Слышал: ветер гудит. Поет и разливается, ложится на волосы, остужает испариной изошедшую кожу. Песнь воя и созвездий стекается под доспехи, к телу из плоти и крови. Ветер задувает в щели на груди и огинает рваный металл, звенит и играет с свисающими ошметками кольчуги, Геральт слышит этот смех. Он слышит смех.
Имеется ли в этом мире что-то более интимное, чем танец, Геральт? Переставь ноги, сведи свое скомканное адреналином жаркое тело, расправь плечи и подними голову — ты главный танцор в этой ночи. Твой ход. Ты водишь. Ты делаешь шаг, и такая мокрая, тягучая, вздувшаяся земля выплевывает смрадную грязь, обволакивает тебя дозволяя стоять крепче. Сожми своими пальцами рукоять, почувствуй жажду лезвия: жалобного, по сравнению с твоими собственными мечами. Тоненького и слабого, но жадного, видишь ли ты? С твоего лезвия, с твоих рук стекает слюна — багряная. Твое оружие хочет крови. Как и я. Твоей.
Геральт облизывает зубы под сжатыми губами, сглатывает кислое и вязкое. Его глаза — их глаза — на одном уровне, на одной полосе, на пути выстрела стрелы. Справиться с этим и отскочить — невыносимо: красный блеск притягивал, как платок. Если бы Геральт посмел сейчас отвернуться — он был бы мертв. Этот зрительный контакт — единственное, что сохраняло его трепетную жизнь. Ветер замер. Визг и рокот птиц за его спиной, треск костей и мятые перья. Геральт делает шаг. Лезвие вскидывается в звонком пении.
Это пение сирен.
Ну же, не стой столбом — беги. Беги как лань, беги как волк, бери как зверь. Гони свою кровь, спасай свое живое сердце. Глас еще не кричит в твоей седой голове? Не стучится ли в стенки черепа, не царапает ли изнутри с скрежетом стекла? В нем нет церковного звона и вязких, тонких молитв? Что вообще, без позволения хочу спросить, есть в твоей голове, Геральт, раз ты смотришь мне в душу? Куда ты вообще, по твоему мнению, смотришь? В душу ли?
Геральт вскидывается всем телом, стук сердца — и ничего, перед тем, как забиться с бешеной скоростью. Он закрыл глаза, красное марево и боль — шипение. Геральт зажмурился. И вдруг все стало слишком быстрым.
Тетива лопнула, пятно напротив рвануло в сторону, Геральт — противоположно, будто закрываясь этим тонким листом железа вместо меча в своих руках. Ведьмак без оружия — мертвый ведьмак, и видят Боги: каждая секунды жизни это дар. Под ногами чавкает, в воздухе шепот и рык. Не уследить, и ускользнет туман, развеется и взбрызнет грязь из-под его каблуков снова. Тяжело не оставлять следов, когда все вокруг — сплошное болото. Смрадное и мертвое. Могильник, по которому они танцуют. Когти: белая кость, нежные на вид, как будто только вывалившиеся из жаркой плоти, отсвечивают в редких лучах луны. Геральт кружится и кружится, пятна сливаются, туман щекочет ноздри.
— Хватит! — его собственный крик кажется неестественным, сорванным, еще более мерзким, чем его обычный голос. Так звучат рвущиеся струны. Шаг за шагом, влево — тьма, справа — отскочил, и сзади тяжелое дыхание сбивает сердце, крутись, стой, падай — нет разницы. Геральт видел деревья, видел болотный туман, видел яркое и нежное, как когти, фиалковое марево: оно дребезжало и от него хотелось кашлять. Такая своеобразная секундная долгая игра кошки с трупиком иссохшей мышки. Песнь ветра визжала и вопила, казалось, вокруг нет тишины, а каждый звук слишком острый, как звук сердца. Слишком громко.
Танцуй, ведьмак, извивайся телом и бренчи лопнувшим металлом, раскали его, раскали тело свое, вскипяти в жилах кровь да решись посмотреть туда, где я стою. Решись встретиться со мной взглядом, как в первый — так и в последний раз. Отдай мне то, что никому не принадлежит. Отдай мне свою судьбу.
