, Вэй Ин похож на ветер, точнее, на яростный и неудержимый ураган. Сметает всё, не оставляя никаких шансов. Сметал.

      Как любые истовые борцы за справедливость в возрасте, когда ты уже не ребенок, но взрослая жизнь всё ещё абстрактна, а максимализм в убеждениях зашкаливает, Вэй Ин свою правду отбивал острыми как ядовитый кинжал словами и крепкими кулаками. Дополнительным аргументом были несколько лет в какой-то секции, Лань Чжань увидел запись об этом в школьном журнале как-то раз, когда брал его для каких-то дел. Вэй Ин вообще никогда не смотрел на то, кто перед ним, когда вмешивался в какие-либо разборки. Не видел никаких рамок, статусных различий, но выступал всегда за правду. Чаще всего не один, поддерживаемый Цзян Чэном, его лучшим другом, родным сыном его опекуна. Часто к ним присоединялись ещё некоторые ребята. Лань Чжань не одобрял, но помешать у него не выходило, и оставалось лишь молча наблюдать и беспокоиться, что однажды что-то всё же пойдёт не так. Слишком сильно не так. И он не сможет, как и никто другой не сможет, спасти Вэй Ина от крупных неприятностей. Лань Чжань ненавидел оказываться правым в подобных вопросах.

      Он доподлинно не знал, какому именно нравственному уроду перешёл дорогу Вэй Ин. Слышал краем уха, мол, подрался с кем-то, или просто поругался даже, мнения расходились, до подробностей не докопался, хотя честно постарался. Видел, как Цзян Чэн перестал приходить в школу вместе с Вэй Ином. Строго отдельно. И здороваться перестал, и вообще хоть как-то быть рядом. Вместо этого начал злиться и вспыхивать гневом, стоило ему оказаться неподалёку. Пару раз лез в драку, едва-едва, но оттащили. Вэй Ин вопреки себе ничего не отвечал, не сопротивлялся, смотрел отчаянно и виновато, было видно — стал бы Цзян Чэн его бить — не сопротивлялся бы. По школе ползли невнятные слухи про гибель сестры Цзян Чэна и ещё какие-то серьёзные проблемы у его родителей. И что виноват Вэй Ин, та его неосторожная ссора. После этого семья Цзян вроде как отказалась от опекунства или просто выселила Вэй Ина от греха подальше, или что-то в этом роде. Версий было множество, многие из них — абсолютно невероятные. Но всем было ясно одно — Вэй Ин крупно подставил людей, которые большую часть его жизни его воспитывали и обеспечивали, подставил своей несдержанностью и тягой лезть, куда не просят.

      Верный дядиным заветам Лань Чжань пустым слухам не верил, сам свои мысли оставлял при себе и старался вообще по возможности не слушать, что и кто говорит. Не понимал, почему для всех вокруг, в том числе тех, кто общался с Вэй Ином куда больше него самого, не очевидно, что тот мог ошибиться, но никак не проявить чёрную неблагодарность, в которой его обвиняли. Пресекал слухи и местами откровенную травлю как мог. Говорил себе, что это его моральный долг, потому что вести себя подобным образом по отношению к абсолютно любому человеку низко и неправильно. Всё равно знал, что это ради Вэй Ина, тщетная попытка немного помочь и поддержать, пусть тот скорее всего и не узнает о ней. Быть объектом травли, особенно для вчерашних друзей, совсем не весело. До ужаса тяжело, если говорить начистоту. Особенно если человек сам верит, что заслуживает подобное. Особо отличившиеся стараниями Лань Чжаня получали наказания. Он сам заработал статус крысы, которая сливает личные разборки подростков учителям, но своего добился, открытая травля утихла, перешла в разряд пустых сплетен за спиной. Быть исключённым из-за такой мелочи, как не самое забавное развлечение не хотелось никому, да и выволочка с попутным звонком родителям от дирекции не прельщала. Только Цзян Чэн продолжал бросать злые взгляды да ядовитые слова, его увещевать было бесполезно, да и руководство школы относилось к его ситуации с пониманием. То есть, откровенно прикрыло бы глаза, дойди дело всё же до драки или чего-то подобного. А то, что всеобщий любимец превратился в изгоя, о том и говорить нечего, сплошь и рядом такое, и ничего, живут как-то.

      Сам Вэй Ин стал куда жестче, будто бы злее, и заранее смотрел на всех как на врагов. По больному, отчаянно, ненавидя тех, кто подливает масла в огонь, рассказывает небылицы и смеётся над ним. Возможно, и самого себя ненавидя, но это были лишь догадки Лань Чжаня, поговорить с Вэй Ином, ставшим в разы подозрительнее выросшей на улице дворняги, ему не удалось. По душам поговорить, в смысле, а не переводя всё в злую, бесполезную ругань, которая ранила их обоих. Лань Чжань винить в этом Вэй Ина не мог, тот защищался как умел, на всякий случай сразу ото всех. Он был один, оставленный даже теми, кого считал семьёй и верил больше, чем себе. И докричаться сквозь возникшие вокруг него стены пока не выходило. Лань Чжань верил, что однажды у него получится.

