Нелегко находиться в Аду, когда единственной надеждой остаётся — умереть наименее болезненно и страшно, а единственным желанием — не сильно громко орать, когда в твою плоть будут вгрызаться десятки гнилых зубов.
Леона передёргивает, когда за шиворот попадает капля. Он поводит плечами, поднимает руку и стирает с шеи остывающий мокрый след, от которого мороз идёт по коже. Подняв глаза, он смотрит на пробитую крышу огромного банкетного зала, куда они с Хеленой забрались в поисках убежища получасом ранее. Из огромной дыры, похожей на ощерившуюся обломками арматур пасть, свисает обрубок человека, который бешено таращит подёрнутые белесой плёнкой глаза и кряхтит, протягивая лохматую культю к стоящей тремя метрами ниже Хелене. Кажется, одно неверное движение — и он свалится прямиком на жертву.
Этого Леон допустить не может.
— Отойди в сторону, — тихо командует он и на всякий случай прицеливается.
Хелена лишних вопросов не задаёт. Она быстро сдвигается с места и лишь затем поднимает голову, пристально вглядываясь в переломанного получеловека на потолке. Тот, потеряв добычу из виду, моментально переключает внимание на Леона.
— Жуть, — почти выплёвывает Хелена и направляет дуло пистолета на безгубое мертвенно-серое лицо. Палец на курке напрягается.
Леон сразу понимает, чем им это грозит.
— Не стоит. — Он в два шага оказывается рядом с Хеленой и, обхватив ладонью её предплечье, с нажимом отводит прицел в сторону. — Иначе сюда сбежится целая толпа.
Хелена, с присвистом вздохнув, отрывает взгляд от копошащегося зомби. Она нервно дёргает плечом, сбрасывая руку, и поворачивается к Леону спиной. Видно, что она с трудом сдерживается, чтобы не закричать. Леон и сам поорал бы всласть, но на это нет времени. Да и ситуация не слишком располагает к лишнему шуму.
— Идём, — упавшим голосом говорит Хелена.
Леон бросает ещё один взгляд на потолок и, сжав губы, молча следует за ней.
***
У Хелены дрожат руки, когда она пытается застегнуть крохотные пуговицы на жакете. Леон и рад бы предложить свою помощь, но снова принимать на себя удар в виде убийственного взгляда ему что-то не хочется. Во время перевязки пораненного о крюк в заборе плеча он вдоволь им насладился — больше не тянет.
— Сколько ещё? — устало спрашивает Хелена, справившись, наконец, с жакетом.
— Надо переждать ночь, — уверенно говорит Леон. — В темноте от нас не больше пользы, чем от кротов в солнечных очках.
— Шутник. — Хелена криво усмехается.
Леон прислоняется спиной к покорёженной стене и ловит ладонью мигающий свет от автомобильных фар, который проникает сквозь маленькие трещины. Аккумулятор почти на нуле — с каждым всполохом свет становится всё бледнее. Это не сильно весело, потому что ночь, как назло, безлунная. Придётся надеяться только на слух.
Леон сжимает кулак, разжимает его и снова сжимает, прислушиваясь к едва слышному скрипу кожаных перчаток. Странно, но этот звук почти успокаивает. Как успокаивает и то, что в непосредственной близости находится ещё одна живая душа. Не совсем невредимая, конечно, но стоит научиться довольствоваться малым.
Леон поворачивает голову к пытающейся устроиться Хелене и, снова сжав кулак, опускает руку.
— Ты всегда такая? — спрашивает он.
— Какая? — У Хелены озадаченный голос. Когда она поворачивается к Леону, тусклый свет мигающих фар отражается в её глазах влажными бликами.
— Вот такая, — охотно поясняет Леон. — Лаконичная, радикальная и прямая, будто тебе линейку в позвоночник воткнули. У меня учитель по математике таким был. Скверный мужик.
Хелена замолкает на некоторое время. Леон с лёгким оттенком паники думает, что она его сейчас огреет чем-нибудь и будет права. Однако вместо этого Хелена пожимает плечами и тут же кривится от боли.
— Не всегда, — отвечает она, обхватив ладонью больное место.
— Это хорошо, — сварливо говорит Леон, вытянув ноги. Подошва тяжёлых ботинок с тихим шорохом скользит по засыпанному бетонной крошкой паркету.
— Тебе-то какая разница? — Хелена осторожно прижимается здоровым плечом к стене и судорожно выдыхает. — Всё равно после этого кошмара наши дороги разойдутся. Ты меня никогда не увидишь, как и я тебя.
— Не фа-а-акт, — задумчиво тянет Леон, косясь на то, как она ёрзает. Подмывает предложить лечь к нему на колени из соображений удобства. Но огребать за это он пока не готов.
