Скоро с тобой

К своему же собственному сожалению, Сайтама хорошо помнил битву с Гароу.

Словно крупный мотылек, её гипнотическая чернота мерно взмахивала тяжелыми крыльями, сыпала своими темными чешуйками и была похожа скорее на сияющее видение или энцефалитный сон, а не на живое и бьющееся воспоминание. Сайтаме не нравилось, как томно оно пульсировало в голове, как будто каждый раз наливалось черной желчью; не нравилось еще и то, что он был совершенно не в состоянии описать ту безумную схватку, случившуюся посреди звездного света, космической пыли и какой-то необъяснимой боли.

Его жажда победы еще никогда не была такой сильной и кровожадной. Она захватывала и полыхала, и сизый дым клубами вырывался из глубины её жуткой природы. Она рождала беспрекословную гордость болью, готовность утонуть в чужой крови и раствориться без остатка в собственной силе; одновременно рождала и принятие, и сопротивление и пробуждала почти дикую хищность до чужого страха. Ничего подобного той горькой и острой смеси, словно состоявшей из проклятия и гнева, никогда прежде не проливало такой удивительно яркий свет на истинный жизненный путь героя на полставки; как и на то, к чему он привел.

Кажется, тогда он был готов потерять контроль.

Он хорошо помнил рассыпавшийся корпус Геноса, из которого под дождем вверх струился занавес пара, разорванный на серые ленты. Без ядра механические мышцы и сухожилия перестали светиться горячим рыжим, а радужка глаз была проглочена собственной же темнотой. Черные блестящие ребра голо смотрели вверх, как обелиски, в них было пусто и разгромлено.

Разрушенный алтарь, вот что тогда это напомнило. И Гароу, настоящий Шива, стоял рядом и медленно впитывал в себя, кажется, всю Вселенную разом; и это уже не было похоже ни на что человеческое.

Казалось, единственным доказательством реальности той ночи были только угли того самого жгучего и едкого, которые до сих пор плевались искрами где-то глубоко в сознании; как будто нечто в нем все еще дрейфовало и пыталось раздуть жалкое умирающее кострище. Но уже и само тлело, высекая из себя последние белые всполохи.

Господи, как утомительно.

Сайтама с некоторой потерянностью скрипел рыжими перчатками, ковыряясь в затопленных обломках своего бывшего района. Несмотря на ужасающее количество неразрешенных внутренних кризисов, было трудно думать о чем-то конкретном; мысли то сплющивались в одну странную вязкость, то сухо рассыпались и разлетались в разные стороны, как семена одуванчика. Не было никакого смысла собирать их во что-то однозначное, впрочем, как и сопротивляться непослушному потоку.

Он всегда думал, что начал потихоньку скатываться в апатию в тот же самый момент, когда начал лысеть.

В свое время она, апатия, пришла, как поздней осенью приходит простуда - незаметно и надолго. Она очень просто и ловко словно бы встала на свое законное место и быстро сплела уютное плесневелое гнездо; и Сайтама не мог не чувствовать ее беспрекословного влияния: весь его мир вдруг ограничился сначала разрушенным районом, следом - смешной маленькой квартирой, а в конце концов начал сужаться до еще более смешного и маленького телевизора. Чем более узким становилось поле зрения, тем быстрее что-то покинутое зрело в этом приятном теплом вакууме и пускало глубже жирные пышные корни. Но жизнь тогда стала проще: днем он убивал монстров и скуку, а ночью - комаров, одиночество и чувство чего-то неизбежного и несчастного.

А потом пришел Генос. Замечательный, умный Генос. А потом Сайтама держал в собственной руке ядро, недавно поддерживавшее его жизнь; и не был до конца уверен, только ли жизнь одного Геноса зависела от теплой сферы. Энергия её голубоватого сияния добиралось тогда до самых костей и проходила насквозь.

«Нужно найти мою сковородку, я ведь больше не найду такую хорошенькую по акции».

«Сердце Геноса в моей руке. Теплое, не бьется».

«У нее же было антипригарное покрытие...»

«Оно и не должно биться, глупый. Оно даже на сердце не похоже, это же чистая технология. Держи крепче».

«Наверное, все наши чашки поразбивались».

«Только не сожми его слишком сильно».

Он разгреб руками ил и песок, поддел пальцами какую-то плоскую ракушку. Это была единственная створка мидии, внутренняя ее сторона немного поцарапалась - ее тонкий диагональный шрам выглядел, как молния; овальный панцирь отливал богатым цветом хороших чернил, а фиолетовые блики напоминали облачение Гароу; в морской скорлупке еще перекатывались капли воды, но в маленькие перевернутые отражения не хотелось всматриваться.

В голове становилось все более пусто, а мысли словно начинали звучать из-за закрытой двери.

Сайтама выбросил ракушку за плечо и вслушался в легкий беззаботный всплеск, надеясь, что вместе с моллюском вода проглотила и призрак чувства, будто правую руку до сих пор оттягивает чужое механическое сердце.

С бессилием он сцепил пальцы в замок и выдохнул сквозь них какую-то жалкую часть напряжения, зная, оно все равно скоро вернется; поправил поля потрепанной соломенной шляпы и поднял голову. Генос копошился недалеко: складывал всякую полезную уцелевшую мелочь в аккуратную кучку. Живой и серьезный, ну конечно.

Генос.

Сайтама попробовал сконцентрироваться на холодной воде, в которой стоял по щиколотки, на белом кружочке солнца и теплом застывшем воздухе, но ревущий товарный поезд его мыслей уже замер. Генос обернулся и помахал наставнику рукой. Сайтаме было видно, как с металла кисти слетели бликующие капельки.

– Мастер! Вы в порядке?

Не отворачивая головы, он быстро взглянул на свое отражение под ногами; но не рассмотрел в водном зеркале ни страшное предзнаменование, ни мрачно выжидающий силуэт смерти за плечом; и вяло улыбнулся сам себе, уловив среди невесомого облегчения отголосок смущения. Если он и дальше будет так переживать, то лишится достоинства. Волос-то и так уже нет.

