В Сумеречный Лес они попали на рассвете. Флейм в изумлении протер глаза, а потом еще и ущипнул себя за нос. Рэнфрих только рассмеялся, и предпочел подождать с объяснениями: удивление омеги его явно забавляло.

И сколь бы яростно не тер бедный Флейм де Вайон глаза, сколь бы больно не щипал себя за нос — лес вокруг не изменился. И вовсе не в дремучей беспросветной чаще они оказались. Нет! Вокруг шумели листвой зеленые деревья, а под ногами у Флейма была густая изумрудная трава. Омега наклонился и осторожно дотронулся до прекрасного белого цветка. Он услышал мелодичный звон. Так мог бы звенеть серебряный колокольчик.

— Это же… — зашептал он, глядя на эльфа широко открытыми от удивления глазами, — это же… чудо!

Теперь Рэнфрих смеялся в голос, да так, что в уголках глаз появились крошечные блестящие слезинки.

— Наверное, я умер! И потому попал сюда вместе с тобой, остроухий нахал! А ты — никто иной, как проводник мертвых за черту! На ту сторону!

Рэнфрих перестал смеяться и обнял его. Заглянул в глаза цвета молодой зелени и поцеловал нежно, без спешки. А когда все же смог оторваться от него, спросил:

— Разве мой поцелуй похож на поцелуй холодного и бесплотного обитателя страны мертвых, Флейм де Вайон?

Флейму было трудно сравнить, ведь он никогда не целовался с обитателями страны мертвых, но он ответил:

— Нет!

И покраснел, хоть и сам не понял почему.

— А разве это место, Флейм де Вайон, похоже на мрачный чертог владыки мертвых? — лукаво спросил эльф.

Хоть Флейм никогда прежде не посещал чертог владыки мертвых, он снова ответил:

— Нет!

И покраснел еще больше.

— Сейчас, милый, ты видишь Сумеречный Лес таким, какой он есть на самом деле, — объяснил, наконец, все так же лукаво улыбаясь, Рэнфрих. — Твой отец и все живущие в его владениях, видят то, что они хотят здесь видеть и лес не препятствует им.

— Но почему?! — тихо спросил ошеломленный омега.

— Потому, что они не понимают и боятся! — Рэнфрих улыбнулся и обезоруживающе развел руками. — Они хотят изменить все здесь и выгнать исконных жителей: эльфов, дриад, троллей.

— Отец в своем праве, — сказал Флейм, но неуверенно, — это его владения.

— А тебе не приходило в голову, что Лес просто позволяет твоему отцу и его подданным жить рядом?! А сюда, в собственное сердце, не хочет его допустить?! — голос Рэнфриха прозвучал неожиданно сердито.

— Нет, — только и ответил изумленный Флейм.

— Твой отец хочет выбросить отсюда тех, кто является частью этого места и так было веками, Флейм, еще до того, как здесь вообще появились люди — уже спокойнее сказал Рэнфрих, — разве столь уж удивительно, что лес не позволяет ему хозяйничать в своем сердце?..

— Возможно, если бы вы поговорили с ним… — омега замолчал, поняв всю абсурдность своих слов.

— Не услышит, — и Рэнфрих решительно пошел вперед, а Флейму не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

Из-за деревьев появились высокие зеленоволосые женщины в длинных струящихся одеяниях, которые, казалось, были сотканы из тумана. Они улыбались и приветственно махали Флейму руками, и он махал им в ответ.

А потом он смог разглядеть и лесных троллей. Их древесные скрюченные туловища больше не пугали Флейма. На всякий случай, он помахал рукой и им, хоть тролли и делали вид, что не замечают его.

Им встретилось множество маленьких прекрасных существ, названия которым Флейм не знал.

— Лесные духи, — объяснил ему Рэнфрих.

— Угу, — только и ответил Флейм.

Они прошли еще немного и остановились.

— Это Фейервуд, — тихо сказал Рэнфрих, — здесь живу я и теперь здесь будешь жить ты.

Флейм так и замер, в очередной-то раз с открытым от удивления ртом.