Хелена хрипло смеётся, качая головой. Леон заворожено следит за пляшущими на её спутанных волосах отсветами фар.
— Шутник, — говорит она, — и мечтатель вдобавок. Ты всегда такой?
— Всегда, — гордо отвечает Леон, тихо радуясь, что атмосфера потихоньку разряжается. — За это меня и любят.
— А за что не любят? — ехидно поддевает Хелена. Она устраивается, наконец, и снова шипит от боли.
Желание предложить помощь становится практически невыносимым.
— Слушай… — произносит Леон и замолкает, когда фары гаснут, погрузив их убежище в кромешную темноту.
Становится угрожающе тихо по ту сторону стен, настроение болтать даже на полтона ниже испаряется мгновенно.
— После этого кошмара, — едва слышно повторяет Хелена. — Кошмары же всегда рано или поздно заканчиваются, правда?
— Правда. — Леон кивает, хоть этого и не видно, и закрывает глаза.
Она всё равно откажется.
***
Ладонь Хелены влажная и норовит выскользнуть из пальцев. Леон стискивает зубы, крепче сжимает её руку и делает рывок назад. Тело теряет равновесие, и он с шумом обрушивается в кучу битого кирпича. Зад обжигает болью от острых сколотых углов, зато Хелена — живая и невредимая — почти в ту же секунду падает рядом, вцепившись сведёнными судорогой пальцами в запястье Леона.
— Спасибо, — шепчет она.
Леон переводит взгляд на неё и усилием воли проглатывает вертящиеся на языке ругательства. Он откидывается на спину, шумно вдохнув поднявшуюся от их забега пыль, и морщится, когда в горле начинает першить.
Ещё бы чуть-чуть…
Хелена упирается дрожащими руками в пол и приподнимается сперва на четвереньки, а затем — садится на колени. Оглядываться назад — туда, где копошится орава мертвецов, загнавших их сюда, — она, впрочем, не торопится. Леон её за это не осуждает. Он и сам здорово перетрусил, когда туфля Хелены соскользнула с выступа. Спасли её от неминуемого падения в море когтей, зубов и боли лишь рефлексы Леона и чудо. Чудо даже в большей степени, потому что обернись Леон на долю секунды позже — спасать было бы уже некого.
— Закурить бы сейчас. — В голосе Хелены слышится горькая усмешка, несмотря на дрожь, идущую вибрациями по воздуху. — Жаль, что не курю.
— Я бы тебя тогда лично скормил этим парням. Не переношу курящих женщин, — бормочет Леон, приподнимаясь. Он смотрит в бледное, покрытое пылью и сажей лицо Хелены и думает, что и сам бы сейчас закурил. Но ей это знать необязательно.
Хелена поднимается на ноги и всё-таки оборачивается в сторону небольшого обрыва, который фактически спас жизни и ей, и Леону. Осторожно шагая, она подходит к краю и смотрит вниз. Леон видит, как сильно дрожат её руки. Он молчит несколько мгновений, позволяя ей справиться с собой, и лишь затем приближается.
— Идём. — Он кладёт ладонь на плечо Хелены, аккуратно увлекая её в сторону от края. — Нам надо ещё место для ночлега найти.
Хелена, спотыкаясь, делает несколько шагов следом и останавливается.
— Кроты в солнечных очках, — бормочет она. — Ну надо же.
— Что? — изумляется Леон, распахнув глаза. Ему кажется, что он ослышался.
— Ничего. — Хелена вдруг берёт его за руку и стискивает ладонь пальцами, в которых до сих пор ощущается остаточная дрожь. — Идём.
Леон послушно идёт за ней, чувствуя себя бычком на верёвочке.
***
Хелена иногда плачет во сне.
Леон привык реагировать на любые шорохи мгновенно, поэтому тихий всхлип заставляет его молниеносно нырнуть рукой под куртку и сжать в ладони шершавую рукоять пистолета. Лишь когда взгляд фокусируется на сжавшейся в комок на полу Хелене, он расслабляется и вздыхает, думая, что всё бы сейчас отдал за душ и возможность выспаться по-человечески. И дать выспаться ей. Выспаться, отдохнуть, обнять сестру и отпустить, наконец, напряжение.
Леон потягивается, хрустя позвонками, и с присвистом выдыхает. Он почёсывает отросшую щетину и кривится, думая, что вместе с душем ему не помешала бы бритва. И лосьон.
Хелена вздрагивает и всхлипывает громче, стиснув руки в кулаки. Леон дёргается от этого и тут же цыкает на себя. Джентльмен, мать твою, ещё пальнуть в неё с перепуга не хватало!
