Не тает, не горит

После того случая между ними всегда было какое-то напряжение. Оно было тягучим, вымораживающим и пламенным, как противостояние самих их стихий. Кэйе казалось ироничным, что мороз ощущал он, будучи крио, плавясь в лучах своего бывшего брата. Также бесполезно не мог почувствовать, хоть каплю тепла в свою сторону, стараясь поговорить с ходячим обжигающим пламенем, которое уже дано не оказывает ни малейшей попытки его согреть. Но, вопреки всему, он всегда чувствовал тепло где-то в области рёбер, даже когда из уст Дилюка слышались оскорбления, даже когда эти самые рёбра болели из-за перелома после их недавней стычки. Дилюк, казалось, даже не чувствовал тепло, которое исходило как от неискренних, напускных, так и от солнечных, обращённых ему украдкой, улыбок Кэйи. В нём лишь разгорался огонь злости и обид, в руках лопались от высокой температуры и силы бутылки в таверне, а перчатки даже не помогали избежать ущерба, ведь гнев так тяжело порой сдержать.

Их постоянное противоборство видели все. Джинн лишь сказала, что Кэйа должен держать себя в руках, ведь он пример и один их руководящих лиц Орда Фавониус, а это накладывает много обязательств. Лиза качала головой, обращаясь с советом о том, что им давно пора решить их Дилюком проблемы, и попросила не доставлять ещё больше проблем действующему магистру, хотя Кэйа и сам знает про её бессонные ночи за работой. Сидя с молчаливой Розарией в тавернах, он видел в её глазах упрёк за своё бессилие и упёртость, но она не читала лекций и не давала советов, зато слушала его пьяные бредни, накрывая своей его ладонь, иногда помогая дойти до его дома, когда тот едва переставлял ноги после нескольких бутылок вина, уже за это он был ей благодарен. Венти поглядывал на них обоих, странно улыбался и называл дураками, тем не менее переживая за братьев, не имея прав влезать в их отношения.

Кэйа думал о том, что было бы, если бы Крепус не взял в семью того мальчика, оставшегося под проливым дождём в ожидании отца на несколько часов близ винокурни. Ни за что он не променял бы эти радостные моменты, которые были в его детстве и юности, тёплую семейную атмосферу не предпочёл бы родному отцу, который возложил на него тяжёлый груз, оставив одного мокнуть и мёрзнуть с надеждой на его скорое возвращение. Он вспоминал, как заболел на следующий же день, Аделинда готовила ему травяной отвар, а мужчина, который подобрал его домой, как грязного бездомного котёнка, бережно клал руку ему на лоб, проверяя температуру. Дилюк читал книги новому брату, рассказывал, как прошёл день, и разные истории о себе, своих друзьях и семье.

Кэйа размышлял. А если бы он не сказал тогда о том, кто он, свой страшный секрет, хранимый много лет? Он жалел о принятом давно решении. Но ничего не поменял бы, потому что тогда хотелось быть честным перед Дилюком. Перед тем, кто заставлял его сердце биться часто, когда они обнимались или дурачились в шуточных перепалках, когда они неловко касались губами друг друга, чувствуя взаимную симпатию и первую любовь, которая казалась вечной и нерушимой. Но сейчас Кэйа только и делает, что лжёт, надевает маску, не показывая, как сильно всё ещё любит. Даже флиртуя с девушками, он делает вид, что всё так, как и должно быть, что он весел и беззаботен в общении с людьми и самим собой. Сидя за барной стойкой, говоря комплименты Дилюку, получает в ответ лишь взгляд алых глаз, полных презрения, желания прогнать прочь и чего-то ещё неуловимого.

Кэйа же хранил в себе все эти чувства, радуясь возможности видеть его, односторонними разговорами, полными флирта, и словесными жаркими спорами, переходящими в драки. Он не считал себя достойным даже этого, но не переставал выводить Дилюка на эмоции, хотелось быть для него кем-то, но не пустым местом. И если тот на его зол, пусть срывается за всё то, чем Кэйа испортил ему жизнь. Он будет и дальше его раздражать, лишь бы тот и дальше испытывал к нему хоть какие-то сильные чувства. Даже если это ненависть. Саднящие каждый месяц синяки его не волнуют, он проводит по жёлто-зелёным заживающим пятнам, улыбаясь, а после прогибает спину, чтобы резко опустить голову на стол в своём кабинете, ругая себя за своё ничтожество, за то, что не может не то чтобы отпустить свою любовь, но хотя бы не причинять боль и не раздражать Дилюка. А затем ещё раз повторит удар головой о стол, и ещё, пока не почувствует звон в ушах.

