Прогулки с Гриммджо часто становились чем-то между испанским стыдом и цирком с конями. Яркий внешне, грубоватый в общении и абсолютно не верящий в право других иметь мнение, отличное от его собственного, Гриммджо тем не менее цеплял своей харизмой намертво. И да, Куросаки тоже на это попался, о чем едва ли всерьёз жалел. Но если с дурным характером и вызывающим поведением своего парня Ичиго смирился, то от собственной одежды он подставы совсем не ждал. Особенно, учитывая сколько времени он убивает на ее подбор, чтобы было и удобно, и в его вкусе, и эстетично.
Раздражение кипело в парне всю дорогу, нарастая по экспоненте. И чем чаще джинсы, а именно они стали причиной испорченного настроения, приходилось подтягивать, тем сильнее ярился и.о. шинигами.
— Дурацкие джинсы! — не сдержался Ичиго, закрывая дверь в квартиру за любимым человеком. Честное слово, если он их не снимет, чтобы перестать дебильно подтягивать, то в следующий момент сожжёт их нахер в ритуальном огне.
Бывший Секста Эспады обнял парня за шею и прижал к стене своим телом. Его мало трогало чужое возмущение, но в целом забавляло. Особенно, ярко рвущимся шаблоном тех, кто Куросаки плохо знал. Ичиго мог сражаться в лохмотьях, носить мятое, ходить в одних и тех же кроссах до их непотребного состояния. Но брюки, джинсы, шорты, бельё — всё это должно сидеть идеально и не бесить своим существованием владельца. Что ж, в силах Гриммджо восстановить душевное равновесие своего любовника самым доступным способом.
— Кур-р-росаки, они намекают, что их нужно снять?
— Нет! Они намекают, что нужно купить ремень! — пропыхтел Ичиго, краснея и пытаясь увернуться от поцелуя. Не слишком-то и охотно.
— Вы друг друга явно не понимаете, — сказал Гриммджо, наконец поймав губы своего парня и вовлекая того в поцелуй.
Начав активно сдёргивать одежду, Гриммджо развязно ухмыльнулся первому стону после упавших на пол джинс. С рыжего придурка сталось бы радоваться не намечающемуся сексу, а избавлению от персонального триггера. Впрочем, долго зацикливаться Джагерджак ему не позволил, привычно переключая внимание партнёра на себя. Неважно как — поцелуями, укусами, требовательными ладонями на теле — но он заставит мальчишку думать только о себе и близости между ними.
Мальчишка. Сильный, яркий, волевой. Всё равно он оставался бесконечно юным и порывистым по сравнению с Гриммджо. Хотя, казалось бы, да? Тот, кто победил его, но пощадил — вопреки законам Пустыни. Тот, кто выходил его, встав намертво перед Сообществом Душ в своём праве распорядиться жизнью и будущим арранкара. И несмотря на это, Гриммджо не мог считать его более зрелым, старшим. Это что-то звериное, да. Но в их паре «носил брюки» отнюдь не Ичиго, и дело вовсе не в сексуальной роли.
Гриммджо повалил Куросаки на кровать, нависая сверху. Тот тоже времени не терял, освободив Сексту от одежды. Жадно, торопливо. Идеально.
— Оближи, — горячий шёпот на ухо, лёгкие, почти нежные укусы на шее.
Ичиго послушно выполнил просьбу, зная, что это не для его подготовки. Гриммджо, при всей своей любви к хорошему мордобою и звериной жадности в постели, остающейся укусами и царапинами на коже, не был садистом или идиотом. Просто чужие кинки, которые не вызывали неудобства.
И всё же, подготовка торопливая, почти небрежная, но Ичиго и не хотел сейчас долгих прелюдий. Раздраконенный из-за дурацких джинс, соскучившийся по любовнику за те два месяца бешеных тренировок, что устроил ему Урахара, Куросаки хотел вдоволь натрахаться, а не получить нежностей. А потому сильные пальцы уже сменились горячей плотью, бросая дрожь по телу и сладкое чувство наполненности. Да, он мечтал об этом, когда не вырубался ещё на подлёте к подушке. Учитывая его выносливость — довольно часто. О том, как Гриммджо жёстко зафиксирует его тело по своему вкусу, как будет смотреть блядским кошачьим взглядом, как вытрахает всю душу из тела, а потом, если реально выбьет его в астрал — нагнет ещё и там.
Стоны, всхлипы и порыкивания заполнили светлую просторную комнату, в ушах грохотало от крови и жадного «ещё-сильнее-жёстче». Они кончали, лениво целовались, а потом Гриммджо задевал какую-нибудь эрогенную зону, и Ичиго срывался в томный стон, заводящий любовника. А там как цепная реакция, и снова — укусы, поцелуи, властно сцепленные одной рукой запястья завёрнутых за спину рук и захлебывающиеся крики. Потому что много, невозможно, слишком… И все равно недостаточно.
— Гримм-джо… Я-ах-х!.. Люблю тебя!.. — выкрикнул Куросаки, кончив почти насухую, едва не теряя сознание. Лишь краем услышал ответный звериный рык, неуместно подумал о собственной зоофилии и о том, что определенно пожалеет утром о собственном «ещё». Но это будет утром, так что немножко наплевать.
***
Парни лежали на широкой кровати, застеленной тёмно-синей простынёй. Огненно-рыжие и неоново-голубые волосы разметались по угольно-чёрной наволочке подушки, а такое же чёрное одеяло только что было профессионально подцеплено ногой и накинуто на остывающие от страсти тела.
— И я тебя люблю, — прошептал Гриммджо, нежно поцеловав любовника.
Лукавый взгляд в сторону, где остались джинсы, сделал бы честь и Люциферу. Всё же, иногда косячить с бытовыми делами бывало полезно — это вносило особую искру в их отношения. Теперь главное, чтобы Куросаки не сложил все необходимые цифры с буквами и не приголубил его Гецугой. В знак своего особого к нему расположения, разумеется.