      За оставшееся до конца средней школы время он так и не смог. Обещал себе в день выпускного, что обязательно найдёт Вэй Ина после, ни за что не оставит одного, всё равно докажет, что не враг и что дальше ещё есть и жизнь и даже смысл. И люди, которые хотят быть рядом. На следующий день в уже практически ненужной беседе их не слишком дружного и со вчерашнего дня бывшего класса староста написала, что Вэй Ин умер. Вроде как погиб в пожаре в доме своих родителей, где жил последнее время. Ей написал сотрудник соответствующей службы, но подробностей она не выясняла. Умер и умер. Просто сухой факт. Жалеть никто не стал даже для вида, кто-то быть может лишь из вбитого чувства такта не стал выражать радость. Лань Чжань вышел из беседы, почувствовал, что хочет разбить дорогой и практически новый телефон об стену. Медленно вдохнул, ещё медленнее выдохнул и положил аппарат на тумбочку. Сел непривычно горбясь на кровать и закрыл лицо руками. К демонам это всё. Последний раз до этого дня он плакал, когда умерла мама, поэтому даже не помнил, какие слёзы жгучие, как будто мало самого факта горя, их вызвавшего, и нужны какие-то дополнительные страдания. Или это только у него так? Какая разница? Правильно, уже никакой. Потому что Вэй Ин умер, и Лань Чжань не сдержал бы слёз, даже если бы каждая из них разъедала бы кожу и мясо под ней до кости. Больнее уже всё равно не будет.

      Помимо глухой, невыносимой боли в груди у Лань Чжаня росла невероятная обида на мир, по-детски наивная, ещё более по-детски глубокая. Как так, человек, полнившийся достойнейшими идеалами и удивительными идеями, неоспоримо гениальный во многих вещах, человек, который мог бы перевернуть весь мир, страстно хотел изменить его к лучшему, умер. Самый добрый, несмотря на до обидного порой нелепые и неосторожные шутки и розыгрыши, самоотверженный, самый поразительный из всех, кого Лань Чжань встречал, умер. Всегда живой, деятельный, не умеющий сдаваться, с невероятно звонким смехом. Самый дорогой и любимый его, Лань Чжаня, человек умер. Казалось, весь мир прекратил своё существование вместе с ним. Неправильно, нечестно, несправедливо, и никто вокруг ничего этого не заметил. Лань Чжань задыхался своей болью. Научился вскоре скрывать её даже от своего брата, от дяди — тем более. Все остальные и так не могли при всём желании понять его мыслей. А он и сам будто и не жил уже, так, существовал, позволив тому, что делало его живым, уйти вслед за Вэй Ином.

      Дядя в ответ на долетевшие новости ожидаемо сказал, что Вэй Ин своей несдержанностью, порочностью, сам привёл себя к такому финалу. Ещё и других людей за собой потащил, уважаемых и весьма достойных людей, которые относились к нему с незаслуженной добротой. Дядя по работе пересекался и иногда общался с матерью Цзян Чэна, поэтому в общих чертах ситуацию знал. Но самого Вэй Ина — нет, и даже не пытался понять, что и почему случилось. И этим становился в один ряд со сплетниками, которых на словах так искренне презирал. Возможно, сам верил, что говорит истину, и это не в счёт. Если подумать, это вполне было в его духе. Лань Чжань чуть ли не впервые почувствовал отторжение, трещину в отношениях. Не ссора, просто потеря статуса непререкаемого авторитета. Можно сказать, этап взросления. Лань Чжань с одной стороны был благодарен за прозрение, а с другой — цена расстановки идеалов в жизни оказалась непомерно высока.

      Постепенно их отношения охладели ещё больше, превратившись в тень того, что называют благополучной семьёй. Жить отдельно, звонить каждую пятницу, не сообщать никакой важной информации и отвечать на дежурные вопросы — как прошла неделя, какие планы на выходные. Хорошо прошла, планов никаких нет, спасибо. До следующего звонка. Почти чужой человек, который лишь по старой привычке считается близким, частью семьи. Если бы не более серьёзные проблемы, наверное, было бы очень обидно. Но сейчас практически всё равно, а сам дядя списывал всё на обычную немногословность и сдержанность Лань Чжаня. И взросление, да. Самостоятельность это нормально, даже хорошо, если человек подчиняется общепринятым правилам и нормам. Лань Чжань подчинялся, тоже по старой привычке. Три года старшей школы пролетели как дурной сон, быстрый, суматошный, не то, чтобы кошмар, но изматывающий и оставляющий дурной привкус. Таким мельтешащим, неприятным стал весь мир без Вэй Ина. Разве что рядом с братом становилось легче, будто Лань Чжань ненадолго просыпался в какой-то другой, более правильной и честной реальности. Каким-то чудом окончил с отличием, заработал себе репутацию борца за справедливость и права обиженных. Не как Вэй Ин в своё время, а соблюдая все правила и установки. Перечить ему боялись, а остальное было и не важно.

      После школы Лань Чжань решил переехать в Америку, поступать в университет и жить там. В какой-то степени хотел просто заглушить воспоминания. Просто устал. В какой-то мере это всё же было продуманным решением о том, что он хочет видеть в своём будущем. Несмотря ни на что, Лань Чжань оставался собой, ответственным, думающим наперёд и не позволяющим чувствам взять верх над здравым смыслом. Возможно, идеальным, если смотреть на него со стороны. На самом деле, цеплялся за внешнюю стабильность и свой вбитый в подкорку образ того, как надо поступать, как жить, в каких рамках себя удерживать, словно утопающий за соломинку, потому что внутри только чёрная дыра, ослабь контроль — сожрёт без остатка. Поддерживать иллюзию порядка было лишь способом не свихнуться, теперь — только им и не более того.

      Еженедельные звонки дяде превратились в ежемесячные и дополнительные по праздникам. Официальная версия — дорого, не экономно, а в современных технологиях дядя не разбирается. На самом деле, конечно, решаемо, но так почему-то куда свободнее дышалось. Хотя, казалось бы, предательство в какой-то степени. Дядя бы посчитал за предательство, если бы узнал его мотивы, это точно. А так вроде как ничего.