— Не хотела… — мямлит Хелена, прерываясь на шумные неглубокие вдохи. — Я не хотела… Дебора…
Леон мнётся некоторое время и, сдавшись, поднимается. Он садится рядом с Хеленой и неловким движением скидывает с себя куртку. В небольшой комнатке, где они обосновались на ночлег, конечно, и без того душно, но Леону почему-то кажется, что ощущение его присутствия должно помочь. Куртка пахнет (воняет!) так, что Леону на мгновение становится стыдно. Но деваться всё равно некуда, поэтому он со всей осторожностью укрывает ею дрожащие плечи. Всегда чувствительная к вмешательствам со стороны Хелена неожиданно не просыпается. Более того — она действительно успокаивается, согретая чужим тяжёлым теплом.
Леон первые полчаса страшно собой гордится. А потом начинает мёрзнуть от недосыпа и ледяного холода, идущего от бетонного пола.
***
— Она всегда была моей маленькой сестрёнкой. — Хелена прижимается лопатками к кованой спинке кровати и натягивает на плечи покрытое большими пятнами одеяло. Матрас под тяжестью её тела слегка поскрипывает.
Присев рядом с ней, Леон с неудовольствием отмечает, что под его весом матрас и вовсе провисает почти до самого пола.
— Поэтому ты всегда старалась быть сильной за двоих? — спрашивает он, раздумывая — скидывать ботинки или нет. С одной стороны, безумно хочется вытащить ноги из тяжёлой обуви, в которой они парились на протяжении последних нескольких дней. Но с другой — вместе с ногами в душном плену парились и носки. Запах от них наверняка такой, что все зомби в радиусе километра передохнут, не говоря уже о Хелене и самом Леоне.
— Я не сильная. — Хелена качает головой и сдержанно улыбается.
— Слабая и часа бы не продержалась в этом Аду. — Леон после долгих внутренних терзаний всё же со вздохом отказывается от этой идеи. В конце концов, если на них нападут, никто не станет ждать, когда он с чувством, делом и расстановкой зашнуруется, прежде чем пуститься наутёк. А бегать по битому бетону, кирпичам и стеклу босиком — удовольствие ниже среднего.
— Зато сильная не отдала бы свою сестру на съедение чудовищам, — горько говорит Хелена.
Леон поворачивается к ней как раз в тот момент, когда к застарелым следам на одеяле прибавляется свежее влажное пятнышко. Он поджимает губы, думая, что надо бы сказать что-то подобающее, подбодрить, жизнерадостно соврать, что всё будет хорошо. Но язык не поворачивается. Потому что женщины, вроде Хелены, в такое никогда не поверят, а становиться в её глазах очередным лжецом ему не хочется.
— Ты сильная, — с нажимом говорит Леон и придвигается. Он отдаёт себе отчёт, что реакция на его действия может быть любой — от хука в челюсть до удушливой истерики, и заранее смиряется со всеми последствиями. — Ты намного сильнее, чем тебе кажется. — Леон кладёт ладонь поверх её руки и сжимает пальцы в ободряющем жесте.
Хелена дёргается от прикосновения и удивлённо моргает, глядя широко распахнутыми глазами на него. Затем она судорожно вздыхает и, зажмурившись, опускает голову. Чуть повернув руку, она стискивает его ладонь ледяными пальцами.
— Говоришь, за это тебя любят? — усмехается Хелена. — Теперь я понимаю.
Теперь уже Леон дёргается и ощущает, как начинает печь щёки и скулы от смущения.
***
Леон не сильно уважает алкоголь, на его глазах не раз и не два коварный зелёный змий творил с хорошими людьми ужасные вещи, превращая их в скот. Однако когда в одном из красивых и, по счастью, пустых домов обнаруживается целая бутылка с элитным вином, соблазн оказывается слишком велик.
Забравшись на чердак и подтянув лестницу, Леон принимается за пробку, пока Хелена бродит по углам. Пол деликатно поскрипывает под подошвами её туфель, снаружи слышится отдалённый вой. Леон медленно, чтобы не разбить горлышко, толкает пробку внутрь, неотрывно следя за её движениями.
— Что ты ищешь? — интересуется он и прикусывает губу, когда пробка застревает.
— Плед, простыни — что угодно, — отвечает Хелена и склоняется над одним из сундуков. — Ночью будет прохладно, а окно заело. Щель толщиной с палец.
«Смотря, чей палец», — с ухмылкой качает головой Леон и, наконец, побеждает бутылку — пробка бесшумно плюхается в вино. В нос моментально ударяет сладкий аромат забродившего винограда.