– В полном, Генос!

– Мне показалось, я уловил вашу тревогу, может, нам стоит отдохнуть?

– Ну конечно, я тревожусь! Я без малейшего понятия, где здесь похоронена моя единственная сковородка!

Генос умолк, но не отвел взгляд, и Сайтаме показалось, что в этот момент он по-настоящему слышал механический шелест его кибернетического мозга. И если это правда был тот самый звук, то он был чем-то похож на далекий стрекот цикад. Летний такой звук, медитативный, он нравился Сайтаме, как нравились многие автоматические неоднородные шумы Геноса. Они вовсе не казались чем-то неестественным.

– Мастер, если у вас возникнет необходимость поговорить о вашем беспрецедентном и объективно пугающем опыте, что вы получили при битве с Гароу, я всегда могу вас выслушать, – ну конечно: ядро ведь все ему рассказало. – Я считаю, вы заслуживаете не только немедленного повышения в рейтинге героев и искреннего общественного признания, но и поддерж…

– Нашел!– Сайтама вдруг победно вскинул над головой темненькую поцарапанную сковородку, у которой в эту же секунду отвалилась ручка. Она шлепнулась в воду вместе с энтузиазмом Геноса.

Ну не сейчас, не на открытом пространстве; не в то же самое время, пока руки потели под резиной перчаток, а на шее было намотано глупое потасканное полотенце, которое заставляло чувствовать себя последним растерянным параноиком. Сайтама хотел спрятаться от этого разговора за своей бесполезной дырявой шляпой - он ужасно устал. Генос это, кажется, понял и с невозмутимым, но сложным лицом вернулся к поискам выжившей домашней утвари, откладывая возобновление разговора на таймер.

В последнее время он начал гораздо лучше улавливать эмоции и желания своего наставника; собственно, даже наставнику это было заметно, а самому Геносу - тем более.

Сайтама развернулся на корточках и снова погрузил руки в воду, притворяясь, будто знает, что делает. Он хотел начать насвистывать мелодию, но не смог выдавить из себя ни звука.

Провозились до вечера. На удивление, особо не испачкались: вся пыль и грязь разрухи разнеслись ветром или осели на дно, смешались с растертым и перерытым гравием, хотя вода при этом осталась стеклянно прозрачной, словно совсем недавно здесь растаяло комичное количество чистейшего горного снега. Пару раз Сайтама замечал крошечные суетливые группки каких-то черно-коричневатых рыбок, жавшихся друг к другу среди незнакомых обломков человеческой природы; они дергались всем своим крохотным тельцем, когда вдруг прятались, ныряя в бетонные расщелины и трещины. Генос сказал, это обычные сомики, просто маленькие.

В конце концов были спасены мелкие кухонные вещи, но всякая кастрюлька или чашечка имели при себе по вмятине или сколу; от этого они становились только уникальней: стойкие солдатики со шрамами, пережившие не только прежний быт Сайтамы, но даже последствия разрушительной силы Тацумаки.

Генос внимательно сканировал кучку собранного сентиментального хлама, параллельно - и с гораздо большим вниманием - анализируя поведение Сайтамы; его смущало состояние такого откровенного шока у одного из самых стрессоустойчивых людей, которые находились в его в базе данных.

Исходя из информации, которую ему предоставило второе ядро, Сайтама участвовал в неравном - превосходящем по силе со своей стороны- невообразимом бою с околокосмической жизненной формой; но, как можно было определить, многие его тактические решения прежде всего обуславливало беспокойство о нем же, Геносе. Это было ужасно очевидно и именно поэтому так грамотно сбивало с толку. Перемешивающиеся факты и выводы, которые напрашивались сами, почему-то с трудом получалось связать в целое и окончательное. Складывалось ощущение, что для завершения анализа не хватало той информации, которую можно было бы получить лишь из приватного разговора. Которого мастер очень старательно избегал.

Впрочем, в последнее время любой анализ, касавшейся его непосредственно, откровенно проваливался, потому что в такие моменты нервные сенсоры Геноса словно бы путались между собой и затем еще долго искрились и паниковали. И с каждым разом непростительно выходили из строя на все более длительное время.

Он никогда не рассказывал об этом доктору Кусено, потому что понимал, что в этих замыканиях было что-то неизбежное, естественное и личное; простое в своем описании настолько, что это могло оказаться неловко. Вероятно, оно было той же природы, что и импульс, заставлявший Сайтаму держать ядро ближе к собственной груди на протяжении всего боя.

Генос поднял глаза: Сайтама рассматривал косяк рыбок с обломка здания: он уже успел снять перчатки, шляпа висела на шее, а из кармана шорт торчала найденная здесь же треснутая портативка Кинга. Он выглядел более безмятежно, чем пару часов назад, но однозначно нуждался в отдыхе; и давить в этом случае было абсолютно бесполезно.

Генос включил охлаждающие системы, завертелись кулеры. Решение ждать Сайтаму столько, сколько потребуется, сгенерировалось самостоятельно.

***

Ждать пришлось ровно до вечера.

Они готовились ко сну в новой штаб-квартире, которая еще пахла быстрым строительством и модернизацией; вещи из бывшего дома были разобраны лишь наполовину, и пакет с ними неопрятно лежал у двери в коридоре. Генос расстелал футон, в форточке тихо свистел ветер.

Сайтама вошел в комнату в своей полосатой пижаме и с чрезвычайным запасом прямолинейности:

– Генос, мы можем поспать сегодня вместе? – его рука плоско лежала на груди, немного потирая, словно он старался примять и успокоить какое-то внутреннее волнение.

– Мы и так спим вместе, мастер, – было трудно сказать, действительно ли Генос не понял, что имелось ввиду.

– Прям вместе, Генос. Я могу поспать под твоим футоном, с тобой?

Сайтама снова услышал далекий стрекот цикад, когда в него вцепились внимательные янтарные глаза. Такой взгляд означал многое количество вещей сразу, но от этого все равно не хотелось вдаваться в подробности - Генос редко уточнял детали, если его устраивали условия; а сейчас они были обязаны его устроить. Тем более, он никогда не был несообразительным.

