Galanthus nivalis

Весны Сонхва ждет как спасения. Он снова сможет исчезать в лесу целыми днями, сможет пропадать в полях, смотреть часами на реку или переливы трав под потоком ветра. Ему не придется слушать каждый день то, что он вынужден слушать сейчас, возвращаясь после университета или работы, не придется это терпеть. Про него забывают на те дни, а то и недели, которые он проводит наедине с природой.

Сонхва дорожит ей куда больше, чем людьми.

Ни в университете, ни дома, ни на работе ему не находится покоя. Он терпит многое — он терпит все — в надежде на то, что сможет, наконец, сбежать от людей к природе. Что сможет снова собирать цветы в свой альбом, аккуратно подклеивать, оставлять заметки и воспоминания. Что сможет выливать боль в эти записи.

Только начинает пригревать солнце — Сонхва уже не поймать дома или на учебе: он исчезает в лесу. Тот его принимает, защищает, укрывает и обласкивает. Тот его слышит и понимает лучше всех. Принимает любым в свои объятья и старается утешить.

Цветок за цветком Пак собирает в лесу первоцветы. Первыми в дневник ложатся синие, как весеннее небо, пролески.

«<i>Scilla</i>, — пишет Сонхва аккуратным некрупным почерком. — <i>Дикий гиацинт в народе. Считается, что нужно шепнуть ему желание, и феи исполнят его. Означает постоянство и хорошее настроение, веселье</i>».

«<i>Scilla</i>, — дополняет Сонхва. — <i>Поругался с отцом. Я все еще его позор</i>».

Так начинается весна.

Звенит по лесу капель, сходит снег, впитывается в землю. Солнечные лучи подрагивают в каплях, застывших на кончиках еловых лап.

Следующим на белых страницах дневника устраивается такой же белый морозник. Сонхва прижимает его цветным пластырем поперек сломавшегося стебелька, проводит по белым лепесткам пальцами в точно таких же пластырях.

«<i>Helleborus</i>, - Сонхва слегка хмурится, замечая, какими неровными выходят буквы из-под подрагивающей руки. – <i>В народе Helleborus niger называют «Рождественской розой». По легенде расцвел от слез девушки, у которой не нашлось, что подарить Младенцу Иисусу. Означает счастливые мгновения, которые приятно вспоминать, и просьбу развеять страхи и сомнения</i>».

«<i>Helleborus</i>, — руки у Сонхва дрожат сильнее. — <i>Снова драка. Если они продолжат меня поджидать после пар, то придется задерживаться в аудиториях</i>». 

Весна полноценно вступает в свои права. То и дело заметны проблески зелени из-под талого снега, весь лес наполнен безостановочным птичьим гомоном. Становится все теплей.

И только руки Сонхва вечно мерзнут. Он вклеивает в свой странный гербарий темный сиреневый крокус, аккуратно разглаживает лепестки, чтобы были видны оранжевые солнечные тычинки.

«<i>Crocus</i>, — Сонхва на минуту замирает, едва не попадая скопившимися на кончике перьевой ручки чернилами на бумагу. — <i>Шафран. В народе называют «детьми радуги». Вокруг крокуса множество легенд в разных странах, одна из них – о любви римского медика Валентина, другая — о возлюбленном нимфы, третья — о боге моряков, возлюбленном Гермеса. Древние греки считали их символом счастья, цветком утренней зари Эос. Символизирует возрождение и радость, обновление чувств</i>». 

«<i>Crocus</i>, — Сонхва замечает, как вместо чернил на бумагу капают горячие капли с его щек. — <i>Портфолио не приняли в шестой раз. Потребовали исправить и приходить, когда добьюсь большего. Чувство, что им нравится надо мной издеваться. Но именно в этой студии лучшие шансы…</i>»

Когда Пак приходит в лес в следующий раз — он не в силах искать новые цветы для своего гербария. Он присаживается на ствол упавшего дерева и откладывает небольшой блокнот в сторону, зажимает руки меж коленей и даже не контролирует, как начинает раскачиваться вперед и назад. Рефлекс. Но чувства безопасности это не придает ни на секунду. Хочется выть, но горло уже саднит.

Когда что-то случается в его жизни — он каждый раз вкладывает новый цветок. Вспоминает легенды, поверья, символы. И сравнивает значение с тем, что происходит. Цветок — веселье. Сонхва чувствует только грусть. Цветок — новое знакомство. Сонхва все отчетливей ощущает свое одиночество. Цветок — символ успеха. Сонхва проваливается раз за разом. Цветок — гармония и равновесие. Сонхва теряется от хаоса собственной жизни. Цветок — терпение и упорство. Сонхва настолько в отчаянии, что не имеет сил противиться такому количеству обстоятельств. Цветок — счастье. Сонхва так несчастен…

— Надежда.

— А?.. — Пак вскидывает голову на звук чужого голоса и смотрит на незнакомца с растерянностью, еще не до конца вынырнув из своих мыслей. Лес всегда пуст, лес не приводит к Сонхва гостей. Никогда не приводил за предыдущие годы. Лес всегда позволял потонуть в себе и делил Сонхва разве что с полем у реки.

Но сейчас лес привел к нему парня. С ямочками на щеках и такой простой естественной улыбкой, что это, сквозь пелену еще свежих переживаний, кажется каким-то сном, дремой, простой иллюзией.

И этот парень протягивает ему…

— Подснежник, — он улыбается шире, тянет изящный цветок Сонхва. Тот неловко качает головой, не решаясь принять. — Надежда и утешение. Ты же этого ищешь.

— Да, но… — Пак теряется еще больше. Пальцы сжимаются на корешке дневника. Подснежника в этом году там еще действительно нет. Но он всегда пишет рядом «возможность». Ее тоже нет. — Спасибо.