Вдруг Геральт осознает неожиданно четко, смотря до слез из глаз в серые ветки деревьев — они неподвижны. Вой и скрежет ветра — в его голове. Это песнь сирен. Это молитва, и она молит об упокое. Геральт становится прямо, перестав крутиться на месте, остервенело сжимая рукоять изогнутого клинка. Шум сердца мешает успокоиться, как вдруг в голове становится тихо. Нужно обернуться, и встретиться с тем, что прожигает в моей шее полосу.
В латах жарко и печет кожу, на груди — ни царапины, только холодит через рваную кольчугу. Вдруг все стало так ясно, как лунный свет, пробирающийся через листву. Под ногами мочмала, над головой спокойные звезды. Геральт облизывает соленые губы и ежится от пота, стекающего вниз по бокам. От него смердит не лучше, чем от болота, но чтобы успокоиться уходит секунда. Глубокий вдох, и Геральт медленно разворачивает ногу, ставит чуть подальше, двигается на носке. И смотрит прямо перед собой, плавно поднимая клинок выше.
Не звериный, а поистине чужеродный взгляд вперивается в его плоть до костей, это ощущается как прицельный выстрел, который тянет на себя шкуру. Темные красные глаза на мокрой, буграми изошедшей морде — лицом бы Геральт это попросту не назвал. У Региса аристократичные черты лица, и абсолютно не родные впадины на морде. Кажется, что у них так много времени на осмотр друг друга: Геральт замечает, как дергается острый нос, немного двигается рот с извращенным пониманием губ, опускается челюсть: клыки, которые могли бы раздробить его кости, стукаются друг о друга. Вокруг все замедляется и течет рекой мыслей: заляпанный грязью, сажей и травой сюртук с порванной, болтающейся цепочкой, выглядит как сожаление. Сожаление об упущенном?
Геральт жмурится и снова слышит этот проклятый шепот. Осознание прожигает в нем ужас. Он трясет головой, отпрыгивает назад и рычит, рычит так, что слова — и не слова вовсе.
— Хватит играть со мной. — Бурлит и режет, слюна срывается из-под языка и стукается о зубы. Нарастающий ветер снова стихает. Распахнул глаза — и вот, Регис низко наклоняет голову, весь опускается, разводит пальцы в стороны. Геральт так четко слышит гул в его полном мертвой крови сердце, что внутри него просыпается тот самый, давно забытый ужас. Ни с чем не сравнимая пена на губах лошади. По шее стекает ледяной пот.
Регис отталкивается от земли и срывается с места, остро, отскочить с места — в полуметре от когтей развернуться, обогнуть, назад, назад и свалиться через бревно, тут же судорожно подбирая ноги и отползая, мочмала забивается в латы. Регис шипит, едко и нетерпеливо, но это обман. Геральт знает, Геральт слышит — будь у него намерение убить его, он бы уже это сделал. Было что-то другое, что-то куда более веское. Искры огня срываются прямо в искаженную морду, и из пятнистой глотки взрывается визг. В нем слышится настоящий голос Региса, полный того самого крика, от которого Геральт не мог избавиться семь лет. Звенящий, поглощенный лесом. Вампир вскинул руки и взвертелся туманом, оказываясь за добрый десяток метров. На нем даже не затлела одежда — но Геральт ощутил, как снова все тяжелеет, давит на виски, а сердце сжимается от ужаса. Это не его страх. Все это — страх Региса. Осклабившись, ведьмак замотал головой и тыльной стороной латной ладони провел по лбу, пачкая его в холодной грязи. Стало легче. Поднявшись, Геральт мельком глянул за плечо, а после — побежал. Побежал, не чувствуя земли под собой, в ушах стучала одна единственная мысль: чтобы к Регису вернулся рассудок. Раз он играет с ним, раз они скачут по этому ебанному лесу уже пол часа, раз он изматывает его, бурлит кровь и пытается сжать его голову в тиски — значит есть шанс. Шанс и надежда. А потом Геральт наотмашь рубит перед собой от плеча, тормозя на пятках. Лезвие проходит между плотью легко, позвонок щепится как яичные скорлупки, все что слышится — это чавкающий и брызжущий звук, а после — мягкий, блямкающий и тяжелый. Голова соскользнула вниз, вверх ярко разлетелась кровь из артерии, и