Орихиме посмотрелась на себя в зеркало и бледно улыбнулась стоящей за её спиной Тацуки. Блестящее чёрное платье с рваным подолом, широкополая ведьмовская шляпа и удобные маленькие балетки сидели ладно, почти симпатично, но Орихиме всё равно было невесело.
Она оттянула короткую юбку и снова посмотрела на Тацуки, ожидая вердикта.
— Тебе очень идёт! — одобрительно цокнула та.
Орихиме только вздохнула, мысленно не согласившись. Ей совершенно не подходили ни этот облик, ни предстоящее веселье по случаю Хэллоуина. Энтузиазм Тацуки она восприняла с недоумением, а заявление, что в клуб, где собиралась костюмированная вечеринка, придёт едва ли не вся Каракура, и вовсе вызвало прилив уныния. Орихиме не интересовали даже конкурсы и подарки, которые обещали включить в развлекательную программу организаторы. Однако Тацуки настояла, чтобы Орихиме всё-таки пришла, мотивируя это тем, что она скоро пылью зарастёт, если не покинет стены дома. Она ведь не знала о причине столь непривычного для Орихиме поведения.
***
Протянутая рука, как мольба о помощи и как её же отвержение.
«Не подходи!»
Время замирает, осыпаясь песком и пеплом, забивается в глаза и вызывает слёзы от того, что ты боишься моргнуть.
Он стоит всего в паре метрах от тебя, протянув руку и глядя с такой тоской, что ноги сами делают шаг навстречу. Лишь потом приходит понимание, что ты и в самом деле не хочешь, чтобы он исчезал.
Шаг — пальцы хватают пустоту.
***
Сидя на кровати в ожидании выхода, Орихиме пыталась заставить себя проникнуться духом праздника, чтобы Тацуки перестала беспокоиться. С момента возвращения из Уэко Мундо она предпочитала одиночество прогулкам с друзьями. В школе она по-прежнему вела себя мило и дружелюбно, но стоило захлопнуться входной двери квартиры, как на лицо моментально наползала тень, пальцы начинали нервно подрагивать, а к глазам подступали невыплаканные за день слёзы.
Орихиме даже и не предполагала, находясь там, в заточении, что когда-нибудь будет так переживать. Однако в один момент Улькиорра вдруг перестал пугать и вызывать отрицательные эмоции. Он стал чуть более человечным, и Орихиме душой почувствовала эту перемену. Почувствовала и подалась навстречу, чтобы зацепиться за тлеющий уголёк, разжечь его в настоящее пламя и доказать, наконец, что эмоции — это то самое, что отличает людей от «мусора». И, возможно, всё бы получилось, будь у них чуточку больше времени…
— Готова? Идём! — Тацуки вырвала Орихиме из мыслей. Она схватила её за руку и потянула за собой.
Орихиме глубоко вздохнула и улыбнулась, беззаботно защебетав что-то о предстоящем празднике. Не следовало поддаваться соблазну упасть в переживания — это будет слишком подозрительно, а волновать или расстраивать Тацуки ей не хотелось.
Клуб оказался совсем близко от дома. Возле входа толпились переодетые в монстров люди, которые задорно перешучивались, смеялись и обсуждали предстоящее веселье.
Орихиме зябко повела плечами, стряхивая с тела оцепенение, и шагнула в здание.
***
Ужас охватывает всё существо, руки деревенеют, а глазам становится непереносимо больно, словно кто-то засыпал в них горсть песка. Ты тянешь руку в надежде, что сможешь ухватить, остановить неминуемое разрушение, открываешь рот, чтобы закричать, но из горла не вырывается ни звука.
«Помогите!»
— Ты боишься меня, женщина?
Голос эхом отдаётся в ушах и оседает внутри першением, будто всё тот же скрипучий песок аккуратно растирают между пальцев.
«Кто-нибудь, помогите!»
— Я не боюсь.
Рывок — пепел остаётся в ладони.
— Вот как.
***
Тацуки вытащила Орихиме на танцпол, увлекая в ритмы дискотечной музыки, и на какое-то время она послушно поддалась ритму грохочущих битов. Однако разум всё равно отказывался подчиняться, память упрямо воспроизводила то, что стало в последние недели наваждением: и голос, и манеры, и пронзительные зелёные глаза, и тёплую сухую кожу ладоней.
Её покровитель, тюремщик, враг… друг?
Множество предположений возникало в голове, но также быстро исчезало, оставляя после себя чувство, словно Орихиме медленно сходит с ума. Наваждение — самое точное слово, потому что она сама себе напоминала маньяка, который с тщательностью сумасшедшего перебирает, смакует каждую вспомнившуюся деталь.
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Орихиме вздрогнула. Резко обернувшись, она стала искать глазами нарушителя спокойствия, но попадались ей только беспорядочно двигающиеся люди, влекомые ритмами звучащей из колонок музыки. Яркие всполохи освещали танцпол, выхватывая из толпы незнакомые лица, но Орихиме ни на ком не задерживала взгляд, ища определённого человека.