      Поступать собрался на лингвиста, специализироваться хотел на мёртвых языках. Дядя узнал об этом спустя некоторое время после переезда, ругался в трубку, пророчил карьеру предпринимателя. Лань Чжань впервые в жизни бросил трубку. Никогда не хотел лезть в бизнес, но раньше всё равно собирался поступить так, как от него ждал дядя. Но ради Вэй Ина, ради его памяти, Лань Чжань не мог предать ещё и самого себя. И не хотел этого делать. Не так много у него осталось желаний в этой жизни, чтобы не цепляться за них. И исполнял свою, давно забитую чужими наставлениями и ожиданиями мечту детства. Это было правильно и честно. Если бы Вэй Ин был жив, и они бы общались хоть немного больше, чем раньше, он был бы рад такому выбору. Лань Чжань и сам был рад, но слишком приглушённо, слишком перебивая свою радость горькой болью, куда более сильной, чем любое другое чувство. На большее рассчитывать, впрочем, не приходилось.

      Брат интересовался, что они с дядей так сильно не поделили, что тот всерьёз обиделся и разозлился. Лань Чжань сухо ответил, что тему обсуждать не желает, а попытки примирить их с дядей будут излишни и неуместны. Брат лишь грустно вздохнул, но прислушался. И на том ему и его безграничному стремлению понимать и принимать близких людей без лишних вопросов большое человеческое спасибо. Брата Лань Чжань любил, не по привычке, как дядю, а по-настоящему, и вовсе не желал ссориться и как-либо обижать.

      Всё вокруг было слишком отличным от того, к чему его готовили дома, чему учили, к чему Лань Чжань привык. В университете и вполовину не такая строгая дисциплина, как в его школе и высших учебных заведениях Китая, совсем иные нравы процветали, другие идеи активно пропагандировались обществом… Адаптироваться было не то, чтобы прям слишком тяжело, но всё же труднее, чем он предполагал. Но он справился, разумеется. Подумал ещё, что Вэй Ину наверняка бы понравилось жить в этой стране. Она была своеобразной, но подходила ему куда больше Китая. И почему-то Лань Чжань почувствовал пусть и не облегчение, но явственную его тень. Хотя, казалось бы, особо не с чего. Принимать за реальный мир, в котором Вэй Ин был мёртв, Лань Чжань всё ещё отказывался, но сделал шаг в этом направлении, обнаружив, что где-то в мире есть место, где Вэй Ин мог бы почувствовать себя действительно своим и вписаться.

      Для самого Лань Чжаня здесь было всё же немного многовато хаоса для полного комфорта. Но его собственная жизнь всё равно была образцом тихой стабильности. Уютная двухкомнатная квартирка, купленная благодаря его части наследства от родителей, которую Лань Чжань ещё до начала учебного года успел обставить на свой вкус, обеспеченная на первые несколько лет жизнь, подработка в интернете в виде написания и перевода статей, множество книг на полках, считавшихся условно любимыми, да два кролика, немного согревающих его существование.

      Лань Чжань не просто так решил завести себе в качестве домашних любимцев именно кроликов. В свои тринадцать Вэй Ин нашёл где-то на улице брошенного, в прошлом явно домашнего чёрного крольчонка, но оставить по каким-то там своим причинам не мог, а вот жалко было очень, вот он и предлагал всем в классе забрать несчастное животное себе. Растерянный до ужаса в ту пору под напором собственных непривычных чувств к своему однокласснику Лань Чжань зверька забрал, просто не мог позволить кому-то другому это сделать, впервые в жизни познав ревность. Чуть не умер, когда при передаче зверька ему, Вэй Ин на пару секунд коснулся его ладоней своими, очень тёплыми. Запомнил на всю жизнь эти мимолетные секунды и само ощущение. С трудом и выяснениями отношений на грани скандала с дядей крольчонка он себе оставил. Возил к ветеринару, кормил с рук и всячески баловал, хоть кого-то позволив себе окружить нерастраченными в жестких рамках его воспитания нежностью и теплотой. Хотелось, конечно, немного другого, но тогда он ещё злился за это и на Вэй Ина, и на себя, и на весь мир в целом, и особенно на те высшие силы, милостью которых он никак не мог заставить себя оторвать взгляд от шебутного и светлого мальчика.

      Вэй Ин тогда настойчиво лез с расспросами о жизни своего пушистого протеже, стремился напроситься в гости ещё активнее, чем до этого, хотя и прежде был чрезмерно инициативным, и никакие отказы и попытки игнорировать его не останавливали. Смущённый и откровенно не умеющий общаться, напуганный своей влюблённостью Лань Чжань отвечал отрицательно, порой несвойственно грубо, а потом сгорал от стыда у себя в комнате за закрытой дверью, гладил нежданного питомца и не знал, что ему делать. Пожалуй, самая беззаботная пора его школьной жизни. А после смерти Вэй Ина уже престарелый питомец стал чуть ли не единственным утешением. Ручной, ласковый, невероятно спокойный, он часами лежал на коленях хозяина, толкался носом в ладонь. К сожалению, кролики не живут долго, и малыш умер от старости в середине последнего года старшей школы. Но любовь к кроликам Лань Чжаню оставил.

      Лань Чжань был отчаянно одинок, сохранив близкие и тёплые отношения лишь с братом, оставшимся в Китае, с одногруппниками не общался более, чем строго по делу, от многочисленных попыток флирта в свой адрес шарахался как от огня. Детские и подростковые влюблённости редко бывают серьёзны, но Лань Чжаню уже двадцать два, и кроме Вэй Ина, умершего больше трёх лет назад, ему всё ещё никто не нужен. Его чувства не то, что хоть немного не пошли на спад, а, казалось, только усилились. Как и старательно сдерживаемое внутри отчаяние. Но он всегда был достаточно сильным, чтобы до самого конца продолжать существовать с бездной в душе.