Сайтама понимал, что между ними происходило в последнее время, и какую особенно выразительную точку в этом вопросе поставило сражение с Гароу.

Генос был ему нужен, как и он - Геносу.

К этой мысли… К ней просто нужно было аккуратно подойти.

– Разумеется, – он слегка наклонил голову, в бесподобно покорном жесте наполняя взгляд серьезностью. – Если вам так будет спокойней, я не могу отказать.

– Ты меня выручил, – Сайтама облегченно хмыкнул.

– Конечно, – Генос поднялся и прошел в кухню настолько маленькую, что даже двоим в ней иногда было тесно. – Вы будете омлет?

Сайтама давно заметил, как легко Генос переходит с одной темы на другую - просто точки ставит. Не было причин не следовать такому шаблону.

– Ночной перекус? Что на тебя нашло?

– За день мы потратили очень много как физических, так и умственных ресурсов, соответственно, нам необходимо восстановить силы, – его голос был привычно теплым. – Я вам с помидорами сделаю.

– Обожаю тебя!

***

На первый взгляд футон был маловат для двоих, но очень быстро выяснилось, что если лежать в обнимку, то одеяла хватает на обоих.

У них уже давно стерлись личные границы: вероятно, даже живи они в пентхаусе, все равно бы спали тесно и рядом по одному лишь желанию привычки. Да и по собственному - тоже.

Генос долго фиксировал повышенную мозговую активность Сайтамы, но только молча составлял графики зависимости одного от другого, не решаясь потревожить и без того с трудом засыпающего человека. Тот почти незаметно хмурился рядом, плавая в дремоте и положив одну руку на грудь Геноса; расслабившиеся пальцы проскальзывали меж отверстий для вентиляции, мягко задевая микроскопические сенсоры. Он не был против, отнюдь, позволять кому-то касаться его вот так было приятной искрой, напоминавшей о навыке уметь быть уязвимым. Голова Сайтамы полулежала на его твердом и угловатом плече, и Генос знал, что это не особо удобно. Понимал также, что физический контакт, каким бы жестким он не был, способствует понижению уровня стресса.

«Вероятно, у обоих сразу, - отметил он».

Чистый пульс, выровнявшееся дыхание - он улавливал чужие показатели и намеренно не считал минуты, чтобы момент спокойствия воспринимался неделимым, и его можно было бы вдохнуть в затяг. В синем полумраке у его бока спало чужое тепло, и это так просто вписывалось в его же картину мира, так легко встраивалось в комплексные алгоритмы действий и рефлекторные дуги, что даже слегка удивляло. Необычная мысль о существовании вещей, не требующих анализа, тихо осела где-то на поверхности ядра. Он мог думать об этом часами.

– О чем вспомнил? – он не заметил, как Сайтама открыл глаза.

– Извините, я вас разбудил? – Генос подумал, что из-за мыслительной деятельности мог слегка нагреться, и это смущало.

– Не, я не могу заснуть. Но ты теплый, я немного задремал, наверное.

Генос почувствовал сильную тягу повернуть голову и просто посмотреть. Почти стукаясь с Сайтамой лбом, он легко нашел полуприкрытые сонные глаза - те оказались очень близко и смотрели внимательно, ему это нравилось. Нравилось и то, как непринужденно Сайтама подложил себе под голову руку, заводя её за спину, чтобы было удобнее говорить; а ту, которая лежала на Геносе, оставил на месте. Это напоминало какой-то фильм, один из тех немногих, что находились в его базе данных; Генос даже не знал, что когда-то смотрел нечто подобное.

– Я просто… думал, – нетипичный ответ, и Сайтама быстро его раскусывает.

– Что, обо мне?

– О вас. Мне кажется, после сражения с Гароу, которое вы так не хотите обсуждать, вы чувствуете себя подавленно. И мне кажется, это может быть из-за меня.

Из Сайтамы на полушепоте вырвалось грустное и уставшее «ох». Словно вздохнул человек, только что осознавший всю бесплодность своих волевых поступков и решений.

– Это не совсем так. Я тогда… Ты не виноват, короче, – было видно, насколько его не устроила собственная формулировка. – Знаешь… я тогда сделал все, чтобы набить Гароу морду. Наверное, это даже можно было назвать порывом мести или чем-то таким. Это было какое-то отчаянное желание, как будто мне было нечего терять. Но при этом я не был готов умереть, понимаешь? Я хотел победить и вернуться. И вернуть все на свои места, – он помолчал. – Что-то не складывается. Наверное, я так много об этом думал, что сбился с мысли.

Над самым ухом раздался сосредоточенный стрекот цикад.

– Вы за меня волновались. Вы думали, что больше никогда меня не увидите, – в его голосе неожиданно зазвучало осознание, глаза стали больше, как у кота, и забегали по чужому лицу. Среди всей нескладности описания Сайтамы Генос определенно смог найти то, что искал – Вы потеряли контроль?

– Не знаю. Я бы не сказал, что тогда вообще думал о контроле, – взгляд пошел вверх и влево. – Но мысль о том, что я опоздал, была просто ужасна. Получилось прямо как тогда, с Морским Царем, только, типа, раз в сто хуже. Я еще думал, что бы случилось, раздави Гароу твое ядро сразу? Что бы случилось, не будь он таким благородным мудилой, наслаждавшимся уничтожением чужой жизни по кусочкам?

Кажется, пальцы Сайтамы на груди слегка сжались, потому что от ребер Геноса по стальным остовам позвонков вдруг прокатилась волна цвиркающего статического ощущения, похожего на мурашки. Он удивленно смотрел перед собой и пытался вывести среднюю эмоцию из всех тех, что генерировали его витиеватые компьютерные нейроны. Чувства были пронзительными.