Несмотря на свои долгосрочные и мучительные чувства, он продолжает усердно выполнять свою работу. Пишет отчёты, после которых даёт себе отдохнуть за бутылкой вина в компании друзей и хмурого бармена с красными волосами. Помогает рыцарям, наставляет новичков, подкидывает задания Ноэль, не переставая говорить о её усердии Джинн. Отправляется на задания, которые не редко в одиночку выполняет, а после часто игнорирует указ действующего магистра пойти к Барбаре за лечением, не видя причин для волнения и в тайне наслаждаясь каждым опасным рейдом, адреналином в крови в случае опасности, грозящей лишением жизни. А после ковыряется в едва заживших царапинах и ранах, чешет их, раздирая корку крови, пуская её вновь стекать по предплечьям, плечам или груди, закусывая нижнюю губу от боли и странно улыбаясь. Потому что понимает, что заслужил.

Капитан кавалерии сегодня на ночном патруле, он несколько раз обходит вокруг стен города, не встречая никого, кто мог бы представлять опасность размеренной спокойной жизни жителей. Проходя около облюбованного рыбаками места, он услышал нечеловеческий смех и звуки ударов тяжёлого меча о плоть. Кэйа остановился около арки стен, скрываясь от глаз сражающегося Полуночного Героя и наблюдая за битвой с двумя пиро и тремя гидро магами бездны. Окружённый красными всполохами огня, одетый во всё чёрное, даже в такую погоду в тяжёлом сюртуке с меховой обшивкой и тёплых перчатках, использующий двуручный меч человек был в маске, но не узнает его только совсем глупый. Кэйа глупым не был, но был по уши влюблённым и хорошо знал своего некогда брата, знал о его презрении к рыцарям и стремлении защищать город. Он не мог не узнать его сразу же как увидел в первый раз в амплуа Полуночного героя. И каждый раз, когда на патруле слышал звуки битвы, он скрывался в ночной темноте и безучастно смотрел на поединок. Он бы хотел помочь, но знает, что Дилюк сильный, он справится. Знает, что он слишком гордый, чтобы принимать чью-то помощь, тем более от Кэйи.

Сквозь языки пламени видно, что Дилюк двигается чуть медленнее обычного. Обходя обожжённые тела гидро магов, он надвигался на оставшихся, используя только физическую силу, ведь огонь не потушит другой огонь. Его движения были точны, но меч слишком тяжёлый, и хотя сегодня он всего немного более уставший, чем обычно, но Альберих легко это замечает. Замечает также и телепортировавшегося за спину героя второго пиро мага бездны, который незамедлительно атакует несколькими струями пламени. Ноги Рагнвиндра подкашиваются, он не успевает уклониться, после чего отпадает на спину, поднимается снова, опираясь на меч, чтобы продолжить схватку. Кэйа с беспокойством смотрит, но так и не идёт на помощь, лишь наблюдает. А герой был объят пламенем, скинул горящий сюртук, продолжая одиночные атаки. Но в конце концов, получив множество ожогов, падает на одно колено, одной рукой держась за меч, другой за голову, едва покачиваясь, медленно падает на землю. И только это заставило Кэйю выйти, чтобы быстро справиться с его противниками. Он подходит к лежащему телу, смотрит, поджав губы, недовольный упрямством Дилюка и своей трусостью. Аккуратно поднимает обессиленного брата, подбирает обгорелую одежду, чтобы унести их к себе.

Он ожидает реакцию при пробуждении Рагнвиндра, его гнев и ненависть, но не может простить себе то, что он испугался выйти ему на помощь. Он скажет, что просто нашёл его во время обхода, но было слишком поздно, чтобы отнести его в собор. Кэйа донёс свою ношу до дома, расстелил постель, посадил на неё Дилюка, снимая почерневшую от пламени одежду. Затем набрал ведро с водой, чтобы оттереть сажу и грязь. Очистив тело, достал с полки с верхней полки мазь и зелье, которые регулярно даёт ему Альбедо. Обработав ожоги, переодел пребывающего без сознания, чтобы уложить его на постель и накрыть одеялом. Спящим он был выглядел уставшим, но не таким хмурым и закрытым, лишь пара морщин выступала на лбу. Кэйа присел около кровати, он потратил два часа, чтобы привести его в относительный порядок и обработать травмы, сейчас может безнаказанно смотреть на Дилюка, поднимает руку, убирает от лица пряди волос, пытается разгладить морщинки на лбу, затем легко касается их губами, плавно переходя к виску, к щекам, одной рукой оглаживая скулу. Рагнвиндр опять морщится, вздыхает и поворачивает голову ближе. Кэйа пользуется возможностью, обхватывая губами мочку уха, лизнув открывшуюся шею, покрывая короткими поцелуями.

