Исповедь

— Святая Дева Мария, — священник разгорячённо выдыхает, когда дверь исповедальной кабинки непроизвольно скрипнула, а недавний юноша, что сидел по ту сторону, чуть ли не взывая Господа простить его душу за греховные деяния, стыдливо оседлал колени священнослужителя, вжимаясь податливым телом в непоколебимое тело зрелого мужчины напротив, судорожно выдыхая от того, как холодный крест, при контакте с его грудью (пусть и сквозь ткань одежды), заставляет дрожь пройтись по спине.

Церковь была пуста, да и единственным источником освещения, оставались цветные оконные фрагменты, что, при общем рассмотрении, являли образ Христа, попутно пропуская лучи вечернего заходящего солнца. Том не планировал проводить исповедь сегодня, но Ларссон говорил, что это очень важно и он не вынесет ещё одной ночи от угрызений собственной совести. Мягкий запах ладана, и сладковатого воска, из которого были выполнены догорающие церковные свечи, кружили голову мальчишке, что так отчаянно пытался показать Томасу, что именно он и есть объект его порочных мыслей и деяний в процессе глубокой ночи. Именно священник является причиной того, насколько извратились тело и душа неокрепшего подростка, погрязнувшего в стыдливых желаниях и собственных грехах. Торд тихо усмехается на ухо священника, вильнув бёдрами, нарочито мягко и медленно начиная тереться задницей о, весьма чувствующийся, несмотря на чёрную ткань сутаны и чёрные брюки, член русоволосого мужчины. Подросток не сдержал краткий блаженный вздох, для собственного удобства кладя ладони на чужие плечи, зарываясь одной в волосы на загривке Риджуэлла.

— Как Вы, Отец, можете произносить вслух имя непорочной женщины, когда здесь, — он демонстративно скользит ладонью по животу Томаса, медленно опуская и уже оглаживая фалангами пальцев пах священника, — так горячо и твёрдо?

Том непроизвольно вздрагивает, хмуря густые брови, а после цепляется ладонями за ладонь норвежца, пытаясь отстранить от себя. Боже, как же давно Риджуэлл не касался себя, а сейчас низко постанывает от того насколько затвердел его член и как мягко и осторожно его ласкает Торд. Внизу приятно тянуло, но священник, вопреки всему, бормотал тихое и боязное «не надо». Серые глаза обладателя карамельных прядей пристально уставились на лицо мужчины, отмечая как поредели его щёки и взметнулись «домиком» брови. Ларссон мягко рассмеялся, но тут же негромко застонал, когда отстранил собственные руки и вновь прижался к мужчине всем телом, вжимаясь причинным местом в отлично ощутимый стояк священнослужителя. Надо же, как он быстро получил ответную реакцию со стороны того, к кому он каждую ночь взывал в перерывах между мягкими постанываниями, в процессе того, как сжимал свой же член у основания, изливаясь в собственную руку.

— Вы так горячо отпираетесь, — он лукаво улыбается, — так верны Богу, что готовы причинить самому себе такой дискомфорт? Признайте же, что в том, чтобы помочь отпустить мои грехи нет ничего ужасного, сущий пустяк.

Томас шумно выдыхает, чувствуя, как ладони юноши скользят к пуговицам его сутаны, в намерениях снять этот ненужный в сей момент атрибут одежды. Правда, сам священник резко сжимает руками чужие бёдра, тем самым пытаясь отрезвить и успокоить.

Хах, каково же было его удивление, когда подросток и вовсе застонал в голос, плотно вжимаясь в священника, пытаясь раздвинуть ноги пошире, дабы ткань джинс хоть немного проявляла давление на вставший орган.

— О-отец…

— Никогда не поздно покаяться и встать на истинный путь, остановись пока не сотворил дел, за которые после будешь раскаиваться, — Риджуэлл говорил это тихо и немного хрипло, пытаясь держать в узде дрожь в собственном голосе.

— П-перестаньте нести хрень и опустите взгляд, — Томас машинально опускает взгляд и растерянно вскидывает брови; ладно, если мальчишка не в силах с собой совладать, но он удивляется тому, как непристойно выделяется его собственный агрегат, сквозь ткань одежды, — мы с Вами на одной волне своих мыслей и желаний, не нужно стыдиться этого, выставляя себя праведником, или Вы хотите сказать, что носите в кармане ещё один крест?

Последняя пуговица оказывается расстёгнутой. Сутана сползает вниз, открывая Ларссону новый вид: чёрная, заправленная в брюки, рубашка с вставленной в ворот колораткой, чей белый воротник с самого начала привлекал взгляд Торда до неприличия надолго; чёрные выглаженные брюки и лакированные чёрные туфли. Боже, Торд медленно оглянул тело священника из-под полуприкрытых глаз, непроизвольно восхищённо вздохнув.