тут же прекратила — Геральт видел, как маленькой сеточкой покрывается свежий рубец, как нарастают трубки и волокна, как движется темная, булькающая плоть. Он тут же полубоком обошел тело Региса, видя, как оно слегка дрожит, покачивается и двигает ногами, закапываясь по самые носки его полуботинок в грязь и листья. Голова отвернута от ведьмака, она в черной мочмале и гниль слепила волосы. Крови не было видно на такой массе, но Геральт чувствовал ее запах. Слышал треск зарастаемой плоти. Тело медленно, разводя согнутые руки в стороны, начало наклоняться назад, как будто собиралось упасть, но нет — плотно прижаты пятки. Прогибалось в спине и натягивалась ткань, плечи отвелись назад, задрожали когти. Он несколько секунд в немыслимом сюре прогинался ближе к земле, пока беспокойная грязь не затронула плечи, и тогда Регис протянул руки к своей голове, с липким звуком поднимая ее от земли — вязкие нити потянулись вслед за щекой, вплипли шматья волос в перчатки. Холод сквозил по телу Геральта, но он не мог оторвать взгляд — как на себе чувствовал, что ни одна мышца вампира даже не напряглась — он без заминки, гладко поднимался обратно, выпрямляя спину и опуская голову на шею. Геральт видел только его затылок и бок тела, голова слиплась с плотью, и вдруг — начала с треском исходить пузырями, блестящими, пенился стык красной желчью. В эти пузырьки стекалась отторгаемая грязь, оставляя внутри чистое сочное мясо. Регис опустил взгляд круглых глаз, а потом, посмотрев прямо перед собой, подушечкой пальца провел по лицу. Так показалось Геральту, потому что секундой спустя Регис обернулся на него, и растер серую жидкость, снова касаясь лица. Одним пальцем оттянул веко вниз, а вторым, избегая собственных когтей, провел по глазному яблоку, собирая прилипшую к нему грязь и куски гниющей листвы. Он вдруг превратился в штиль — просто стоял, смотря в никуда, вытащил язык — слизал трясину с зубов, широкой ладонью собрал со скулы и стряхнул на землю. Острые когти показались мягкими, и розоватые жилы на них — уже не такими мясными, пока Регис с поразительной аккуратность счищал с себя смесь перегноя, болотной тины и лесной слякоти. Cильно двинул плечами вниз, посыпались капли, хлесткими шлепками вниз слетали комья. Горло Геральта, рыхлое, подвело.
— Регис, — шепот случился слишком уж громким, и, казалось, Вампир двинул ухом в его сторону. — Я прошу тебя. Умоляю…
Отчаянная мольба в затишье, в котором можно было услышать как мокрым носом Регис сфыркивает сорные пузыри. И тонким, далеким свистом вдали поднимается ветер. Разрастается изнутри, обликается в голоса, слушать — страшно. Регис смотрел на него, стоя совсем близко, а после — приоткрыл рот, прижимаясь к запястью, двигая головой выше, все вытаскивая длинный и узкий, покрытый красными и белыми буграми язык, он мокро вылизывает перчатки и сворачивает плоть трубочкой, пряча ее во рту. Было что-то тошнотворно завораживающее в этой животной чистке — на вкус Регис отзывался дрожью складок на носу, он как будто щерился, глубже становились морщины и сужались глаза. Черные, бесьи глаза, если присмотреться, то в них туманом движется зрачок — он плавает в массе, переплетается ниточками плоти и смотрит везде, разделяясь на маленькие точечки и сливаясь в одну единую. Жаром поднималось к горлу, пересушивая и немного взрыхливая и без того бугристое мясо, хотелось откашляться и сгладить глотку изнутри. Геральт не мог заставить себя отвести взгляда, он медленно опускал руки вниз, смотря за грацией дымчатой субстанции перед собой: Регис развел плечи и пододвинул одну ногу к другой, развернулся, сделал шаг так, словно любое движение — благость для него, божественная магма в мышцах и венах — черные угри под его кожей. Все ближе и ближе, Геральт ощущал себя птицей в его руках, чувствовал, как хлещет кровь по рукам-крыльям от обрезаемых перьев, знал, что не сможет улететь и выпорхнуть. Все ближе и ближе, мокрое дыхание и блямканье языка по губам. По Геральта губам.