      Чего Лань Чжань не ожидал, так это того, что его нынешняя жизнь в ближайшее время снова перевернётся с ног на голову. И уж точно не мог предположить столь невероятную причину. Он встретил Вэй Ина. Такая нелепая, если подумать, случайность, как в глупых фильмах про любовь. Только Лань Чжань об этом не думал, вообще практически ни о чём думать не мог, когда увидел в дальнем углу какой-то шумной кафешки, название которой он то ли сразу забыл, то ли вовсе не прочитал, лишь уверившись, что здесь ему продадут кофе, человека, которого несколько лет считал мёртвым. Сначала, конечно, решил, что ему кажется, потому что Вэй Ин умер. Давно, окончательно и бесповоротно. Посмотрел в ту сторону ещё раз, просто чтобы доказать себе, что это обман зрения, а он просто обезумевший от горя дурак, который видит то, чего нет. Но ничего не изменилось, это точно был Вэй Ин.

      Он изменился. Отрастил волосы, начал собирать их в хвост, проколол уши в нескольких местах, смотрел вокруг непривычно погасшим взглядом, незаинтересованно, будто его ничего не касалось. Но живой, и это уже было так невозможно, вызывало столько вопросов, эмоций, чувств… Слишком много. Это точно не было галлюцинацией, Лань Чжань смотрел в ту сторону уже несколько минут, не в силах шевельнуться, но ничего так и не поменялось. Он впервые в жизни едва сдержал порыв побежать, забыв про все правила и нормы приличия. Сдержался, разумеется. Где-то на грани сознания мелькнула мысль, что может быть, сам Вэй Ин не хочет встречать никого из своего прошлого, но Лань Чжань никогда бы не простил себе, если бы не подошёл сейчас, знал — больше такой счастливой случайной встречи могло не произойти. Сейчас вообще ничего больше не имело значение, кроме Вэй Ина, его чудесного воскрешения, кроме того, что Лань Чжань больше просто не мог его потерять, раз уж жизнь была столь благосклонна, чтобы столкнуть их сейчас в случайной забегаловке в чужом городе в чужой стране.

      Вэй Ин полулежал на своём столике, устроив голову на руках, и был полностью погружен в себя, казалось, даже про стоявший рядом с ним чай позабыл. По крайней мере, пар от напитка уже не шёл, а чашка и наполовину не была опустошена. Как Лань Чжань подошёл, Вэй Ин тоже не заметил, вздрогнул и поднял голову только от скрипа отодвигаемого стула напротив. Вздрогнул, в глазах мелькнуло что-то похожее на панический испуг. Отскочил бы, но из сидячего положения так сразу это сделать невозможно.

— Лань Чжань? — Вэй Ин сказал это с явным трудом, очень тихо, насторожённо, будто заставляя себя вообще хоть что-то говорить, потому что убегать с криками слишком уж глупо и, вероятно, бесполезно. — Как? Почему?

Он, похоже, хочет сказать что-то ещё, но не может себя заставить. Смотрит виновато и напуганно, и Лань Чжаню это совсем не нравится, он не хочет ни обвинять, ни причинять вред. И когда Вэй Ин пытается вскочить со своего места и всё же уйти, окончательно не находя другого выхода, Лань Чжань бережно, но крепко удерживает его за запястье, смотрит со всеми своими невысказанными болью и надеждой.

— Вэй Ин, пожалуйста. Не убегай. Я хочу… — Лань Чжань неловко запинается, и в обычной жизни не самый красноречивый, а сейчас тем более с трудом подбирая слова и формулируя, чего ему надо. — Хочу поговорить с тобой.

Вэй Ин в ответ хмурится напряжённо, почти болезненно.

— Нам не о чем говорить. Не думал, что ты захочешь читать нотации, даже уже когда я потерял всё. Увидел и увидел, вот и прошёл бы мимо, зачем тебе учить жизни призрака из прошлого, которого ты даже в том прошлом никогда не признавал. Ты победил, молодец, остался прав, радуйся и не добивай поверженного противника, — Вэй Ин потихоньку начал повышать голос, не сильно, но заметно. И будто старался убедить ещё и самого себя в том, что говорит.

— Нет! — Лань Чжань сам поражается, как резко и громко это звучит. — Я не этого… Я просто скучал.

Заканчивает, совсем стушевавшись. Так и не сказал, как безумно и невероятно тосковал, какое-то практически формальное «скучал». Как будто Вэй Ин не считался мёртвым, а просто не ходил в школу пару недель. Было немного обидно, что о нём вот так думают, но это и рядом не стояло с накрывающими надеждой, радостью, тоской и страхом опять потерять, если Вэй Ин прямо сейчас уйдёт.

      Вэй Ин замирает, не ожидая такого ответа, недоверчиво смотрит, будто ищет что-то в чужих глазах, и на несколько секунд становится внешне таким уязвимым и беззащитным, что Лань Чжаню почти физически больно. Вэй Ин, несмотря на кардинальную смену прически, всё такой же растрёпанный, каким был раньше, волосы чуть вьются во все стороны сразу, и ещё его слишком большие и светлые для уроженца Китая серые глаза, которые поражали Лань Чжаня с их самой первой встречи, и после того, как он узнал, что мать Вэй Ина откуда-то с Запада, и именно поэтому он так необычно выглядел, и всё это в сумме словно крало у него несколько лет. Как будто он и сейчас ещё подросток. Лань Чжань подавил желание пригладить чужие волосы, прикоснуться, успокоить. Нельзя. Он всё ещё не имеет на это никаких прав. Сейчас по-настоящему важно не пугать ещё сильнее, а завоевать банальное доверие, а потом думать обо всём остальном.

