— Может быть, хватит? — рычит Мона. — Давай по-нормальному. Это не… поза, это какая-то шутка фансервисная из эротических лёгких романов. Причём для мужиков, которые никогда в жизни не видели женскую пи…
— Да погоди ты, — шипит на неё в ответ Странник. — По-моему, я что-то чувствую.
Он слегка поворачивает её бедро, — суставы хрустят, но нестрашно — другое сжимает покрепче между своих ног, притирается пахом.
Это приятно. Так, что взгляд кроет бело-жёлтой молочной пенкой.
Мона выдаёт очень громкий, открытый стон. Для неё это необычно; обычно это он стонал в голос, а она затыкала ему лицо подушкой, чтобы, не дозволи Архонты, кто-то из соседей не узнал, что у великой магички и астролога Моны Мегистус может быть личная жизнь. Как будто за такое старый Гёте может из квартиры выпереть.
Помилуйте.
Он не выселил Фатуи из отеля имени себя, даже когда один из лейтенантов, напившись, помочился на хрустальную люстру, а после этого сбил “розочкой” от бутылки чучело птицы на баре.
В свой второй раз с Моной — из трёх, этот третий — Странник немножко не рассчитал с воздухом и выключился. Тогда Мона развела лютейшую панику, и вместо своих честно заслуженных оргазмов он получил ведро чая с сахаром и два ведра извинений.
Это очень странно, потому что обычно Моне нравилось как-то срывать на нём злость, а Страннику, — в целом, даже за рамками их отношений — нравятся глюки, которые посылает содержимое черепной коробки, если приостановить к нему доступ кислорода.
— Тебе хорошо? — осторожно спрашивает Странник.
— У меня ногу свело, кретин, — ругается она.
— Я думал, у тебя получше с растяжкой.
Он смеётся, а её коротко остриженные ногти впиваются ему в голую спину, оставляя неглубокие, но болезненные лунки.
— Отпусти меня, — просит она.
Он и так не держит, по большему счёту. Так, придерживает.
Мона откидывается назад, на подушки, и, хныча, потирает подушечками пальцев напряжённые мышцы бедра. Странник задумчиво проводит пальцами вслед. Под слоем мягкого, нежного жира спрятался натуральный застывший глинобетон.
Странник сосредотачивается и позволяет свеженькой, необычной для него Анемо-силе собраться в костях на дистальных и промежуточных фалангах пальцев, как учила эта Фарузан. Поглаживает крепкое бедро, всё ещё липкое от яблочной смазки, затем рельефную, окаменевшую голень.
Мона смотрит на него круглыми, как блюдца, глазами.
— И давно ты так можешь?
— Лучше? — отвечает он вопросом на вопрос.
В конце концов, не просто так же он эту Фарузан часами по всяким “мышечным зажимам” тыкал. Научился чему-то там.
Мона молча берёт его руку в свои и направляет всё ещё мелко вибрирующие пальцы сквозь мягкие створки своей мокрой вульвы. Запах яблок — а точнее, какой-то сдобы с яблоками — становится таким острым, что хочется немедленно открыть окно.
Она не отпустит.
— О, Архонт, — лепечет она, впившись в его запястье.
— Мне больше нравилось, когда ты кричала, — говорит Странник, засовывая внутрь два пальца. А потом, немного подумав, и три. Четвёртым, большим, накрывает скользкую бусину клитора.
— Помолчи! — кричит Мона.
У него всё-таки маленькие руки. Двух никогда не хватало.
Примечание
https://archiveofourown.org/works/43221333 — АО3