Чувствует себя отвратительно, используя бессознательное тело возлюбленного, наслаждаясь своими действиями, осуждая себя за аморальность. И пребывая полностью в своих мыслях, не замечает, как сначала дрогнула рука Дилюка, как он резко открывает глаза, а затем садится на кровать и поднимает руку, чтобы схватить его за шею так сильно, как может, едва проснувшись. Альберих понимает, что пойман с поличным, нервно улыбается, сглатывая слюну и прикрывая глаза, едва выговаривает «прости». Смотрит, как Рагнвиндр медленно встаёт, надвигаясь и не отводя пылающих гневом глаз. Кэйа делает шаг назад, а затем еще, ещё, пока не спотыкается и не падает на спину, за собой роняя и Дилюка, рука которого из-за падения ещё сильнее надавила на горло. Ему не страшно, но кашель незамедлительно подступает, а на глаза наворачиваются слёзы, даже после того, как хватка ослабла до простого касания, он хрипит в попытках отдышаться. Винодел смотрит более осознанным взглядом на бывшего брата и понимает, что едва не отправил его на тот свет. Он перемещает руку, поглаживая его подбородок, наклоняется, сцеловывая мелкую солёную каплю с глаза Кэйи, который хочет остаться в этом моменте, так близко-близко с объектом своих непрошенных чувств, чтобы и дальше оглаживали его лицо немного грубой на ощупь и действия рукой. Дилюк зол, Кэйа это понимает, терпя болезненные многочисленные щипки за шею, рвано хватая ртом воздух, хочет и боится положить ему руки на плечи, но они безвольно лежат на полу. На нём привычная рубашка, но без меховой накидки.

— Отвратительное декольте, — говорит Дилюк, расстёгивая пару пуговиц, поначалу легко очерчивая ногтями узоры на груди, переходя на резкие царапающие движения, — как же раздражаешь. Каждый раз вижу тебя по ночам, а ты всегда смотришь.

Кэйа наклоняется голову вперёд, неосознанно стараясь защититься от ногтей, старается перехватить чужие руки, не применяя силы. Он мог бы легко остановить уставшего, почти не отдохнувшего винодела. Наверняка ему больно из-за множества ожогов, но тот лишь сгибая ноги в коленях, садясь на бёдра Альбериха, немного ёрзает, чтобы удобнее сесть, прекратив царапать, уже просто сжимая и оглаживая его бока, губами проходится по свежим царапинам, вдыхая запах крови и ощущая её металлический неприятный вкус. Плавно проходится пальцами по рёбрам от живота и до шеи, иногда задевая соски, вызывая судорожные вздохи. И взгляд внимательный, изучающий что-то ищет на лице Кэйи, которому уже тяжело думать о чём-то, кроме наливающейся тяжести в штанах и о том, что он не понимает, что происходит и почему. Он кладёт руки на грудь винодела, не отстраняя, но смотрит внимательно с целой смесью эмоций, устало и с грустью, несмотря на необъяснимую радость и возбуждение.

— Дилюк, ты не понимаешь, — начинает Кэйа шёпотом, — что ты делаешь? Ты будешь жалеть о том, что делаешь. Опомнись, — он продолжает и не верит, что сказал то, что должен, а не просит продолжать, взять его сейчас же, испить без остатка, трахнуть так, чтобы он не мог сидеть ещё неделю.

— Мы оба хотим, так что нет проблемы, — Рагнвиндр опускает руки на бёдра, чуть сжимая их, прихлопывая, пока Кэйа закусывает губу, стараясь даже не дышать. — Я тебя ненавижу, за то, что случилось с отцом, за то, что ты вошёл в мою жизнь, за то, что я не могу перестать думать о тебе. Но вместе с тем хочу тебя. Если переспим, это пройдёт. Я хочу овладеть тобой, — он немного придвигается вперёд потираясь через брюки.