Дома эльфов… были созданы из деревьев, форму которых остроухие изменили с помощью магии. Ветви причудливо сплетались между собой и настолько плотно, что между ними не оставалось щелей. Дома, округлой формы, с небольшими окошками, располагались на разной высоте, от одного к другому можно было переходить по достаточно широким мостикам, тоже из ветвей измененной формы.

— Ну?! Лордов сынок, хватит трусить! — и Рэнфрих легонько подтолкнул его в спину. — Идем!

И прежде, чем сердитый Флейм успел ответить ему что-нибудь обидное, Рэнфрих схватил его за руку и буквально потащил вперед, к странного вида древесным домикам. Эльфов Флейм начал видеть, когда они подошли совсем близко. Все улыбались и приветственно махали ему руками. А некоторые осыпали их цветами с мятным ароматом или темными, продолговатыми семенами, названия которым Флейм не знал.

Они быстро шли вперед, и Рэнфрих ни на минуту не отпускал его руку. Флейм увидел среди жителей этого странного места и эльфиек. Он вздрогнул. Да, его народ отличался от живущих в долинах людей, там не существовало таких, как он, но были женщины, и они могли выносить ребенка. Об эльфах ни жители Оберона, ни люди из долин не знали ничего. И Флейм приостановился, даже попытался вырвать свою руку у Рэнфриха, но он оказался неожиданно цепким и только продолжал идти вперед, не оглядываясь, увлекая Флейма за собой.

Несколькими вздохами позже среди эльфов Флейм увидел и омег, они тоже улыбались и тоже приветствовали его. И тогда Флейм немного успокоился.

Они остановились под огромным деревом. Остальные обитатели Фейервуда тоже остановились и не приближались к дереву. Одна из ветвей пришла в движение и, подобно руке, потянулась к ним.

— Не беги, — шепнул Рэнфрих испугавшемуся Флейму, и омега послушался его.

Ветвь опустилась до самой земли и тогда Рэнфрих, ловко подхватив Флейма на руки, запрыгнул на нее. Множество тонких и длинных веточек обвились вокруг них, поддерживая. Ветвь опять пришла в движение и устремилась вверх. От страха Флейм зажмурился и крепко прижался к Рэнфриху всем телом. Эльфы внизу радостно закричали.

Ветвь доставила их к одному из мостиков между округлыми домами. И Рэнфрих, убедившись, что Флейм встал на ноги, уверенно пошел по нему вперед.

Только сейчас Флейм понял, что не видел ни в одном из округлых домиков дверей. И по одной простой причине — дверей в них попросту не было. Толстые ветви, плотно переплетенные между собой, и образовывавшие один из домиков, пришли в движение, и в странном жилище появился вход.

Флейм приостановился. Он все еще колебался, немного боялся. Нет, не Рэнфриха, но того мира, в который привел его Рэнфрих.

— Идем, милый, — шепнул эльф и потянул его за собой, — с тобой здесь ничего не случится, обещаю, — в его голосе послышался смех.

Флейм не улыбнулся и не нашел нужных слов, чтобы возразить. Он последовал за эльфом. Ветви пришли в движение, едва они переступили порог странного жилища. Они зашевелились, сомкнулись и вход исчез.

Флейм часто заморгал, привыкая к зеленоватому сумраку, царившему внутри древесного дома.

Чуть позже сумрак рассеялся и Флейм увидел тонкие шерстяные пледы и несколько шелковых подушек с вышитыми на них диковинными цветами.

— Это все создали мои соотечественники, — с гордостью сказал Рэнфрих. — На случай, если ты все еще считаешь нас лесными дикарями…

Он широко улыбнулся и уселся в центре странного жилища и приглашающе поманил к себе Флейма.

— Ничего я не считаю! — обиженно буркнул омега и медленно, осторожно, уселся рядом с эльфом.

Он изумленно выдохнул, когда увидел источник света — маленьких светлячков, парящих под самой крышей дома. Флейм пригляделся и понял, что светлячки — маленькие человечки с тонкими, серебристыми крылышками.

— Они питаются нашей магией, — объяснил Рэнфрих, — а взамен делятся с нами светом.

Флейм ничего не сказал и осторожно положил руки на колени ладонями вниз. Он с повышенным вниманием разглядывал пледы и подушки, избегая смотреть на Рэнфриха.