– Я даже не мог подумать, в каком подавленном состоянии вы находитесь, – он прошептал с безумно человеческим сожалением. – То, что я проиграл Гароу, было исключительно моей ошибкой. Вы же разобрались с ним в одиночку и сделали все, что было в ваших силах. Абсолютно как и всегда. Так что, пожалуйста, – во взгляде напротив кружилось что-то глубоко печальное, личное и искреннее, что заставляло Геноса обрабатывать слова как минимум дважды, хотя ему все равно казалось, будто он говорил недостаточно, – будьте к себе снисходительнее. Вы считаете, что делаете слишком мало, потому что от вас всегда что-то ускользает, но вы ошибаетесь. Никто во всем мире не смог бы сделать больше, чем вы. Для Вселенной, и для меня, в том числе, если вас это успокоит, – и теперь он знал, что успокоит.

Речь Геноса была похожа на морской прибой, накрывавший берег кудрявыми густыми волнами; они забирали с собой осколки ракушек, колючие крошки гальки и сброшенные хрустящие панцири крабов, бережно вымывали побережье песчинка за песчинкой.

Сайтама опустил лицо в собственный изгиб локтя. В его груди что-то приподнялось, и ему вдруг стало легче дышать.

В комнате осталась одна тишина, только в форточке шипяще скользил ветер. Сайтама вздохнул, снова закрывая глаза, словно с фразой Геноса получил разрешение на дальнейший спокойный сон; он вдруг лег ближе, прижался, теперь почти прислоняясь губами к полимеру шеи, носом - к челюсти. Генос бы тоже придвинулся, если бы между ними остался еще хоть сантиметр. А голову не отвернул - считал чужие ресницы, составлял графики - отсутствие боли при натяжении искусственных мышц сейчас было до несправедливого удобным. У него имелось, что обдумать.

Взаимопонимание - сложный когнитивный процесс, следствие долгого привыкания к среде и чужой личности. Практически незаметные скулы и пятнышки лежащих в них теней, неподвижные ресницы и глубокое дыхание в шею наводили Геноса на мысль, что для них с мастером было бы уместно другое понятие.

Он разомкнул губы, но быстро передумал произносить что-либо вслух.

Кроме вещей, которые не требовали анализа, были и вещи, которые требовали оставаться непроизнесенными.

***

Когда Генос вышел из спящего режима, то обнаружил Сайтаму разметавшимся по всему футону и по нему, Геносу, соответственно. Его пижамная рубашка задралась до самых ребер, поэтому пришлось натянуть одеяло повыше. Одна рука, тем не менее, все еще пересекала поперек остывший за ночь металл груди. Очевидно, мастер собирался проспать еще долгое время, и Генос последовал его примеру, не думая о том, что может пропустить собрание.

***

– Вы будете омлет? – Генос не отрывал взгляд от плиты. На ней - черненькая сковородка с крепко приделанной ручкой шкварчала и чавкала своим антипригарным покрытием.

– Ага, – Сайтама зашел на кухню и задержался на чужой спине. Шторы были разведены в стороны, и солнце отливало на темном корпусе, вытягивая блики на лопатках и закругляя - на позвонках. Невозможно было даже подумать о том, что когда-то эта великолепная спина была рассыпана среди обломков города. – Тебе разве на собрание не нужно?

– Я не пойду.

– Почему? – Он сел за стол и подставил под голову руку.

– Я считаю собрания Ассоциации Героев пустой тратой времени и без того регулярно занятых специалистов, а еще уверен, что общий официальный формат встреч только подчеркивает их неуместность, – выдержал паузу. – В двух словах, Не Хочу.

– Так их! – Сайтама полу-удивленно, но легко засмеялся, а Генос ненавязчиво обернулся, чтобы посмотреть. – В жизни не видел, чтобы ты отлынивал! Боже, надеюсь, это не мое пагубное влияние.

– Даже если так, думаю, мне полезно иногда быть безответственным.

Это был укол в гордость, но такой, что захотелось еще.

– Тем более, так мы с вами сможем снова отправиться в ваш бывший район и продолжить поиски устаревших и испорченных вещей, которым сейчас, между прочим, уже легко найти более современную и удобную замену.

– Я чувствую сарказм.

– Вы наблюдательны.

– Не знал, что ты так умеешь.

– У меня очень обширный функционал, – Генос обернулся, и его пшеничные волосы вспыхнули в мягком дневном свете. Улыбнулся, и тогда сверкнули уже зубы. У Сайтамы даже щека от руки отлипла.

Почему он раньше не замечал Геноса в Геносе? Или этот Генос появился только недавно? Например, в тот же самый момент, когда не смог последовать протоколу самоуничтожения?

***

Они снова были по локоть в холодной воде. Рыбок, кажется, стало чуть больше. Сайтама больше рассматривал их потрепанные хвостики и матовые спинки, чем занимался реальным делом. Впрочем, Генос скоро присоединился; а когда они оба поняли, что вернулись на развалины города только из принципиального чувства, то необходимость изображать полезную деятельность исчезла окончательно.

Сайтама подумал, что прежний Генос бы назвал их шатание по лужам и тускло-серым обломкам домов бесцельной тратой времени: они могли бы изучать бесконечные ленты фактов о новых монстрах, тренироваться или все-таки искать все те старые вещи, ради которых они, собственно, и вышли из квартиры. Могли быть продуктивными, а не прыгать по скелету старой цивилизации, удерживаясь за изогнутые стальные позвоночники арматур.

Генос не стал бы спорить, но и не смог бы сдержаться просто в силу своей природы. Но сейчас он шел рядом и его походка не была полна напряжения и сосредоточенности, он не особо внимательно рассматривал худые облака, словно откинул в сторону изначально бессмысленную задачу, отключил свои многочисленные вычислительные механизмы и теперь просто составлял компанию. И думал о своем. Почему-то для Сайтамы это было прямо как глоток свежего воздуха.

Он любопытно заглянул Геносу в лицо, не сбавляя шаг: казалось, иногда такой опасный кислотный цвет его глаз стал более спокойным и однородным, а сам взгляд застыл на чем-то настолько далеком и эфемерном, что было совершенно невозможно понять, что же именно Генос видел перед собой; даже вечно напряженная складочка между тонкими бровями почти исчезла.