      Вэй Ин, видимо, всё обдумав, немного расслабился и сел, неловко потупив взгляд.

— Прости, я был уверен, что… — что никто по нему не скучает, что добрых слов при случайной встрече быть не может, и что его статус давно умершего лучше для всех. Что Лань Чжань его осуждал и продолжает осуждать. Вэй Ин этого не говорит, растеряно вертит в руках салфетку, рвёт, скатывает в комочки. Нервничает. — У тебя должно быть, много вопросов, но… Я не уверен, что готов ответить на них.

Вэй Ин будто становится ещё меньше, сжимаясь в комок. Так на него прежнего не похоже. Лань Чжань смотрит во все глаза, с одной стороны подмечая все изменения, особенно не самые хорошие, а с другой — просто не в силах наглядеться.

— Ты можешь ничего не рассказывать, если не хочешь, — Лань Чжань соврал бы, если бы сказал, что ему не интересно, но заставлять он точно не собирается. Вэй Ин и так с трудом согласился пойти на контакт, и его доверие явно важнее любых душераздирающих историй. Они оба помолчали, в попытке понять, что следует сказать и зачем. Подбежала юная официантка, записала заказ Лань Чжаня, вопросительно посмотрела на Вэй Ина и его остывшую кружку чая. Тот залпом её допил и отдал, мотнул головой, мол, не надо ничего. Лань Чжань добавил к своему заказу чай и пирожные, которые, как он помнил, Вэй Ин раньше любил.

— Спасибо. Но не стоило, в смысле, ты почему-то делаешь вид, будто правда рад меня видеть, — Вэй Ин наконец-то улыбнулся, слабо и смеясь над самим собой, но всё же.

— Я рад, — словами не описать, как рад, как это всё нереально и чудесно. Как не хочется даже допускать мысль о том, что придётся расходиться. Лань Чжань с облегчением заметил скользнувшие в уголках чужих глаз искорки мимолетной ответной радости.

— Не думал, что услышу это хоть от кого-то. Особенно от тебя. И не поверил бы, но ты — это особый случай хронической честности, — Вэй Ин не сдержался и улыбнулся уже по-настоящему, пусть и как-то нерешительно. А Лань Чжань, было нашедшийся с тем, как поддержать диалог, пропал, как только увидел эту улыбку. Он так скучал, не верил, что увидит хоть когда-нибудь вновь искреннюю радость на любимом лице, радость, которая пропала ещё за несколько месяцев до того, как пропал сам Вэй Ин. И сейчас больше всего на свете хотелось наплевать на всё и сцеловать эту улыбку с чужих губ, но… Перебор. Держи себя в руках. Рамки уже не для чёрной дыры внутри, а для собственной жадности, для стремления обладать, не отпускать и любить. Вэй Ин не оценит, точно.

       На пирожные Вэй Ин накинулся с явным энтузиазмом, и это было практически самым большим счастьем для Лань Чжаня, что и этот энтузиазм и огонёк в глазах появились при его непосредственном участии.

— Ты фактически обеспечил мне обед, спасибо, — уже куда более привычным, звонким голосом объявил Вэй Ин. — Моя арендодательница в этом месяце совсем загнула с ценой, а найти что-то ещё я пока не смог, вот пока и приходится несколько затягивать пояс… Впрочем, не важно, не забивай голову, я просто пытался сказать спасибо.

Лань Чжань несколько секунд взвешивал в голове все «за» и «против», и предложил:

— Ты можешь пожить у меня, если захочешь. У меня есть свободная комната, — Лань Чжань даже боялся смотреть на Вэй Ина в ожидании ответа. Тишина продлилась ещё бесконечно долгих полминуты.

— Лань Чжань! Признайся честно, ты мой ангел-хранитель, да? Просто появляешься вдруг, заявляешь, что рад, кормишь, ещё и пожить предлагаешь! Если ты серьёзно, то это было бы очень кстати, — и тут же куда более неуверенно затараторил дальше, — Но ты не подумай, я у тебя на шее висеть точно не буду, я работаю, и аренду пополам готов платить, и вообще…

Лань Чжань не выдержал и положил свою ладонь на чужую в успокаивающем жесте. Руки Вэй Ина были такими же тёплыми, как много лет назад.

— Квартира моя, никакой аренды, в остальном — как хочешь. Я не буду ничего требовать.

Вэй Ин застыл, который раз за вечер.

— Лань Чжань! Какой ты… Кто-то котят с улицы приносит, а ты — бывшего одноклассника-идиота, да? Но дармоедом я быть не собираюсь, так и знай!

Жадный собственник внутри Лань Чжаня, который хотел всего Вэй Ина только себе, довольно заурчал. Лань Чжань обозвал себя малодушным эгоистом и вздохнул, понимая, что иначе поступить не мог. С другой стороны, он же действительно помог, когда это было очень надо, так что это ничего? Не привык он всё же договариваться со своей совестью о компромиссах, тяжело.

      У Вэй Ина оказалось совсем немного вещей, поэтому переехал он в тот же день, громко послав напоследок хозяйку своей прошлой квартиры. Успел рассказать Лань Чжаню, что работает в службе доставки, а в свободное время пытается писать музыку, хоть и получается пока не очень. Лань Чжань слушал, смотрел и запоминал. Помог распаковать вещи, обустроиться, показал квартиру, познакомил с кроликами.