— Если мы находим истинную пару, — снова заговорил эльф, — то это на всю жизнь.

Флейм молчал.

— Ты ведь знаешь, что по вашим меркам у нас очень долгая жизнь, — продолжал Рэнфрих.

— Несколько веков, — едва слышно прошептал Флейм.

— Больше десяти, — уточнил Рэнфрих, — и истинный или истинная живет столько же.

Флейм молчал.

— Ты… боишься меня? — тихо спросил Рэнфрих и кончиками пальцев осторожно убрал серебряную прядь волос со лба Флейма. Эльф бережно заправил ее омеге за ухо. — Сувенир на память от лесного тролля, — с улыбкой сказал он.

— Почему… ты не вмешался раньше?! — глухо спросил Флейм, вздрогнувший от его прикосновения.

— Не был уверен, что это правильно, — эльф положил руку ему на плечо и даже сквозь одежду омега почувствовал, насколько теплой была его ладонь, — что ты… сможешь жить здесь после замков и роскоши.

Флейм закрыл глаза. Он почувствовал, как рука эльфа, лаская, с плеча медленно переместилась на предплечье, а затем ниже. Все еще не открывая глаз, он наслаждался теплом ладони и… странной близостью. Ничего подобного он не испытывал рядом с лордом Эмери даже, когда они делили ложе, даже когда занимались любовью.

Но все закончилось. Эльф резко отдернул от него руку, так, будто обжегся.

— Я не буду ни о чем просить тебя сейчас, — тихо сказал он, — чтобы завершить обряд, тебе только и надо было, что войти сюда добровольно.

И Флейм почувствовал ярость, да такую, будто вовсе и не был кротким, благовоспитанным омегой из древнего, уважаемого рода. Он толкнул Рэнфриха в плечо, и эльф, не ожидавший ничего подобного, упал на пледы и подушки. Под потолком беспокойно заметались светлячки.

— Я терпел все эти унижения, идиотские придирки! Собирался… наложить на себя руки! И все только потому, что ты сомневался?!

— Но ведь я не смогу дать тебе такой же роскоши, как лорд Эмери, — ошеломленно прошептал эльф, приподнимаясь с подушек.

— А мне она и не нужна! — крикнул Флейм и набросился на него с кулаками, и совсем не по-омежьи.

Сцепившись, они покатились по полу, стараясь нанести друг-другу как можно больше ударов. А несколькими минутами позже ошалело замерли. Сердца обоих бешено стучали, и горячая кровь не менее бешено бежала по венам. Мышцы помнили боль ударов. Слегка жгло ссадины на лице и содранные костяшки. Рэнфрих засмеялся. А затем засмеялся и Флейм.

Несколько долгих чудесных вздохов они лежали обнявшись, не шевелясь, просто наслаждаясь близостью друг-друга.

— Я все еще ни о чем не прошу тебя, Флейм де Вайон, — шепнул эльф, слегка шепелявя: его верхняя губа была разбита и уже начала немного опухать.

Флейм потянулся к эльфу, прижался губами к его губам и поцеловал. Так целовал он Рэнфриха в первую их встречу, в лесной чаще. Но теперь поцелуй его не был грубым и неумелым.

И когда он почувствовал как страстно и отчаянно отвечает на его поцелуй Рэнфрих, он понял, каких усилий стоит эльфу сдерживаться, чтобы просто не наброситься на него без лишних слов. И Флейм почти не заметил привкус крови на своих губах.

Трясущимися руками они расстегивали пуговицы, развязывали шнурки и стаскивали друг с друга одежду, в спешке разрывая ее.

Они целовались, так, будто это были последние минуты их жизней. Зло, грубо, жадно впиваясь друг-другу в губы. И прикасались. Тоже торопливо, без нежности… будто воры. Так, будто все еще не верили в реальность происходившего между ними.

Одежды становилось все меньше, и они судорожно прижимались друг к другу, млея от ощущения разгоряченной гладкой кожи, от упругих, тренированных мышц, от худощавости.

Не разговаривали — слова перестали быть нужными. Их поцелуи, объятья, ласки заменили самые нежные, самые важные слова.