– Мастер, что-то случилось? У меня что-то на лице?

Жизнь Сайтамы всегда была завязана на импульсах; все проходило в одно движение, и сейчас не было смысла что-то менять.

– Ага, можно я… – он вдруг легко коснулся щеки Геноса губами. Настолько легко, что это скорее было похоже на сухой вздох ветра. Полимер кожи оказался на удивление мягким и податливым.

Сайтама пружинисто сделал полшага назад и сначала испугался, что спровоцировал у Геноса короткое замыкание - тот застыл на месте со своей королевской прямой осанкой и большими глазами, видимо, обрабатывая информацию с каждого микрометра щеки. Ему оставалось только выплюнуть чек.

– Не знал, что вы так умеете, – один уголок его губ неловко и совершенно непроизвольно приподнялся, и в другой день это можно было спутать с мышечным спазмом; но глаза вдруг слегка сузились, собрав вокруг себя искренние складочки. Весь Генос сейчас был в этом взгляде.

– Ну, у меня обширный функционал.

Генос попытался что-то сказать, но только удивленно загудел; из его открытых лопастей на плечах выстрелили маленькие залпы пара. Он определенно не мог краснеть, но, кажется, все равно был к этому близок. Взгляд было оторвать невозможно.

– Может, тогда нам стоит обменяться опытом? – Генос в привычном жесте наклонил голову, утяжеляя и без того выразительный взгляд. Это его движение всегда было наполнено той благородностью, какая присуща разве что принцам; и киборгам.

Генос выглядел интригующе, стараясь не упустить ни достоинство, ни шанс; и Сайтаме оставалось только воспользоваться его неподвижностью, подойти ближе и положить собственные руки на еще горячие от пара плечи. Он чувствовал себя так, будто кинул дротик наугад и попал в яблочко - это была легкая эйфория, полное предвкушения чувство, от неудержимости которого хотелось сильно закусить щеку изнутри.

Взгляд Геноса метался по чужой подтянутой фигуре, бледноватым рукам и лицу и через раз спотыкался о губы: либо он запоминал каждую секунду начала абсолютно новой близости, либо был просто очаровательно растерян.

Сайтама приблизился к Геносу всем корпусом, слегка подтягивая себя за руки, грудь к груди - легкие рубашки из невесомой ткани теперь казались совершенной бесстыдностью, потому что не скрывали ни лоскутка кожи. Но несмотря на свою прохладную и безучастную механическую природу, тело Геноса было более чем теплым и на касания ярко отзывалось каким-то глубинным урчащим гулом; вблизи было заметно, что он вот-вот начнет дышать ртом.

Сайтама вдруг подумал, что желание поцеловать его всегда было где-то в голове; и, может, потакание этому желанию избавило бы их обоих от многих вопросов.

– Ты ведь этого хочешь? Все в порядке?

– Мастер, прямо сейчас я близок к перегреву вовсе не потому, что не хочу чего-то.

Его исчезающая манера отвечать на любые вопросы односложно не могла не удивлять.

– Ух ты боже, только сейчас не нервничай, – он улыбнулся, ловя губы Геноса, пока те не успели закрыться.

Что-то в металлической груди тут же подскочило, и этот брякнувший звук, наверное, отозвался даже в космосе.

Рот Геноса был ужасно горячим, и сам он почти дышал паром, но его впечатляюще нежные губы и плотно зажмуренные глаза с застывшими светлыми ресницами просто не позволяли жаловаться. Сайтама старался не переборщить: мягко прильнуть к уголку верхней губы, скользнуть к сердцевинке, попробовать её всю, слегка отстраниться, перейти на нижнюю, еще скользнуть и надавить; вдохнуть глубже, чем выдохнуть, обжечь легкие чужим погустевшим воздухом, повторить, повторить, повторить. Где-то далеко у Геноса вырвался красивый сдавленный звук - Сайтама переместил свои руки выше, цепляя белые изоляционные кабели на шее. Генос вслепую крепко сжал чужие голые запястья, не боясь, что оставит красный примятый след.

У него было… острое наощупь лицо. Четкие линии скул и подбородка ложились в ладони просто идеально, словно были собраны по индивидуальному эскизу. И, как и ночью, чем сильнее они прижимались друг к другу, тем больше хотелось слиться окончательно и ловить друг друга до бесконечности долго.

– Ты как? – казалось, от жара их губы все еще были сухие.

– С трудом обрабатываю данные, – Сайтама не отпускал его лицо. Генос приоткрыл глаза, словно оглушенный, сощурился, и маленькие янтарные звездочки скромно вспыхнули где-то у самой поверхности; Сайтама тут же провел пальцем по крохотным тонким складочкам кожи.

Они определенно в этом нуждались. Было трудно сказать, насколько давно и в какой степени; но то, что сейчас постепенно набиралось между ними - неизбежность - почему-то успокаивала своим теплым присутствием и мягким шепотом.

Сайтама привык к отсутствию последствий у большинства своих безалаберных решений; но рубеж, который он собирался переступить прямо сейчас, ощущался именно как результат, как последствие осознанного и подсознательного перетирания одних и тех же вещей на протяжении многих лет до появления Геноса и еще на протяжении бесконечности - после.

Сайтама помнил вес молчаливого одиночества и до сих пор чувствовал, как его особо въедливая пустая тень вошкалась своими насекомьими лапками где-то в голове; он мог хоть сейчас наизусть пересказать каждый день своей прошлой жизни, потому что все они были тошнотворно идентичны, как проклятые беспокойные близняшки; он не мог не спотыкаться о чувство собственной обреченности и не мог не отмахиваться от странной беспочвенной тревоги, поселившейся в самых мышцах как какой-нибудь разжиревший цепень.

Взять на себя ответственность за собственное же счастье казалось необычным решением.

– Нам надо домой.

– Я за вами куда угодно.

Сайтама еще раз прогнал на языке послевкусие навязчивых мыслей и быстро облизнул губы.

***

Они с трудом дождались друг друга из душа.