Геральт почувствовал, как по лицу стекает кровь. А потом — то, что когти вжали его нижнюю челюсть в череп, он даже не почувствовал боли — почувствовал спазм, взорвавший все тело и вместе с ней острую панику, ткани рвались и руки стремительно холодели, все слишком нереальное, воздух уходит через дырку во рту. Регис глубже просунул когти в плоть, расковыривая и пропихивая по фаланги, набирая крови в рукава, она казалась черной в лунном свете, на такой белой чужеродной коже. Глаза непроизвольно закатывались все выше, Геральт видел себя — вздутые вены и желваки, вытаращенные глаза, слышал хрип со стороны, но не внутри головы, чувствовал собственный, отчего-то противный запах, и даже разочарование от этого смрада. Изменилось что-то, что не было ему подвластно, что-то, что ясно давало понять — что-то не так.
Геральт в своих глазах наклонился — наклонилась голова Региса, он второй рукой подпер щеку ведьмака, приближаясь еще ближе к его глазу. К одному. К тому, в который он неотрывно смотрел. Геральт видел себя — и видел Региса. Слышал туман. Чувствовал кровь. И то, как его череп соскальзывает вниз, тело не удерживаемое ногами ползло все ниже и ниже. Острый слух улавливал треск костей так же четко, как пищание летучих мышей где-то в поле. Слышал булькающее, полное агонии удушье, треск лопающейся кожи и хлопками вытекающую кровь. Сердце Геральта билось все быстрее и быстрее, выплевывая кровь литрами. Ее натекало все больше и больше, пока земля не пропиталась насквозь, заляпала Регисовы полуботинки и начала заливаться за щиколотки. Геральт ощущал, как собственная кровь щекочет его через броню у колен. И чувствовал, как Регис закрывает глаза. Он тряхнул головой.
Мой ли это острый хрип, от которого в черни глаз потемнело еще сильнее? Сначала — старая подруга, неосязаемая и давно забытая — ужас, и спутница паника. Где он? Рядом — нет, на ощупь не найти, запах — повсюду. Где ты, Геральт? Ты убежал? Почему не слышу я тебя вокруг, а слышу в себе, почему жарко моим рукам? Твоя ли это кровь на моих руках, Геральт? Найдись, умоляю, позови меня, вытащи из марева, достань из черни моих собственных глаз. Я вытираю лицо, я слизываю трупное гниение и тину, а ты где был? Иль есть? В груди тошно от твоего запаха, истинно говоря я вопрошаю с надеждой: убежал? Или ты вернулся? Но вот все сильнее, твоя уверенность и мольба в дуновении ветра. Запах страха — мой. И это моя кожа соленая от внутренней паники.
Геральт откидывает голову назад, раскрывая рот. Он толком не дышит, а свистит, обессиленно стягивая с рук перчатки, чтобы почувствовать колкую морозную ночь. Под пальцами подсохшая мочмала, по ней можно постучать и услышишь звук. Геральт тяжело открывает глаза, но не может найти в себе сил оторвать голову от дерева — спину ломит от сидения в полусогнутом виде. Ноги вытянул, откинул оружие, грязь засохла на лице и под латами. На бедре — тяжело. Вокруг него обычный болотный лес, сверху висит мох, подсвеченный лунным светом, где-то трещат жуки. Пахнет сладковатым перегноем и затхлыми пожухшими растениями. «И все утопцы куда-то рассосались — лениво ворочается в голове. А у меня даже зелий нет. И ножен нет.».Где же его мечи?