Рэнфрих слегка придержал Флейма за плечи и пристально посмотрел в глаза. Омега не сопротивлялся. Рэнфрих не увидел в его глазах ни страха, ни сомнений. Он обнял Флейма так крепко, как только мог и подарил долгий жаркий поцелуй, во время которого повалил его, теперь уже совершенно обнаженного, на смятые пледы. И прижавшись, замер на несколько долгих, томительных для них обоих вздохов.

А затем, разорвав поцелуй, приподнялся и вытащил из складок в пледе маленький, темно зеленый флакон с серебряной крышкой.

— Я не желаю причинить тебе боль, — шепнул он Флейму, торопливо открывая флакон.

Омега только приглушенно рассмеялся в ответ. Эльф пролил на ладонь немного прозрачного, пахнущего душистыми лесными травами масла, не отводя взгляда от Флейма, растер масло по пальцам.

Флейм согнул в коленях ноги и прикоснулся к себе, возбужденному и жесткому.

— Я хочу принадлежать тебе, остроухий, — шепнул он умоляюще, — только тебе.

Эльф навалился на него и снова начал терзать поцелуями губы… Жарко. Долго. Прерываясь лишь затем, чтобы позволить омеге вдохнуть немного воздуха, чтобы услышать сладкий стон, тонущий в новом поцелуе.

Флейм почувствовал в себе его палец, вздрогнул и поддался вперед всем телом.

Рэнфрих, продолжая целовать, начал двигать скользким пальцем у него внутри, то почти полностью вынимая, то погружая вновь. Надавливая, он касался бугорка простаты. Флейм выгибался и стонал в поцелуи.

Подобно делал с ним и лорд Эмери, но он никогда не заботился о чувствах омеги и старался лишь подготовить его к соитию, чтобы не был слишком узким, чтобы ему, лорду Эмери, было удобно… Чтобы он получил удовольствие от близости.

Флейм громко застонал, когда Рэнфрих добавил еще один палец. По его зарумянившимся щекам текли слезы, но не слезы боли, нет, слезы восторга. Он будто заново открывал себя. Чудесным было осознание, что он способен получать удовольствие во время близости, а не просто быть покорным, просто принадлежать и подчиняться альфе.

Рэнфрих оборвал его стон, накрыв его губы своими и… убрал руку. Флейм потянул его к себе и обнял. Так, словно боялся, что эльф исчезнет, а вместе с ним исчезнут и этот странный дом, и Сумеречный Лес. И он вновь проснется в покоях лорда Эмери.

Рэнфрих высвободился из его объятий. Но лишь затем, чтобы сесть на колени, а затем ловко схватить его за щиколотки и приподнять стройные ноги. Омега опять застонал, когда Рэнфрих поцеловал сначала его правую, а затем левую щиколотку. Эльф резко потянул его к себе и закинул его ноги себе на плечи.

— Доверься мне.

Флейм удивленно выдохнул, но позволил ему продолжать. Он тихо вскрикнул, когда эльф вошел в него, скользкого и упругого, и начал двигаться, все больше убыстряя темп. И вскоре Флейм уже кричал в голос, но не от боли, не притворства ради, и вовсе не от отвращения от ощущения внутри чужой плоти. Он забыл о покорности и кротости.

Рэнфрих слегка приподнялся. Стройные ноги Флейма упирались ему в плечи. И Рэнфрих снова поцеловал его щиколотки. Прикосновения мягких, влажных губ к горячей коже сводили с ума. Флейм застонал громко и долго. Он посмотрел на лицо эльфа. Рэнфрих почти полностью закрыл глаза и его длинные, густые ресницы отбрасывали темные тени на бледное лицо. Его рот был полуоткрыт, и Флейм даже разглядел ровные зубы. Рэнфрих тоже стонал, но тихо, едва слышно.

Флейм дернулся, пытаясь двигаться ему навстречу. Это неловкое, неуклюжее движение заставило Рэнфриха забыться… А следом за ним забылся и Флейм… От бешеной страсти, от огня внутри, с каждым новым рывком Рэнфриха, одурело вколачивавшегося в него, до боли сжимавшего тонкие щиколотки. Жар внутри становился все сильнее, и Флейм потерял счет времени.