Когда Сайтама открыл дверь ванной, он был готов поклясться, что видел, как у Геноса расширились черные кружочки зрачков.

— Снимешь с меня полотенце? – оно было на бедрах и довольно низко, между прочим. Казалось абсурдным то, что он флиртовал с кем-то впервые за неловко большое количество времени.

– Я..! А! – Генос дернулся вперед всем телом, но быстро собрался, ловко подхватывая Сайтаму за талию и увлекая вглубь маленьких апартаментов. – Если вы попросите.

У него были жестковатые руки, не предназначенные под нежности и прелюдии, и в центре ладоней не могли не ощущаться опасные округлые выемки под бластеры; но даже так прикосновения Геноса полнились безумными объемами осторожности и внимания.

В его сосредоточенном лице, казалось бы, полностью подконтрольном автоматизированным импульсам, посторонний человек ни за что не прочитал бы и капли смущения, но Сайтама уже давно научился заглядывать глубже; преимущественно, конечно, в глаза, которые в последнее время все реже смотрели мимо него самого.

Генос аккуратно скользнул рукой по строгой ложбинке спины Сайтамы, вызывая у него мимолетную дрожь в плечах; та мгновенно взлетела выше по позвонкам, пробегая по шее и отдавая в самые губы. Генос терял всякую концентрацию, видя все это так близко и так четко. Он бессильно потянулся за поцелуем, и из его плеч вырвались залпы пара, когда Сайтама потянулся в ответ.

В мире наверняка не нашелся бы более ручной и ласковый киборг, который бы также жмурился от обычных поцелуев.

Путаясь в собственных ногах, они оказались на кухне. Несчастное полотенце все еще висело на Сайтаме, когда он поставил обе руки на столешницу, зажимая Геносу между, лицом к себе. Небольшая разница в росте вдруг стала крайне выразительной и раздражающей: Сайтаме приходилось поднимать голову, тянуть шею и выгибать спину, чтобы дотронуться до открытых изнывающих губ и тонких щек, снять смущение, слизнув языком и с влажноватым звуком отметить любимые места, как на карте. Стальной корпус в ответ змеился и грелся, упруго выгибаясь вперед.

Руки Геноса реагировали быстро и слаженно: ложились на сходившиеся вместе лопатки и встававшие волнами мышцы спины, расходились в стороны и описывали широкий крюк, смелели и наполнялись жаждой, начинали давить и сжимать, почти скручивая. Но он все равно не заходил ниже поясницы, наверное, считая это кощунством.

– Умоляю, скажи что ты… в боевой готовности, – Сайтама приподнял одну бровь, указывая взглядом на пах Геноса.

– Вообще, да, – отвел-таки взгляд.

Наверное, когда выходил из душа, чистый от уличной пыли и автомобильных выхлопов, он запаниковал и надел домашние спортивки. Это, конечно, не было проблемой - палец Сайтамы поддел резинку штанов даже раньше, чем он сам это понял, а Генос, кажется, в этот же момент задержал дыхание.

Он уже сам потянулся к черной околотреугольной пластине, крепившейся на многочисленные шарниры там, где у человека находятся лобковые кости; но с сомнением остановился.

– Нажмете сами? – его руки вдруг нырнули в ладони Сайтамы, легко направляя и ставя пальцы в нужные места, которые было бы невозможно найти самостоятельно. – Здесь предусмотрен комплексный механизм, требующий непосредственного физического контакта.

Сайтама почувствовал под пальцами бугорки, тактильно похожие на какие-нибудь шляпки болтов. Было понятно, что они слегка продавливаются внутрь.

– Ты меня весь день удивляешь, – искренне и лаконично, не отрывая взгляд от загадочной пластины и бедер, отливающих насыщенным черным. Такими только сверкать на модельной дорожке.

Плоская деталь вдруг аккуратно поддалась и осталась в руках. Генос смотрел куда угодно, но только не на Сайтаму. Тот, впрочем, тоже смотрел не на Геноса.

– Ух ты, – он вслепую отложил пластину в сторону.

– Доктор Кусено предполагал, что было бы логично обеспечить мне доступ к полноценному жизненному опыту.

– Да тут и я новый жизненный опыт получу, – он описал пальцем в воздухе окружность, пока не касаясь головки члена, состоящего из множества кольцевых металлических ободков, присутствующих, видимо, для дополнительной гибкости. Тем не менее, дизайн нельзя было назвать непривлекательным. – И как ты… – он аккуратно коснулся теплого ствола всей ладонью, скользя вниз и пробуя форму.

– Я никог… – Генос судорожно запнулся на полуслове, плотно жмуря глаза и резко роняя голову на грудь, он свел плечи ближе к ушам, гулко втянул воздух ртом. – Мне не представлялось удобного случая…

– Тебе даже просто интересно не было?!

– У меня не было повода! – он крепко держался за столешницу, а его брови сложились в невероятный иероглиф противоречивого удовольствия на грани с полным коллапсом.

Сайтама быстро переставил обе свои руки на талию Геноса, при этом почти полностью ложась на голые пластины его груди и близко заглядывая в лицо.

– Так сними уже с меня полотенце, и будет тебе повод! – в ответ только горячий отчаянный выдох в губы и эти сведенные вместе тонкие брови. – Генос, не волнуйся. Мы уже так далеко зашли.

Звук собственного имени заставил его все же отлепить задеревеневшие руки от стола и, осторожничая, пустить их вниз между двух тел; пальцами плоско проводя по белой линии живота, взглядом отмечая выразительный пояс Адониса и слегка нажимая на изящные выступы подвздошного гребня уже у самого края полотенца. Оно тут же скользнуло вниз, словно ждало одного лишь прикосновения Геноса. Сайтама прижался к нему сильнее, кажется, привставая на носки.

– Я… не уверен, что у меня получится быть нежным с вами, – руки вдруг застыли в воздухе, он не мог коснуться возбужденной кожи.

–Ради бога, Генос!