— А ведь я тебе отдавал того крольчонка, что, так понравилось, что ты сейчас этих завёл? — Вэй Ин чмокнул одного из зверьков в нос, аккуратно держа поперек грудки. — Значит, в правильные руки отдал.

Лань Чжань почувствовал, как мочки ушей предательски начали краснеть. Вэй Ин, поняв, что никаких неприятных сюрпризов ждать не стоит, слишком быстро вернулся к бесконечной болтовне и подтруниваниям. Скорее всего, ему просто слишком долго было одиноко, потому что никаких друзей или близких в своих разговорах он не упоминал. И скорее всего, это тоже защитная реакция, просто уже от самого себя, мол, я всё тот же, смотрите, верьте. Но Лань Чжань видел, в каком состоянии тот был наедине с самим собой в кафе. И на всякий случай решил по максимуму не оставлять Вэй Ина одного. Может он и переживал только из-за проблем с жильём, но лучше перестраховаться. Да и… хотелось хоть немного наверстать то время, которое он потерял не рядом с Вэй Ином.

— А ведь сколько раз я пытался попасть к тебе в гости раньше, — прервал его размышления голос Вэй Ина. — И ты всегда мне отказывал. Получается, надо было умереть ради этого? Знал бы я это раньше, я бы…

— Не говори так, — голос всё же предательски едва заметно дрогнул, и Вэй Ин обеспокоенно посмотрел на него, а потом оставил кролика в его клетке и подлетел к Лань Чжаню, так поспешно, что в результате споткнулся, почти упал, но уцепился руками за чужую одежду. Лань Чжань инстинктивно обнял Вэй Ина, не давая падать дальше. Тот почти сразу отстранился, взглянул так виновато, что сердце сжималось.

— Прости, прости. Глупая шутка, я не подумал, что это так тебя заденет, не обращай внимание на то, что я болтаю, пожалуйста.

— Просто больше не шути подобным образом, — Лань Чжань не выдержал и снова прижал Вэй Ина к себе. Слушал, как стучит чужое сердце, чувствовал, как его нерешительно обняли в ответ. Они стояли так целую вечность — минуты три, а может, все пять.

— Ты такой хороший. Я не стою твоих переживаний из-за этого всего… Я думал, я тебя только раздражаю, и моя смерть тебя в лучшем случае в меру огорчит как бывшего одноклассника, а ты… Ну зачем ты так, правда, — Вэй Ин говорил быстро, почти шёпотом, долго, примерно одно и то же по смыслу, будто ожидая хоть каких-то ответов. Не пытался больше отстраниться, уткнулся носом куда-то в плечо. А потом признался с обезоруживающей искренностью. — Я тоже скучал по тебе, знаешь… Но был уверен, что ты и знать меня не захочешь.

      Лань Чжань был уверен, что Вэй Ин всегда лишь дразнился, не имея в виду ничего серьёзного за этим, просто развлекался за его счёт. И теперь слышать это было с одной стороны безумно приятно, а с другой — он ещё больше начинал винить себя за потерянное впустую время. Если Вэй Ин действительно хотел тогда подружиться с ним… А получилось бы у них дружить, можно ли дружить с человеком, которого так сильно и безнадёжно любишь? В любом случае, проверять было уже слишком поздно, всё то время сгорело безвозвратно. Сейчас у них были только эти объятия и неизвестное будущее. И он точно сделает всё, чтобы Вэй Ин ответил на его чувства, просто, не сразу. Им обоим сейчас нужно время, чтобы уложить всё в перевёрнутую картину мира.

      На удивление, жить вместе оказалось не так сложно, как можно было бы подумать, исходя из их бурных в прошлом взаимоотношений. Единственное, о чём переживал Лань Чжань, Вэй Ин слишком боялся сделать что-то не так, старался делать вид, что он вообще тут не живёт, особенно если сам хозяин квартиры куда-то уходил. На прямые вопросы говорил, что всё в порядке, просто не хочется что-то случайно испортить. Лань Чжань подозревал, что проблема была в страхе, что его выгонят за первый же промах. И старался по мере сил сделать жизнь Вэй Ина как можно более комфортной. Почти сразу же приобрёл острых специй для еды, по возможности готовил, приучал себя выцеплять из речи Вэй Ина малейшие его пожелания, по возможности исполнять. Тот терялся, смущался от внимания и постепенно привыкал. Комната, изначально запланированная гостиной всё больше становилась похожа на комнату, где Вэй Ин живёт, а не просто остановился погостить, благодаря разным вещицам, которые начали там появляться. Вэй Ину часто снились кошмары, тогда он шёл пить чай на кухню, потому что иначе никак не мог уснуть. Лань Чжань приучился просыпаться на звук закипающего чайника, приходил, сидел с Вэй Ином, разговаривал, пока тот не успокаивался.

      Во время одного из таких разговоров Вэй Ин и рассказал наконец про всё, что случилось до его исчезновения, как и почему он «умер». Это давно терзало его, но набраться смелости оказалось очень сложно. Однако, Лань Чжань день за днём будто приучал его к себе, к доверию, к возможности вновь быть не одному, и это давало свои плоды.