Геральт слепо водит левой рукой вокруг себя, пальцами ощущая травинки, но в большинстве своем — просто грязь, местами жидкую и гадкую. Потом — водит правой рукой, и запястье стукается о что-то. Ему надо посмотреть что это. Так срочно, как будто от этого зависит его жизнь. Геральт переваливает вес головы вперед, стукается подбородком о грудь и смотрит вниз. Грязная, серая макушка покоится на его бедре, посмотреть подальше — там к этой макушке прилепился не менее болотного цвета воротник, рядом — плечо, а еще ниже полураспахнутый камзол распластался и влип в трясину, как и довольно тонкие ноги с набитыми комьями ботинками. Геральт рассматривал его как будто впервые — чье-то тело, какое-то не слишком тяжелое, не двигается, не дышит даже. Пальцами он прошкрябал по спине и прощупал плечо поверх жесткой узорчатой одежды. Холодное. Или это одежда? Пришло смутное ощущение, как будто оно таким и должно быть. Геральт пощупал левой рукой свое лицо — теплое. Это вдруг показалось таким удивительным. Холодное тело на его коленях не шевелилось, а в тишине проскакивала мысль — кровью пахнет. Если так пахнет кровь, конечно. Геральт двинулся еще вперед — и почти упал грудью на голову перед собой, но уперся рукой в плечо и просто слегка придавил ее, да и собственная голова болталась внизу. Он рассматривал лицо, и несколько секунд даже не осознавал, что смотрит в открытые глаза. Волосы свисли вниз и слегка покачивались от того, что Геральт дышал и двигался, а вот тело — нет.
Оно вообще просто смотрело на него так же, как должен был смотреть сам Геральт — очень потерянно. А потом пришло дурацкое осознание: «вот я дурак, не узнал!.. не узнал…я…». Немой вопрос повис в мыслях, но сказавшееся на лице ведьмака удивление отразилось на лице перед ним. Геральт медленно поднял руку, а потом хлопнул ее по плечу Региса. Регис! Глаза расширились и ведьмак дернулся от того, как гмыкнул над собственной тупостью.
— Геральт. — Вдруг донеслось из-под груди и Геральт заморгал.
— Геральт, — повторил он, а потом сплюнул воздух. — Ну и дрянь в голове. Регис!
— Регис. — Повторил Регис и заерзал, пытаясь, видимо, убраться с зажевавших его волосы лат.
— Что это еще за ебанина? — Геральт уперся в плечо вампира и откинулся обратно на дерево. Все вокруг становилось все понятнее и понятнее с каждой секундой, как будто тухлая жидкость стекала с головы через уши и он мог наконец думать. Даже тяжесть в затылке начала пропадать.
— Это я, — гулко донеслось снизу, и Регис начал сползать с его колена, пытаясь сесть ровно и сложить ноги, но увидев сколько на нем грязи — он просто вытянул их перед собой.
— Да я уж вижу, что не святой Григор, — фыркнул Геральт, и только через секунду понял, что Регис сказал это с виной. Такой, какой он еще не слышал не просто в его голосе, а вообще. На ощупь он нашел ремни нагрудника и отцепил его, скидывая перед собой. Все равно эта рвань ему в случае чего уже не поможет. Дышать стало легче. Тело потихоньку начинало просыпаться вслед за головой и покалывать то тут, то там.
— Еще раз, что значит «это я»? — Геральт повернул голову в сторону, смотря на вампира. Он, не выглядя странно, кончиками своих ногтей снимал пласты засохшей тины с одежды и немного покачивался, а потом вдруг начал рассматривать свои ладони. Вдруг нахмурился и затряс головой, от чего несколько прядей забавно разлетелись.
— Я имею ввиду, что это… последствие моего воздействия.
— Заебись, — лаконично произнес ведьмак. Регис повернулся в его сторону и взглянул с такой эмоцией, что даже не понять: он возмущался, смутился или осуждал его. Стало неожиданно легко и даже смешно. Геральт засмеялся.
Слегка, затряслись плечи и он качнулся в сторону, припадая к боку Вампира. Пальцами вцепился в его одежду и почувствовал, как Регис накрывает его своей ладонью.
— У меня случаем дырок в черепушке нет, Регис, а? Посмотри, пожалуйста. Казалось, что что-то еще оставалось в голове, но оно было неважным, ведь Регис перевел руку со спины на макушку ведьмака и серьезно начал прощупывать его волосы. А потом так же внимательно промял под челюстью.
— Нет, Геральт. Ничего нет. И кровью твоей не пахнет.
— Совсем?
Шумное дыхание вдруг прервалось бульканьем и Регис скривился, сводя уголки губ вниз, с силой выдохнул и потер рукавом нос. Он чувствовал только забившую носоглотку грязь.