Сайтама резко отстранился, почти вызывая у него полную остановку системы, и нагнулся к одному из шкафчиков столешницы. Откуда-то из глубины он ловко выудил маленькую сумочку, чем-то похожую на косметичку-переростка; из нее - тюбик.

– Руку дай, – он выдавил немного содержимого на пальцы Геноса. А потом, взяв его двумя пальцами за узкий подбородок, заставил посмотреть себе в глаза. Сайтама наклонил голову вперед, подражая тому жесту, который всегда работал на нем самом, – со мной ничего не случится, слышишь? Но я бы все-таки предпочел, чтоб ты до меня уже дотронулся, – свободной рукой он провел у Геноса за ухом, ныряя пальцами под короткие волосы. – А то я взорвусь и все запачкаю, честное слово.

Генос послушался, посмотрев из-под ресниц и тихо, как-то по-новому загудев. Сайтаме пришлось снова опереться обеими руками на твердую поверхность, когда большой палец лег на головку его членв, с небольшим нажимом очерчивая полукружные движения; ему было невозможно удержать густой и наполненный наслаждением выдох от ощущения чужого пряного тепла на самой ненасытной части тела.

Генос задвигал рукой, растирая смазку, и его собственная неприкосновенная осторожность начала стремительно таять; в противоположность закономерно росло и обнажалось одно лишь желание, а вместе с ним безошибочно обострялись слух и зрение.

Сайтама был тихий. И это нельзя было спутать со сдержанностью: он шумно дышал, и само дыхание, возможно, было даже горячее, чем у Геноса; цеплялся одной рукой за стальные плечи, а его пальцы спотыкались о вентиляционные выемки и решетки, но вот звуки его голоса практически не проходили сквозь пелену возбуждения. Ритмичные движения начинали сбиваться, подхлестывались желанием услышать больше. В новом и абсолютно незнакомом порыве Генос наклонил голову к уху Сайтамы - движения губ ощущались кожей так близко, что обжигали.

– Мастер, – к собственному удивлению он вдруг зарегистрировал легкую вибрацию в своем голосе, – я бы хотел вас слышать. Мне нравится ваш голос.

– Боже, Генос, романтик, – Сайтама сморгнул капельку пота и вдруг накрыл руку Геноса собственной, останавливая и даже слегка придерживая. – Тогда у меня тоже есть пожелание, – он немного поменял позу, подставляя свои бедра ближе. Два совершенно одинаковых свистящих выдоха вырвались одновременно, когда Сайтама вобрал в руку оба члена. – Я тоже хочу тебя слышать.

От неожиданности Генос запрокинул голову назад, громко хватая распахнутым ртом воздух, когда Сайтама задал новый быстрый ритм; горло вытолкнуло стонущий вскрик, мгновенно растаявший в воздухе, и на его шею тут же легли нетерпеливые поцелуи.

– Твоя шея ведь не настолько чувствительная, как я надеюсь?

– Боюсь, нет, – Генос вернул голову на место и в вымотанном жесте подставил под нее плечо, его волосы уже растрепались, словно от ветра, а глаза добавили в блеске. – У меня исключительно мало чувствительных частей.

– Это ты их просто не искал.

Кожа и гладкая теплая сталь сочетались гораздо лучше, чем Сайтама мог подумать; и, наверное, дело опять было в каких-то кибернетических эндогенных системах; а эти полукруглые кольца действительно добавляли пластичности.

Ощущения, уже давно растворившиеся в кровяной плазме и теперь пульсирующие в каждой клетке, заменяя собой кислород и глюкозу, вынуждали быть громче и думать меньше; позволяли проклюнуться желанию рядом друг с другом потерять контроль. И Сайтама заметил, как сильно эта потеря контроля отличалась от той, случившейся где-то в прошлой жизни. Это нельзя было назвать сексом, но это было волнительно приятно и просто, как и многое, что они делили между собой все это время.

– Мастер, – Генос всем телом двигался в такт руки Сайтамы, с хлюпающими хлопками вбиваясь в кулак и издавая слабые высокие звуки на каждом вдохе. – Мои системы показывают, что вы близки, – он говорил урывками, словно задыхался, но при этом сама речь не теряла четкости. – Я бы хотел, чтобы вы почувствовали больше. Я хочу дать вам больше.

– Черт, Генос, боже, вырубай свои идиотские системы и делай со мной абсолютно все, и даже не спрашивай, – Сайтама посмотрел на него снизу вверх; и в его интонации было что-то, что они оба слышали впервые.

– Тогда позвольте…

Генос по очереди перехватил руки Сайтамы, намекая тому двигаться следом. Ведя его за собой, словно вдруг потерявшего зрение, он не мог не огладить плечи, спину и ребра, уже совсем не ощущая тревожной сдержанности в собственных движениях. Он не один раз видел тело Сайтамы без одежды, но сейчас оно именно что ощущалось обнаженным, потому что само просилось в руки, когда непроизвольно дергалось и извивалось, словно в нем говорила внутренняя воля или единственное древнее желание, способное пробиться даже сквозь бессознательное.

Они поменялись местами: Сайтама был на столешнице, лицом вниз, стоя на острых локтях, а Генос влажно вел языком между его лопаток и дышал сплошным обжигающим паром; хотя чужая поясница и без того была в испарине. Его ладонь широко спустилась по спине, следуя за тропой позвоночника и разводя послушные ноги в стороны.

– Не смазывайся, я в ванной сам уже, – Сайтама сообщал о своей предусмотрительности довольно смущенно.

– Вы…

– И не рассусоливай.

Генос на секунду замер; и мягко потер большим пальцем вход, прислушиваясь к срывающимся вдохам; палец легко толкнулся внутрь, а чужие бедра смазанно дернулись навстречу, сбрасывая с себя, наконец, контроль всего остального тела.

Сайтама был разложен на столе так, что на нем мгновенно можно было найти каждую мышцу из анатомического атласа; он вызывал ужасную цепочку мыслей у Геноса о себе же, может, мечущимся в кровати и срывающим белье с матраса или прижатым к стене, чтобы лицо было хорошо видно.