— Я не знаю, с кем именно я тогда сцепился, на самом деле. Лично по имени он так и не представился, а фамилия мне так ничего и не сказала, тебе тоже вряд ли скажет. Но тот придурок вместе с дружком пытались зажать в переулке девушку, явно, ну знаешь, не с самыми приятными для неё последствиями. Я спать ночами бы не смог, если бы прошёл своей дорогой. Сначала честно попытался просто припугнуть, мол, уже вызвал полицию, к слову, её я и вправду вызвал, и лучше бы им убраться. Они начали кричать, что им ничего не сделают, а я вообразил себя незнамо кем, не осознавая, с кем связался. И показательно начали лапать девчонку усерднее. Пришлось вмешаться напрямую. Тогда они всё же убрались, но пообещали, что я пожалею. Девушку увезла полиция давать показания, а я поначалу выкинул всё это из головы. А через несколько дней меня позвала мадам Юй, это мать Цзян Чэна, если не знаешь, начала кричать, что я отродье неблагодарное и их подставляю, когда дядя Цзян столько для меня делает, и что в этот раз я перегнул палку, и вообще надо было думать раньше. Обзывала разными словами, дословно воспроизводить не стану, не вспомню, да и нужды нет. А потом ударила по лицу, и ещё, и ещё. Закричала, что из-за меня Янли в реанимации сейчас. После начала бить уже по корпусу, в какой-то момент я упал, потом вырубился. Когда очнулся, пришёл дядя и объяснил наконец по порядку. Оказывается, на Янли напали, пырнули ножом в живот. Её нашли, доставили в реанимацию. А дяде и мадам Юй прислали сообщения, мол, это мне, и я знаю за что, и что это только начало. Янли скончалась в реанимации не приходя в сознание. Меня немедленно послали подальше, жить и справляться отдельно, подчеркнуто и показательно. Даже опекунство вроде кому-то передали, я не вникал. Слишком был раздавлен, знал, что и вправду сам во всём виноват, и они правы, что отвернулись. И в школе все эти люди правы. Я сделал непоправимое, как ни крути, — Вэй Ин сам не заметил, как в глазах начала скапливаться влага. Ему казалось, он уже не будет плакать, тем более, перед кем-то ещё. Прервал свою речь, с удивлением отметил, что Лань Чжань успел заварить свежий горячий чай, достал пачку печенья и положил перед ним. И смотрел с внимательным участием, без осуждения, даже узнав подробности. — Так вот, это всё не помогло, эти люди преследовали и меня, и семью Цзян, понимая, что я всё ещё привязан, не любовью, так долгом. А потом подожгли мой дом, постаравшись рассчитать, чтобы меня там не было, рассчитывали ещё помучить. Тогда дядя Цзян предложил распустить слухи о том, что я всё-таки умер там, ну, не просто слухи, чтобы его знакомые из разных служб подтвердили и распространили эту информацию, всё же знакомых у семьи Цзян много разных. Ума не приложу, почему они не смогли тогда найти тех подлецов, но ладно. Меня втихую перевезли через границу, какими-то левыми путями оформив документы, помогли получить гражданство и оставили разбираться одного. В общем-то, вот и вся история. Это даже от Цзян Чэна втайне держали. Я согласился, не думал, что кто-то будет сильно плакать. Мадам Юй помогла в большей степени, чтобы я уже перестал мешать их семье. Посылать меня на смерть она всё же не хотела, страдать сама — тоже. Я злился, что люди, которые убили Янли, останутся безнаказанными, но сделать ничего не смог, разумеется. И до сих пор себя за это ненавижу. Дядя Цзян полгода назад прислал весточку, что их всё же смогли накрыть, пусть с трудом, что-то натворили и по-крупному спалились, но дал понять, что рад мне никто не будет, да я и так бы не вернулся, потому что чёртов трус и потому что так ничего и не смог исправить. Только наворотил дел.

      На кухне повисла тишина. Вэй Ин уткнулся носом в кружку, Лань Чжань переваривал услышанное. Недолго. Потом встал, аккуратно подошёл, положил ладонь на чужую макушку.

— Ты не виноват. Ты всегда защищал слабых, и тогда так же. И ты не мог этого предугадать. Я не думаю, что сам бы поступил как-то иначе. И несмотря на всё плохое, что из-за этого случилось, тебя самого это плохим не делает, — Лань Чжань говорил непривычно теплым голосом и осторожно поглаживал Вэй Ина по волосам.

— Ты слишком добрый, — неуверенно проворчал Вэй Ин. А через некоторое время уснул под мягкие прикосновения к голове прямо за столом. И благополучно проспал то, как Лань Чжань на руках отнёс его в постель и ещё долго сидел рядом, с нежностью наблюдая. Но в ту ночь кошмары ему больше уже не снились.

      На Вэй Ина становилось всё сложнее просто смотреть. Он просто сводил с ума, будто нарочно. Носил на шее широкие кожаные чокеры, драные узкие джинсы, а по дому слишком часто ходил с распущенными волосами, что уже отросли ниже плеч, и выглядело это всё ну слишком уж соблазнительно, особенно когда чуть наклонял голову на бок во время разговоров или пока играл на гитаре, чуть сгорбившись, прикрыв глаза, будто уходя мыслями куда-то в себя. Лань Чжань не желал обижать или пугать Вэй Ина своими чувствами, поэтому напрямую признаться просто-напросто боялся, а ухаживаний и намеков тот или не понимал, или просто не хотел никак реагировать. Тот факт, что Вэй Ин и сам частенько мечтательно наблюдал за своим соседом и смотрел на него как на восьмое чудо света, смущался на слишком откровенные комплименты и жесты внимания, Лань Чжань и сам успешно умудрялся не замечать, а комплименты и флирт в свой адрес, или же то, что таковым казалось, списывал на обычную для Вэй Ина манеру общения. Ну, положа руку на сердце, в отношении Лань Чжаня это действительно было нормальным общением ещё с начала средней школы, хотя Вэй Ин и начал отдавать себе в этом отчёт куда позже. Уже после переезда в Америку, когда времени на раздумья и самоанализ стало внезапно слишком много.