— Совсем.
— А ты знаешь, что это было?
— Знаю.
— А у тебя голова на месте?
— Что?
— Ну, точно приросла? Не отпадет?
Геральт сжал пальцами бок Региса и отлип от него, внимательно смотря на шею рядом с собой. В одну секунду все показалось настолько абсурдным, что он оскалился и вскинул брови.
— Ну и херню я несу, да?
— Ничего страшного… да, очень, Геральт. Я не против, если честно, — на самом деле честно озвучил Регис. Они сидели у дерева, привалившись друг к другу, постепенно содрогаясь от смеха, подступающего к глоткам. Грязь под ними становилась все жиже, по мере движения и ломания жесткой застывшей корочки, но пачкать было уже нечего — все и так сидели в сером месиве, облепленные гнилью и травинками. Всё казалось абсурдным — но счастливым. Радостным от того, что не страшно. По-детски радостно, что победили всех волков, и можно вернуться в кровать и обнять подушку, думая о том, что больше никто не навредит. Спокойно от того, как Геральт сгреб Региса в охапку, качая его в объятиях.
Он понимал, насколько все выглядит ужасным и дурным, прекрасно осознавал. Но продолжал нести чушь, чтобы вампир обнял его за голову и потерся носом о макушку. От такого — мурашки по телу, очень непривычные, странно теплые и по своему неправильные чувства, но Геральт внутренне праздновал.
Он бы не праздновал то, что выжил. Но он ликовал от мысли, что Регис не слизывал его кровь с когтей, когда вытащил их с расколотой головы. Радовался, что не было этого, на самом то деле напугавшего его до ужаса, звериного пиршества. Улыбался, что Регис сидел рядом, человеческий, без ломанных черт и розоватых клыков, и глаза у него — два черных задорных пятнышка. Геральт сжал его голову, положив ладони на щеки, и прижался ко лбу, кажется, впервые за долгое, долгое время смеясь и щурясь. Когтистые прохладные руки сжали его собственные, прижимая еще ближе, дыхание Региса щекотало челюсть. Все хорошо.
Регис больше смотрит на него пустым, красным взглядом, не кажется чужим и неестественно мертвым, Геральт знает как пахнет его кровь — и она не мертвая, не тягучая, ну пузырится на стыке головы и шеи. Она чистая и спокойная. Геральт больше не ощущает ее на языке, смешанную с травами, токсинами и ядами, от которых все жилы внутри раздирает. От которых Регис смотрит с ужасом, который звенит в голове Геральта. От которой Регис сходит с ума, вылизывает его потливую кожу и внутриутробно рычит, продирая когтями латы. От которой его глаза темнеют, становятся все менее осознанными и более — дикими.
— Регис?
— Я слушаю, Геральт, — отсмеявшийся, немного сиплый голос звучит так по родному, что Геральт на секунду ненавидит собственное карканье.
— Можно мы больше не будем таким способом разбираться с проблемами?
— Каким из, дорогой мой? Смешиванием зелий, или идиотскими приступами смеха, отсиживаясь по самое гузно в грязи и прочих отходах жизнедеятельности окружающей флоры?
— Я больше не хочу видеть тебя таким. — Вдруг, с шепота ведьмак переходит на серьезный, немного звенящий тон. — Я не хочу думать, что ты можешь слететь с катушек. И мне не важно, убил бы ты меня или нет. Ты бы себя сам выжрал бы. -- Геральт не хотел спрашивать, почему он видел то, что видел. Почему он слышал тягучую, воющую песнь сирен, почему он ощущал этот липкий ужас. Почему он знал, что кровь у Региса — мертвая, такая же, как это проклятое болото. Геральт поднял руку и, вытерев ее о еще чистый кусочек штанины, положил на седой загривок. Пальцами смял пласты грязи, продирая пальцами волосы, от чего Регис слегка поморщился и тряхнул головой. Но посмотрел внимательно.
— Мы поищем другой способ. Я обещаю.
Геральт видел в его лице недосказанность, но этого — достаточно. Он не нуждается в дифирамбах. Геральт тихонько стукнулся лбом о лоб Региса и смял его плечи, придвигая поближе.
Где-то там, за пределами болота, сходило солнце.