Но прямо сейчас он растекался под Геносом со сведенными со спины локтями, собранными вместе, как сложенные крылья; с пальцами, вцепившимися в древесину стола и оставляющими искривленный желанием след; с гулко подлетающим пульсом, который ощущался, куда ни дотронься; и эта картина была достойна собственного места в отделе долгосрочной памяти Геноса. Под прозрачным куполом и за золотой оградой.

– Генос, ради бога, – Сайтама вслепую дотянулся до чужого бедра, стараясь притянуть ближе.

Под прозрачным куполом и за золотой оградой. И со сторожевым Цербером.

Он вошел, бессильно повинуясь жалобному жесту и нетерпеливому голосу; нагнулся, прижался всем телом к чужому мокрому жару, сокращая расстояние между ними до ничего, запуская руки под грудь и ставя подбородок на чужое дрожащее плечо, вынуждая Сайтаму слегка отвернуть голову. Теперь его голоса теперь было так много, что Генос не знал, за какой звук взяться.

Он шумно подавался вперед и ерзал, а Генос удерживал его за талию и вколачивался так, что Сайтама елозил грудью по столу, который скоро уже должен был превратиться в древесную крошку.

– Из-за нас окна запотеют, – насмешливо сказал он, не в состоянии поднять голову или хотя бы удержать глаза открытыми.

– Вас сейчас действительно волнует именно это?

Оставив одну руку на бедре, Генос обхватил чужой член, быстро синхронизируя ритм и вырывая у Сайтамы хриплый птичий крик; тут же безнадежно целуя в выступающий остов седьмого позвонка и чувствуя, как дрожит под ним бесспорно непоколебимое тело.

Сайтама, млеющий и тающий, надсадно хрипящий, словно заигранная пластинка, в полусознательном состоянии начал сползать с края столешницы, сводя вместе колени и доверяясь рефлексам механических рук, тут же подхвативших и сжавших посильнее. Генос поднял взгляд на глубоко прогибающуюся спину, дугу шеи и прижатую к столу голову; и одновременно с чужим мечущимся оргазмом ощутил бесконечную наэлектризованную волну, полную импульсов и дрожи, разбившуюся в глазах на миллионы сотрясающих сознание искр; накрывшую жадно, беспрекословно и мгновенно.

Не сопротивляясь ей ни секунды, Генос сильнее сжал пальцы на чужих великолепных бедрах, не прекращавшим движение кулаком выбивая последние рычащие стоны, снова прижался всем весом к телу Сайтамы и глубоко вонзил ровные зубы в твердое плечо; чувствуя, как обмякает и расслабляется под ним тело; и как снова наполняется воздухом скрипящая грудная клетка.

***

– Я в жизни не поверю, что это был твой первый раз.

– Я не буду спорить с вами на эту тему.

– У меня ноги тряслись! Когда вообще в последний раз в моей жизни у меня тряслись ноги!

Они полулежали на диване с противоположных сторон, на заднем фоне бормотал телевизор, выдавая новости, которые текли в уши лента за лентой. В полумраке обоим были видны только очертания тел, глубокие отпечатки которых, тем не менее, все еще лежали на руках, спинах и губах.

– Нам стоит повторить, – Сайтама лег поудобнее, явно не подразумевая, что по-настоящему намерен что-то сейчас делать.

– Вам стоит отдохнуть. Я думал, вы потеряете сознание.

– Глупости какие, – он слишком ненавязчиво отвернулся к телевизору. – Мне понравилось.

Генос преданно улыбнулся, наблюдая за бледноватым отблеском от экрана на быстро краснеющих щеках и шее Сайтамы. На его плече набирался краски синяк.

– Я вас укусил, – Генос произнес это с полувопросительной интонацией, как будто сам не до конца верил в такой свой порыв. – Он болит? Простите меня, я словно перестал себя контролировать. Но вы были таким…

– Генос, это мелочи.

– Вы были неотразимы, – он чувствовал необходимость сказать.

Сайтама подставил руку под челюсть, прикрывая ладонью то, как сжимает губы. Несмотря на все, с чем он справлялся до этого, подобные комплименты оставались брешью в самообладании, а ощущение складывалось такое, будто теперь Генос не будет в них сдерживаться.

– Ты тоже, – хоть он и видел тогда перед собой один стол и собственные руки со вставшими венами и только что и успевал подбирать вязкую слюну.

Сайтама с трудом мог всколыхнуть то, о чем волновался меньше, чем полдня назад. Голова была пустая и эта самая пустота приятно опоясывала череп изнутри – кажется, Генос с успехом вытрахал из него все тревоги.

Рискуя врезаться в чужую темно-коньячную чернь глаз, он оторвал взгляд от телевизора и развернулся, но Генос уже облокотился на спинку дивана и запрокинул голову, открывая словно матовое покрытие шеи и погрузившись в наблюдение за сбивчивыми тенями на потолке.

Сайтаме хотелось видеть его таким расслабленным постоянно; чтобы ровные плечи не стояли под прямым углом, а меж бровей не лежала одинокая складочка; чтобы короткие жесткие колоски волос были растрепаны и смотрели в разные стороны, открывая лоб и создавая совсем другое впечатление от внешности Геноса – так его глаза становились больше, а в желтой радужке от света разливалась киноварь, какой не бывает даже в закатном солнце. Знание об одном только существовании такого Геноса было драгоценным даже для Сайтамы, совершенно не знавшего цену многим вещам.

Мысль о том, что он и сам стал ближе к свободе от глухого и бессмысленного груза волнений, была похожа на тех маленьких рыбок, которые точками собирались среди затопленных руин. Маленькая, пугливая и скромного цвета мысль, но она юрко проникала все глубже к нутру.

Боже, надо выпить.

– Генос, пойдем выпьем?

Тот посмотрел на Сайтаму под углом, любопытно наклонив голову как птица, и из-за легкой улыбки выглянули зубы. Генос был готов пойти с ним куда угодно; как, впрочем, и он - с Геносом. Это была простая истина, которая заняла долгий путь, но стоила каждой секунды.

– За ваш счет.

Определенно стоила.