— Я бы не сказал, что это крест, Томас, а даже если и так, — обладатель медных рожек робко наклоняется к уху священника, мягко нашёптывая, — он весьма большой…

Он осторожно слезает с коленей смущённого донельзя Риджуэлла, вынуждая последнего аж шумно выдохнуть, прикрыв глаза, в надежде, что на этом всё и закончится. Отвлекает то, что на его бёдра ложатся пальцы Торда, что теперь сидел перед ним на коленях, не взирая на пол, по которому прошлось уже не мало народу. Неестественно чёрные глаза священнослужителя как-то обеспокоенно оглядывают юношу, что робковато устроился промеж его ног.

— Я всегда представлял себе это, — пальцы робко скользят к ширинке классических брюк, крутя в фалангах бегунок, а после мягко приспуская по молнии, с характерным звуком, — представлял то, насколько глубоко Вы засадите мне в глотку, дав прочувствовать всё Ваше напряжение языком…

Томас аж хмурит брови, вздрагивая всем телом. Он не понимает, почему абсолютно себя не контролирует, раз на такой жест его член чуть дрогнул в нетерпении. Разум кричал одно, а тело желало абсолютно другого.

Ларссон, кажется, заметил это смятение на лице священника, на что мягко улыбнулся, а после совсем немного приспустил его брюки.

— П-перестань, как ты можешь делать это здесь? — священник даже не возжелал опускать взгляд на собственный член, что внушительно выделялся, не смотря на боксеры.

Хах, весьма зря, ведь он не сразу понял, что Торд вожделенно прильнул губами к стволу, мягко проводя языком по ткани нижнего белья священнослужителя. Том зажмурился, тут же положив ладонь на волосы подростка, едва-едва сжимая карамельные пряди, не сдержав сдавленный, но тихий стон. Именно этого и хотел Ларссон, но чуть отстранился, в мгновение опустив ладонь на собственных пах, сжав себя.

— Я н-не могу остановиться, — Торд нетерпеливо оттянул резинку белья Томаса, чуть приспустив, в мгновение изумлённо вскинув брови, — я его чувствовал, сидя на Ваших коленях, но сейчас… Мх.

Томас даже не понимает, что послужило причиной негромкого стона, но всё же осознал, когда опустил взгляд и увидел где именно лежала вторая ладонь мальчишки.

— Р-развратный ребёнок, — злостно шепчет священник, хмуря густые брови, но, вопреки собственному выражению лица, ласково склоняет ладонь к подбородку подростка, мягко проводясь фалангами пальцев, вынуждая Ларссона аж растерянно посмотреть на священника снизу-вверх.

— О-отец, — молебно выстанывает Торд, лаская себя сквозь ткань джинс, едва удерживаясь от того, чтобы не запустить ладонь в собственные боксеры и не начать мастурбировать прямо при священнике.

Благо, сероглазый находит в себе силы и, глубоко дыша, обхватывает твёрдый орган Томаса тонкими пальцами, а после мягко поддаётся вперёд, накрывая губами влажную от естественной смазки головку. Томас вздрогнул, сбивчиво прошептав имя юноши, обрываясь на очередном стоне.

Ларссон, чуть помыкивая, приоткрыл рот, вбирая головку чужого члена полностью, проводясь языком по уретре, очерчивая пульсирующую плоть, не стесняясь едва надавливать горячим языком. Торд так часто представлял себе это. Представлял себе этот момент до неприличия много раз, едва ли не хныча от того, что ему не хватает собственных рук для удовлетворения. Каждую чёртову ночь он возбуждался до болезненной пульсации, сводя колени вместе, лишь бы унять собственное «хочу». Если бы он знал, что судьба сложится именно таким образом, он бы с удовольствием разработал себя, в целях ощутить внутри каждый сантиметр, плотно сдавливая податливыми стенками твёрдый агрегат. Да, он не брезгует сделать это в стенах церкви, ведь это только наоборот заставляет в крови разливаться адреналину и банальному предвкушению. Сколько он уже коротал время в компании правой руки?

— С-стой, — на очередном стоне Томас мягко оттягивает Торда за волосы, в целях отстранить губы мальчишки от своего же члена.

— М? Вновь хотите поиграть в праведника? — неохотно отстраняясь, проворковал Ларссон, но в одночасье изумлённо вскинул брови, от того, что его робковато потянули на себя за ворот его же толстовки.

Поцелуй был самым последним, что мальчишка ожидал со стороны того, кто по началу так активно отрекался от развратных желаний.

Робковатое, даже какое-то неуверенное касание. Томас чуть шумно выдохнул через нос, мягко сминая чужие губы до тех пор, пока те охотно не поддаются такой осторожной ласке. Ларссон приоткрывает ротик и тут Томас демонстрирует то, насколько может сам извратить столь ненавязчивую ласку. Он аккуратно проводится языком, вдоль языка явно растерянного юноши, что пытался отвечать и наконец-то сориентироваться в ситуации. Священник глубоко выдыхает и вновь переключается на чужие губы, то мягко смыкая на них зубы, то и вовсе проводясь по редким укусам языком, не брезгуя вновь немного углубить поцелуй. Приглушённый стон вынуждает мужчину чуть свести брови к переносице, а после мягко положить ладонь на чужую грудь, ориентировочно находя едва ощутимые, но набухшие «бусинки», сквозь ткань тёплой толстовки. Том чуть отстраняется, в целях банально оценить ситуацию со стороны. Он круговыми движениями ласкает грудь мальчишки, вынуждая последнего аж сдавленно застонать, вжимаясь изнывающим стояком в колено священника, машинально начиная чуть тереться.