А потом он закричал, проваливаясь куда-то… в бархатное безумие. Проваливаясь, хоть он и остался лежать на разбросанных в беспорядке подушках и пледах. Оргазм накрыл его с головой и он затрясся, будто в конвульсии. Как во сне услышал крик Рэнфриха, не менее безумный, чем его собственный. Почувствовал, как Рэнфрих изливается в него жарким семенем. Снова закричал. Его собственное, молочно белое семя забрызгало их обоих.

Флейм не испытывал брезгливости или омерзения от произошедшего. Только восторг. Счастье от осознания того, что способен любить, способен испытывать удовольствие, а не только доставлять его другому.

Рэнфрих больше не сжимал его щиколотки, и Флейм почувствовал небольшую боль в ногах, которые сразу же опустил на плед. Ощутить разгоряченной кожей чудесно мягкую и совсем не колючую шерстяную ткань было очень приятно. Рэнфрих поцеловал его, и теперь нежно, ласково. А затем молча улегся рядом и уставился в потолок.

Счастливый Мэтью, вдоволь налюбовавшись новой белоснежной шелковой рубашкой, перед большим зеркалом, еще одним подарком любимого мужа, радостно уселся за прялку. Он запел веселую громкую песню, запел радостно и громко, ни от кого не таясь.

Мэтью работал быстро и ловко. Нить из убавлявшейся блестящей кудели, получалась ровная и тонкая, такая точно сгодится для полотна, а не для грубой мешковины.

Мэтью работал и пел все громче, и голос его звенел от счастья.

— Душа моя, — лорд Эмери вошел в спальню, да так и замер на пороге, восхищенно любуясь красавцем за прялкой. — На сегодня тебе хватит! Ты слишком много работаешь!

— Но ведь я тоже хочу сделать тебе подарок, — почти пропел Мэтью, не прекращая работы.

Лорд Эмери хотел было броситься к нему и силой оттащить от прялки. Вряд ли Мэтью стал бы сопротивляться. Но, прежде, чем приблизиться к омеге, он зачем-то решил посмотреть на себя в зеркало.

Мэтью продолжал заниматься прялкой.

Лорд Эмери критически осмотрел себя в зеркале. Нет, его внешность оставалась идеально безупречной, но… что-то поменялось в нем и он не сразу смог понять, что именно. А затем застыл, пораженный у зеркала. Глаза! Они больше не светились ледяным пламенем! Нет, его глаза… сделались серыми.

Мэтью громко пел и не отвлекался от прялки.

— Милый мой, — прошептал лорд Эмери, — думаю, скоро нам понадобятся новые слуги.

Герберт, как и остальные омеги, имевшие несчастье обвенчаться с жестоким лордом Эмери, в то утро проснулся еще до зари. Он вскочил со своего убогого ложа и не почувствовал ломоты в старых костях. Он побежал одеваться, но не нашел у кровати строгого и скромного одеяния для слуг. Нет! Он с изумлением взял в руки роскошные одежды, в которых он когда-то, еще будучи молодым, наивным и безнадежно влюбленным, приехал в этот замок. А потом Герберт посмотрел на свои руки и закричал от восторга — они больше не были старческими и сморщенными, со скрюченными пальцами и обломанными грязными ногтями. Нет! Он увидел те руки, которыми когда-то играл на арфе, на радость своим добрым родителям.

А еще увидел Герберт в углу своей крошечной каморки увесистый мешочек и когда открыл его — обнаружил там золотые монеты.

Он засмеялся и смех его не был тихим и дребезжащим.

Одевшись, выбежал Герберт из своей убогой каморки и понесся в ближайшую гостиную. Уж очень хотел он увидеть в висевшем там зеркале свое отражение! И не зря! Из зеркала на него смотрел красавец шатен с идеально ровной кожей! Стройный и с гордой осанкой! Герберт услышал голоса и только тогда заметил остальных бывших мужей лорда Эмери и бывших слуг. Тоже помолодевших, изумленно взиравших на себя в зеркало.

И Герберт поспешил обратно к себе в каморку. Надо было собираться, ведь впереди его, как и остальных, ждала долгая дорога домой.