Засохшие лилии

Ганью запечатлела в памяти глаза Нингуан задолго до их встречи, как членов группировки Цисин. Такие теплые, янтарные, словно раскаленный в печи кузнеца корляпис. Такие глаза были у Гуйчжун. Невероятно добрые, в них отражались звездное небо и мечты всех жителей долины. У богини были мягкие ладони, не знающие жестокости, но наполненные нежностью, с которой она направляла свой народ. Ее длинные пепельные волосы, в которые она вплетала глазурные лилии, сверкали на солнце, будто чистейшее серебро.

Маленькая Ганью испытывала к ней наивную детскую влюбленность, такую чистую и искреннюю, что тряслись крохотные ручки и дрожал тоненький голосок. Гуйчжун всегда улыбалась ей лучезарно, чуть щуря свои алые глаза, и ласково целовала в лоб, потом осторожно приглаживала непослушные лазурные волосы маленькой адептки и по-доброму смеялась. Когда она приходила к Хранительнице Облаков, всегда приносила с собой букет глазурных лилий, который вручала Ганью. Та смущенно принимала их и никогда не ела: оставляла их, как напоминание о самой прекрасной богине. Ганью любила наблюдать, как мастерски Гуйчжун создает затейливые приспособления, некоторые из которых потом доставались ей. Порой Гуйчжун напевала известные лишь ей мелодии, а Ганью слушала так внимательно, словно пыталась запомнить легкие мотивы, что так и норовили выскользнуть из головы. Она всегда тенью следовала за богиней, когда та прогуливалась по полям глазурных лилий. Среди своих любимых цветов Гуйчжун выглядела, словно она сама одна из лилий: такая же нежная и мягкая, раскрывающаяся под лучами солнца. Однажды Ганью неловко поинтересовалась у Гуйчжун, почему она богиня пыли, а не глазурных лилий. Та лишь засмеялась и пожала плечами: сама ведь не знала.

Поля глазурных лилий выглядели опустевшими после того, как Гуйчжун ушла. Ушла навсегда, не по своей воле, в полном одиночестве. Ганью стояла среди цветов, на лепестках которых все еще оставалась кровь богини, и не могла понять, как Селестия допустила подобное. Она уже давно не была маленькой девочкой, но слезы лились градом, смывая кровь с глазурных лилий.

Спустя столетия их совсем не останется…

Спустя столетия Ганью встретит Нингуан, и в груди заболит.

У Нингуан абсолютно такие же глаза, как у Гуйчжун: алые, как заходящее в гавани солнце, и мудрые, словно Воля Небес может создавать те же невероятные механизмы, что придумывала богиня. Руки госпожи мягкие и нежные, несмотря на то, как усердно она работала, чтобы править Ли Юэ. Пепельные волосы теми же серебряными нитями ниспадают по спине Нингуан. У Ганью не находится слов, чтобы сказать хоть что-то, когда она впервые видит ее. Затянувшаяся столетия назад рана снова начинает кровоточить. А Воля Небес лишь порой поглядывает на нее, словно вот-вот вспомнит, но каждый раз чужие мысли ускользают из головы.

Но Нингуан всегда улыбается Ганью самой нежной улыбкой, когда устало благодарит за работу. «Я без тебя как без рук», — признается она, покручивая на кончиках пальцев курительную трубку. Ганью каждый раз замечает в ее кабинете несколько глазурных лилий в вазе. Они поразительно долго стоят, словно питаются присутствием Нингуан. Поймав однажды взгляд адептки, женщина спросит нравятся ли ей эти цветы. Получив утвердительный ответ, Нингуан вздохнёт тяжело и совсем грустно проронит, что с каждым годом их все меньше и меньше. «Ты можешь забрать их», — говорит Воля Небес, возвращаясь к бумагам. И Ганью забирает — они ведь напоминают о Нингуан. Когда Нингуан задумывается, она отстукивает ногтями мелодии, и Ганью кажется, что она когда-то давно их уже слышала. Спустя время, Ганью начинает напевать те мотивы из прошлого, а Воля Небес лишь на секунду переводит взгляд с документов на нее, улыбнувшись.

Гораздо позже Ганью обнаружит, как легко становится на душе, когда рядом Нингуан, словно адептка наконец на своем месте. Она не сразу вспомнит, почему так приятно сжимается сердце, когда Воля Небес осторожно касается ее. Позабытое наивное чувство влюбленности вдруг станет таким ясным, когда Нингуан на прощание оставит на ее лбу невесомый поцелуй, а Ганью порывисто обнимет ее, уткнувшись в плечо, наслаждаясь уже не такой мимолетной близостью. Нингуан обнимет в ответ, словно так все и должно быть. И никаких слов не нужно, но всю ночь они проговорят, кажется, о всех вещах на свете.

Ганью была уверена, что звезды свели ее с Нингуан, как иначе она могла быть настолько счастливой рядом с ней? Каждая сложность, встреченная плечом к плечу, каждый праздник Морских Фонарей, проведенный рука об руку, отпечатались в памяти навсегда, где-то с запахом глазурных лилий и мелодиями, спетыми века назад.

Звезды, впрочем, холодны к людским чувствам. Они ли так жестоко отобрали у Ганью Нингуан? Адептка не знала ответ, но слезы снова градом катились по щекам, пока в руках холодело тело ее единственной и любимой. Вокруг не было окропленных кровью глазурных лилий, но повторяющееся воспоминание какой-то особой болью впилось в сердце, оставляя после себя пустоту.

Глазурных лилий не осталось.

Спустя столетия, возможно, зацветет еще одна.