Когда яркий белый свет упал на лицо того, кого Орихиме уже и не мечтала увидеть, ей показалось, что в уши натолкали вату — музыка вдруг перестала звучать так насыщенно. Бледная кожа, практически фосфоресцирующая в ядовитом свете ламп; надменное лицо с предупредительно поджатыми губами; полный невысказанной тоски взгляд…
Сердце, дрогнув, пропустило удар.
Рванувшись с места, Орихиме протянула руку к видению, закричала что есть силы, но слова поглотила музыка. Пальцы сомкнулись в кулак, схватив пустоту на том месте, где стоял Улькиорра.
Он исчез… снова.
***
Хватаешь охапками воздух, судорожно всхлипываешь, а он испаряется, всё также грустно глядя прямо в твои глаза. Узкие зрачки чуть расширяются, когда он видит, как ты рвёшься ему навстречу, сомкнутые губы приоткрываются, но с них срывается лишь пепел, складываясь в причудливые слова, которые ты не можешь разобрать из-за слёз.
Падаешь на колени, загребая в ладони перемешанный с пеплом песок, плачешь, чувствуя, как тот скрипит на стиснутых до боли зубах.
— Я не боюсь.
Слёзы капают на раскрытые ладони, в которых пепел.
— Не боюсь.
Ветер подхватывает целую горсть, унося с собой драгоценные частички.
— Больше не боюсь…
Тишина.
— Пожалуйста…
Шум в ушах заглушает мысли.
— Я отрицаю!
Отзвук эха слышится отовсюду.
— Вернись…
***
Дверь туалетной кабинки едва слышно скрипнула. Упёршись руками в стенки, Орихиме обессиленно села на крышку унитаза, стараясь сдержать истерику, но слёзы всё равно хлынули по щекам.
За что?
Неужели сознание сыграло с ней злую шутку?
В туалет то и дело забегали весело щебечущие девушки, переговариваясь о парнях, празднике и неинтересной музыке. Прижавшись лбом к стенке кабинки, Орихиме зажмурилась, содрогаясь от рыданий и кусая до крови губы, чтобы не обнаружить своего присутствия.
Он был всего лишь иллюзией, появившейся на миг, чтобы окончательно разрушить хрупкое равновесие, которое установилось в её душе.
Проваливаясь в забвение, Орихиме вдруг почувствовала прикосновение к кровоточащим губам. Тёплое прикосновение, почти невесомое…
***
Встаёшь с земли, бережно держа в подрагивающих руках горсть песка. Куросаки-кун смотрит с недоумением на твоё заплаканное лицо и без слов кивает на стиснутые лодочкой ладони.
— Улькиорра-кун что-то сказал мне, — отвечаешь ты на его немой вопрос. — Его слова хранятся здесь. Я заберу их с собой, чтобы потом услышать.
Куросаки-кун кивает и прячет взгляд, сжимая губы, а ты идёшь следом, стараясь загнать разрывающую душу тоску подальше. Ни у него, ни у тебя нет желания обсуждать это.
***
Орихиме вздрогнула, вынырнув из воспоминаний. Слёзы кончились, но щёки всё равно неприятно стягивало, будто кто-то намазал кожу яичным белком. Искусанные губы саднило. Однако при этом руки почему-то были тёплыми, а в душе вдруг поселилось стойкое ощущение, словно она была не одна. Словно кто-то только что был здесь, рядом.
В пространстве кабинки витал приятный запах — такой родной, что в душу моментально вернулось умиротворение. Орихиме поднесла ладони к лицу и увидела, что пальцы перепачканы в чём-то красном. Вздрогнув, она потрогала влажные от подсыхающей крови губы и вздохнула, поняв, что это её собственная.
Вот только…
Переведя взгляд на стенку кабинки, Орихиме почувствовала, как в горле снова стало горячо, а глаза заболели.
Слова — те самые, которые она пыталась сохранить в жалкой горстке песка, написанные в беспамятстве её кровью. Последнее послание того, кто уже не вернётся, кто превратился в ту пустоту, о которой говорил когда-то.
А может, это она себе просто придумала, стараясь поверить в то, что больше не существовало?
«Улыбнись…»
Но ведь запах и это ощущение присутствия, тень, мелькнувшая на танцполе, и слишком натуральная иллюзия — это не могло быть неправдой.
«…женщина».
Орихиме проглотила распирающий горло ком и улыбнулась, а затем рассмеялась, снова упершись покрытым испариной лбом в стенку кабинки.
Так просто и горько.
Это было похоже на него — лаконично, без ощущения недосказанности.
Так горько и сладко.
И это несуществующее появление, эфемерное присутствие, почти сбывшаяся мечта…
Так сладко и долгожданно.
— Хорошо, Улькиорра-кун, — прошептала Орихиме, осторожно касаясь перепачканными пальцами надписи. — Ты только приходи почаще, ладно?