      — Балуешь ты меня, вот что, — без тени иронии отметил Вэй Ин, рассматривая пару бутылок дорогого вина перед собой. — Я видел ценники, и хоть это определённо самое вкусное вино из тех, что я знаю, я бы вполне пережил его отсутствие в своей жизни. Ты у нас состоятельный мальчик, конечно, но всё же.

— Но ты рад? — уточнил Лань Чжань, невозмутимо выслушав замечание.

— Говорю же, балуешь, — Вэй Ин расхохотался и повернулся спиной к столу и бутылкам, переключая внимание на золотые глаза напротив. — Разделишь со мной сей дивный напиток? Или всё ещё не пьёшь, как в старые добрые времена?

— Разделю.

      Вино оказалось обманчиво сладким и лёгким на вкус, но весьма крепким. И стирало все те рамки, которые Лань Чжань себе выстраивал долгие годы. И Вэй Ин, смотревший на него с кошачьим любопытством пьянил ещё сильнее. Лань Чжань протянул руку, дотронутся до чужого лица, был уверен — его сразу же оттолкнут. И не угадал. Вэй Ин мягко обхватил его ладонь своими и притёрся щекой как ручной зверёк. Как будто он вовсе не был против. Бокал, который Лань Чжань держал в другой руке, опасно накренился, и вино полилось на пол. Вэй Ин попробовал было рвануть за тряпкой, но Лань Чжань его удержал, ухватившись за обе руки.

— Ты что творишь? Отпусти меня! Лань Чжань! — Вэй Ин пытался звучать возмущённо, но выходило очень тепло, с отзвуками смеха в голосе. И как его такого терпеть? И тем более, отпустить? Немыслимо.

— Нет. Останься со мной.

Вэй Ин смущённо прокашлялся. Попытался сказать себе, что иного смысла, кроме как не уходить прямо сейчас, в этом нет. Не помогло.

— Ты смерти моей желаешь, да? — прозвучало слишком жалобно и беспомощно для человека, известного с юных лет умелым флиртом, но Лань Чжань с такой обезоруживающей искренностью говорил, что лечь и умереть за него прямо здесь и сейчас было бы откровенно слишком мало. И что делать прикажете, а?

— Нет, — Лань Чжань дёрнул Вэй Ина на себя, но сам не удержал равновесия, и теперь он лежал на полу, а Вэй Ин сверху, ошалевший от неожиданности, ещё растрёпаннее обычного и явственно смущённый. — Останься со мной. Навсегда.

Вэй Ин невнятно пискнул и спрятал лицо где-то у него на груди. И едва слышно выдохнул:

-Останусь.

Может быть, Лань Чжань наутро этого и не вспомнит, зато он сам уж точно не забудет. Интересно, его руки вообще собираются отпускать?

— Гэгэ, я никуда не убегаю, пусти…

Лань Чжань перекатился, поменяв их местами, прижал его руки по обеим сторонам от головы, сам привстал на коленях и удолетворённо посмотрел на человека в своих руках. Наклонился к чужой шее, аккуратно и сильно прикусил. Вэй Ин от неожиданности резко выдохнул, шумно и долго.

— Мой, — облизнувшись, утвердил Лань Чжань, после повторяя своё действие в новом месте. Вэй Ин понял, что сдается бесповоротно, практически без боя. Прошептал на грани очередного стона:

— Поцелуй меня, гэгэ… — и чуть не отправился на небеса, когда его просьбу исполнили. Лань Чжаня было слишком много, он наконец-то сделал то, чего Вэй Ин добивался от него много лет подряд, доставая всеми способами. Полностью отказался от своих тормозов. Не то, чтобы Вэй Ин был против, скорее, просто безумно растерян и смущён. И возбуждён. Подавался вперёд на любые ласки, активно помогал Лань Чжаню его раздеть, позволил связать себе руки, отмечая, насколько это по-странному возбуждающе ощущается… Хотя всеми правдами и неправдами убедил Лань Чжаня переместиться на кровать, потому что лечить спину ещё несколько дней абсолютно точно не хотел. К тому времени Лань Чжань уже в целом успел протрезветь, но прерваться Вэй Ин уже сам ему не дал.

      Просыпаться в чужой кровати после того, как его активно любили полночи, для Вэй Ина было, мягко сказать, в новинку, но ощущения ему определённо нравились. Тело приятно ныло легкой усталостью, отдавались натянутой болью несколько особо сильных отметок на коже… Проснулся он уже один, хотя засыпал точно в объятиях Лань Чжаня. Впрочем, тот чаще всего вставал раньше, ничего удивительного. Одеваться было немного лень, так что Вэй Ин просто завернулся в одеяло и так пошёл на кухню, на запах варящегося кофе. Положил голову на чужое плечо и прошептал, будто тут кто-то ещё мог подслушать его секрет.

— Люблю тебя.

      Счастливая личная жизнь, к сожалению, не могла решить всех проблем, как бы Вэй Ин того не хотел, слишком много времени нужно, чтобы научится прощать себя за свои ошибки или просто нелепые случайности. Потихоньку признать, что имеешь право быть любимым, не только возможность. Может быть, однажды у него хватит смелости позвонить дяде, Цзян Чэну, может быть однажды они с Лань Чжанем прилетят, чтобы посетить могилу Янли. Потому что оставаться трусом и убегать всю жизнь просто нельзя. Может быть. Пока уже и того, что он не один сейчас слишком много.