Тонкий стебелек наконец ложится между страниц, Сонхва расправляет, едва касаясь, белую головку на листе.

«<i>Galanthus. По легенде были первыми цветами на земле, выросли из слез Евы после изгнания из Рая. Galanthus nivalis</i>».

Он замирает, не зная, что писать дальше.

— А еще нежность.

Сонхва вздрагивает.

— Вы… Кто вы?

Этот странный парень, который почему-то знает, что Сонхва сейчас запишет «возможность» — и, вероятно, снова подавит в себе горечь, сравнивая с реальностью.

— Сан, — странный парень — Сан — делает шаг ближе и заглядывает в блокнот. Первым жестом Сонхва дергается — рефлекторно хочет спрятать. Но Сан выглядит совсем безобидно, вот так, кверху ногами, изучая надпись. — Не сами выросли, а Бог превратил. В знак утешения.

— С-спасибо, — Сонхва и сам не понимает, как мышцы от чужого спокойного доброжелательного тона расслабляются, а напряжение сходит на нет. Это первый человек, который знает что-то о цветах, чего не знает он сам. И первый, который не высмеивает это глупое увлечение. — Вы…

— Ты. Увидел тебя и заинтересовался, что тут делаешь. Еще сыро, — Сан устраивается рядом на стволе и щурит глаза-полумесяцы. — Ты выглядишь несчастным, если честно. Но это скоро пройдет.

— С чего ты?..

— Потерпи. Когда снова расцветут подснежники — все станет хорошо, обещаю. Просто потерпи.

Сонхва не помнит себя эти дни, пока цветут подснежники. Он говорит с Саном обо всем на свете. Далеко не только о цветах. Он слушает смех и любуется улыбкой. Он делится легендами, он впитывает его рассказы и сам там же, на месте, творит сказки. Они говорят обо всем на свете, и тепло Сана наконец согревает вечно мерзнущие руки. Вместе с пригревающим весенним солнцем сквозь еловые кроны пробивается и надежда на что-то хорошее.

Сонхва больше не пропадает в лесу. Сонхва пропадает в Сане.

Пока тот не исчезает, как только отцветают их цветы.

Это вводит в отчаяние, в бешенство, в несогласие, в исступление. И совсем не сразу после этого приходит принятие.

Сонхва просто ждет. Еще год? Еще чертов год…

Он отсчитывает теперь не от события к событию, а ото дня к дню. Его дневник пухнет и идет трещинами от каждодневных цветов и исписанных до неузнаваемости деформированных страниц. Сменяется на новый, уже на кольцах.

Но Сонхва пишет не только легенды. Он пишет свои сказки и — письма. Он каждый божий день пишет Сану письма рядом с новыми цветами, заботливо вклеенными на страницы. Это уже становится не обычным блокнотом, а настоящей книгой и сборником посланий. Там все так же остаются то пятна от чернил, то разводы на них, то возникают странные методы приклеивания стебельков, то стремительно темнеющие с красного следы пальцев, средь страниц даже прячется несколько квиточков из больницы. А еще там появляются рисунки и крохотные полароидные фото, изредка — билеты на концерт или в кино, вырезки стихов и цитат из книг, даже рисунки. Растения, листья, садовые цветы. Такую книгу почти невозможно носить с собой, но Сонхва исправно держит ее при себе. И ждет. Каждый день ждет.

Но чудес не бывает. Это же жизнь Пак Сонхва.

К октябрю все это начинает казаться бредом воспаленного разума. Сонхва очень нужно было — и ему привиделось. Ничего не исчезло, весь оглушающий мир так и продолжает встречать его на выходе из леса, весь этот мир так и норовит его убить при любом удобном случае.

И Сонхва малодушно допускает мысль, что, может, и правильно делает. И что, даже, ему стоит помочь.

Что не было никакого Сана. Было удушающее одиночество, бесконечный безумный танец, преследующее по стопам несчастье. И пусть из бьющих по голове ошеломляющих событий оно переросло в череду мелких стычек, которые каждый день возможно терпеть и прощать, но они нанизываются одна за другой, как бусины на нитку, и каждая — лишь делает эту нить тяжелей на шее.

Когда опадают последние листья — Сонхва окончательно перестает верить в то, что ему не привиделось. Он безостановочно просит: пожалуйста, покажись, пожалуйста, подтверди. Пожалуйста, дай знать, что ты правда был.

Пожалуйста, спаси меня, я не переживу эту зиму без цветов.

Сонхва сидит на том самом стволе упавшего дерева, когда сквозь ветви деревьев лес начинает укрывать первый снег. Все заканчивается. Все засыпает. Все умирает.

Он не контролирует, как покачивается вперед-назад и как вытирает рукавом слезы, а затем и вовсе — срывается в болезненный вой. Глаза застилает туман. Все это было так глупо, столько месяцев он верил в собственный сон, столько месяцев позволял себе забыться в собственной больной фантазии, столько месяцев надеялся…

Слышится хруст снега.

Сонхва вскидывает голову, из-за мутной пелены слез не видя перед собой почти ничего. Кроме зеленого проблеска. Совсем неестественного на свежем белом покрове.

Он судорожно вытирает глаза ладонями и — неверяще смотрит перед собой на землю. Из-под снега выглядывают подснежники. Зеленые крепкие листики, тонкие стебельки, белоснежные головки.

— Я же обещал — надежда и утешение.

В звуке такого знакомого голоса отчетливо слышно весеннее тепло.

«Galanthus nivalis. Подснежник белоснежный. В народе “снежинка”. Означает надежду, утешение и... нежность».