Хелена возвращается, держа в руках большой плед, на котором кривовато нарисованы олени и Санта Клаус. Хозяева наверняка не выбросили это «сокровище» только ради того, чтобы не расстраивать тётушку (бабушку, внучатую племянницу папиной сестры по линии матери — не так важно), которая его и подарила.
— Сойдёт, — говорит Хелена, заметив скептично изогнувшуюся бровь Леона.
— Сойдёт, — покладисто соглашается тот и салютует бутылкой вина.
Хелена расстилает плед. Она усаживается, затем подвигается, освобождая место для Леона, и несколько смущённо, как ему кажется, отворачивается.
— За что выпьем? — чопорно спрашивает Леон, подняв бутылку, и устраивается рядом.
— За удачу, — твёрдо говорит Хелена и выхватывает вино из его рук. — Дамы первые, — со смешком говорит она, когда Леон возмущённо открывает рот, и делает большой глоток.
— Тогда вторым тостом, — Леон принимает обратно бутылку, — предлагаю выпить за то, чтобы она нам никогда не изменяла.
— Стерва такая, — усмехается Хелена, Леон едва не давится.
— Да, — кивает он, вытирая тыльной стороной ладони рот, — стерва.
***
Вино кончается слишком быстро, оставив после себя повисший между ними аромат винограда. Сладковатый вкус с тонкой горькой ноткой алкоголя хорошо сохраняется на губах, и Леон сам не понимает, кто из них тянется первым, нарушая границы дозволенного. Усталость от кошмарных дней, наполненных беготнёй и запахом пороха, смешивается с вином, кружа голову, так что осознание появляется далеко не сразу. Сперва раздаётся тихий стук дна бутылки о пол, затем в тонкой прослойке воздуха между их телами становится слишком жарко, а следом всё сливается в одно.
Пальцы сплетаются с пальцами, скользят по рукам вверх, зарываются в жёсткие от пыли и грязи волосы.
Губы приникают к губам, дыхание смешивается с дыханием, языки соприкасаются, оставляя во рту тянущий привкус алкоголя.
Хелена совсем не похожа на женщин, с которыми Леону приходилось сталкиваться раньше. Сухая и твёрдая как струна. Жилистая, стройная, подтянутая, сильная. Но при этом не потерявшая привлекательности и мягкости.
Леону нравится этот контраст.
Даже сквозь лёгкий хмель, дарующий чувство вседозволенности, Леон понимает, что к утру это чувство между ними испарится. Хелена вновь станет собранной и хладнокровной. Возможно, она будет смущаться и избегать встречаться с ним глазами. Но сейчас, пока алкоголь кружит голову, а её руки, дрожа, проникают под футболку, оставляя на коже мгновенно покрывающиеся мурашками прохладные следы, это не кажется такой уж плохой затеей.
***
Утренняя прохлада пронизывает насквозь, и Леон едва удерживается от желания съёжиться и застучать зубами. В голове мутно от недосыпа, глаза слипаются, а рот раздирает зевота, но оставаться тут дольше положенного небезопасно. Зомби, бродящие тут и там, спать не приучены и им наплевать, что живым сон необходим. Поэтому с первыми же лучами солнца Хелена и Леон снимаются с места и покидают уютный чердак, на котором остались гигантский плед с уродливыми оленями и пустая бутылка вина.
— Хелена? — зовёт Леон, когда они оказываются в глухом пустом переулке в паре кварталов от ночного убежища.
Ему неловко за свою нервозность, хочется задать ей целую кучу вопросов, главным из которых является: «И что теперь?». Хотя, надо признать, ответ конкретно на этот вопрос Леон слишком хорошо знает.
Хелена останавливается и медленно поворачивается. Она поудобнее перехватывает двумя руками рукоять пистолета и приподнимает брови. Сама невозмутимость и спокойствие.
Леон поджимает губы, думая, что это было вполне ожидаемо. Он бесшумно подходит к ней, оглядываясь по сторонам, лёгкое разочарование жжёт язык, но демонстрировать это наглядно не хочется, поэтому он напускает на себя важный вид и хмуро говорит:
— Не отходи далеко. Это опасно.
Хелена в ответ неожиданно улыбается. Она распрямляется, перенося вес тела на бедро, и перехватывает пистолет одной рукой. Второй она крепко сжимает ладонь Леона, приводя того в замешательство.
— Тогда не отставай, — тихо произносит она и, снова превратившись в сжатую пружину, направляется вдоль переулка к большой аллее.
«Кроты в солнечных очках», — неожиданно вспоминает Леон и усмехается про себя, осторожно перешагивая кусками вырванные из стен ближайших зданий бетонные плиты и перевёрнутые мусорные баки.
Точнее сравнения и не придумаешь.
Остаётся только надеяться, что свет в конце тоннеля — это всё-таки выход, а не грёбаный поезд.