— Каково тебе от мысли, что Господь видит то, как ты так развратно раздвигаешь ноги? — он шепчет это скорее больше для себя, а не для того, чтобы пристыдить подростка, мягко прижимая колено промеж ног норвежца.

— Г-горячо… Т-том, пожалуйста, — он вжимается в чужую ногу, жалобно постанывая.

Священник и сам шумно выдыхает, скользя ладонью от груди юноши к резинке джинс, оттягивая последнюю, а после мягко обхватывая разгорячённый член, чувствуя, как небольшой участок ткани светло-серых боксеров непроизвольно уже намок от избытка естественной смазки.

— Надо же, — Том абсолютно неспешно проводится по нетерпеливому органу юноши, вынуждая Торда рвано застонать, даже не думая сдерживать собственный голос.

Риджуэлл чуть сжал чужую задницу, прижимая к себе и давая робкий намёк на то, чтобы сероглазый вновь оседлал его колени. Ларссон, ради собственного удобства, повиновался, смекнув немую просьбу в жестах своего оппонента, а после, подрагивая всем телом, уткнулся лбом в плечо священника. Тяжёлые вздохи, один за другим, будоражат. Торд, чуть опустил взгляд на ладонь священника. Норвежец изумился тому, насколько мягко и аккуратно рука скользит по его же члену, заставляя Ларссона поддаться лёгкому стыду, а после чуть уткнуться носом уже в висок Риджуэлла, сдерживая особенно громкие стоны.

— Я бы х-хотел… — шепчет Торд, как-то по-детски прижавшись к щеке Томаса щекой, не в силах закончить предложение, когда фаланги пальцев плотно сжались у самого основания, — Ох, ч-чёрт…

— Говори, — донеслось это кратко, но с присущей мягкостью.

— Т-та молитва… Я побеспокоил Вас в тот день, но я бы х-хотел, — юноша вновь сбивчиво что-то бормочет и затыкается негромкими постанываниями, ощутив как в возросшем темпе возобновилась желанная ласка.

— Какая бездумная похоть; никто беспричинно не обращается к Господу, особенно в подобный момент, — но, вопреки всему, Риджуэлл чуть вильнул носом, тихо нашёптывая на ухо норвежца, —… Я благодарю Тебя за все блага, которыми Ты одарил сегодня мою душу и моё тело. Но был ли я сегодня действительно благодарным? Хорошо ли я провёл этот день?

Торд, волей неволей, закатывает глаза, от того, как собственный член напрягся от мягкого размеренного низкого шепота у самого уха и пытливых движений ладони Томаса. Охренеть можно. Обычно непринуждённый спокойный тон сменился на тот, от которого всё тело сероглазого парня едва ли не продрогло.

— Может быть, и сегодня, как не раз уже прежде, мне следует сожалеть и раскаиваться во многих прегрешениях*, — самозабвенно продолжает Томас, по началу даже не замечая, как рука Торда мягко опускается на его пах, тут же обхватывая напряжённый член, вынуждая священнослужителя шумно выдохнуть и мягко прикусить мочку уха норвежца, судорожно дыша через нос, чувствуя с каким напором юноша решил отплатить ему тем же жестом.

Томас и сам решается сравнять темп собственной руки с темпом Ларссона и чувствует как робко, будучи явно близким к желанной разрядке, мальчишка подмахивает бёдрами. В процессе сего Торд сжимает агрегат мужчины особенно крепко, продолжая не такой уж и медленный темп, выстанывая имя священника.

Том отстраняет губы и сам едва сдерживает стоны от того, как ощущения на несколько секунд становятся ярче.

— Т-том я..

Подросток обнимает Томаса одной рукой за шею и сдавленно мычит, чувствуя как собственный член заметно пульсирует от накатывающих ощущений. Мгновение и он, хмуря брови, изливается в ладонь мужчины, пачкая горячей белёсой жидкостью, в процессе сего аж непроизвольно похабно раздвигая ноги. Том гортанно рычит и, уткнувшись носом в плечо юноши, дышит особенно глубоко. С наиболее протяжным за всё это время стоном, он стискивает в зубах ткань красной толстовки на плече норвежца и вздрагивает, когда с характерным сокращением собственный член обильно изливается на ладонь и подол красной толстовки Торда.

Им требуется ещё с пару минут, чтобы попросту отдышаться, но норвежец робко поднимает ладонь разводя пальчики в стороны, наблюдая за тем, как чужое семя едва-едва стекает меж его собственных пальцев. Он едва хотел боязливо поднять взгляд на обладателя чёрных глаз, но оказался прижат в объятия мужчины, что робко поглаживал подростка по спине чистой ладонью, прижимая как можно ближе к себе, зарываясь носом в карамельные прядки на виске мальчишки.

Исповедь же ещё имеет место быть?..