Альбериха повело только сильнее из-за его слов, он знал, что брат его ненавидит, но не о том, что он тоже испытывает это сексуальное возбуждение из-за него. Он думает, что это не то, чего Люк хочет, на самом деле, скорее всего, он хочет выместить на нём свою злость и обиду за все эти годы. Даже если и так, он примет его в любом случае. Если ему сказали, что это на один раз, то он возьмёт всё от этой ночи, которая скоро подойдёт к концу. Кэйа поднимает руки, чтобы расстегнуть одежду с винодела, но тот хлопает его по рукам, собирает их и держит над головой рыцаря, прижимая к полу. И целует, облизнув чужие прохладные мягкие губы. У самого Дилюка губы потрескавшиеся, шершавые и сухие из-за внутренней пиро энергии. Очень горячие, обжигающие. Или же так только кажется. Они охватывают нижнюю губу, язык проходится по зубам, а Кэйа сразу же отвечает, обхватывая руками шею. Языки сплетаются, а зубы стучат при случайных столкновениях. Рыцарь слегка царапает его шею, пропускает через пальцы мягкие волосы, то оттягивая их назад, то прижимая к затылку, пока винодел продолжает серию щипков уже на рёбрах лежащего под ним и вертящегося. Они соприкасаются возбуждёнными членами через несколько слоёв ткани, целуются до тех пор, пока Кэйа не отстраняется, чувствуя головокружение, и пытается отдышаться.

— Давай перейдём на кровать, — предлагает он, приподнимаясь на локтях. Дилюк встаёт с него, затем запускает руки под Кэйю, поднимая его и доносит до кровати, не особо бережно бросает его, отпихивая одеяло на пол.

— Масло на выдвижной полке. Люк, сделай это, — руки рыцаря тянутся к полке, но их перехватывают и кладут на шнурки чёрных свободных штанов, не скрывающих возбуждение.

Альберих медленно тянет их и скорее переходит к рубашке, еле пропуская маленькие пуговицы через узкие петли, сдерживаясь, чтобы не порвать нитки. Спуская рукава, припадает к ним, целуя мышцы и шрамы, оставшиеся после их схватки тогда. Ощущает вину, сильно сжимая свои запястья, несколько раз легко касаясь губами дел рук своих, жалея о причинённой боли. Смотрит на ожоги, проводит цепочку поцелуев по плечам и предплечьям с привкусом мази. Он берёт в руки тёплые ладони, уже доставшие необходимое, нежно смотрит, обращая внимание на зажившие рубцы, подносит их к лицу, чтобы поцеловать каждый из них и приложить ладони к своим щекам, продолжая целовать их. Дилюк смотрит на него, в глазах легко читается возбуждение, немного смеси злости и какого-то тепла. Он убирает руки от чужого лица, чтобы снять с него одежду, хорошо, что без всей его чепухи вроде корсета или накидки. Мучается с узкими джинсами, едва чувствуя на своей шее зубы и слабые укусы привставшего для его удобства Кэйи.

— Перевернись, — хмурится винодел, закончив с бельём, сам же переворачивая его.

Снимает с себя остатки одежды, пока Альберих приподнимается на локтях и коленях, чувствуя тяжесть в ногах и руках и лёгкую боль в желудке, потому что последний раз питался лишь вином почти сутки назад. Рагнвиндр опускает руки на чуть смуглые ягодицы, раздвигает их и опять отпускает и, погладив одну из них, резко ударяет раскрытой ладонью, вызывая вскрик, повторяя несколько раз, слушая сдерживаемые стоны Кэйи, кусающего в нетерпении губы.

Дилюк тянет ладонь к его лицу, а тот берёт её своими руками, подносит ближе, вбирая в рот два пальца, тихо посасывает их, стараясь не кусать суставы на месте соединений фаланг. Выпускает изо рта, поочерёдно облизывая языком каждый, и опускает его руку к своей груди, трёт соски и подтянутый живот. Кэйа хочет больше, ближе и жарче чувствовать его, он приподнимается, подбирается, обнимая его колени своими, задницей прижимаясь к чужому паху, притираясь спиной к тёплой груди. Запускает руки за спину, чтобы положить их на его талию, а голову откидывает.

— Поцелуй меня, — просит Альберих, касаясь чужих губ, чувствуя зубы на губе и привкус крови, кружащий голову. Даже если бы хотел, он уже не сможет остановиться. Нет, они не смогут.

Поцелуй превращается в борьбу, в танец языков, побеждает Дилюк, положивший ладонь на вставший член Кэйи, и сквозь поцелуй чувствует стон. Рыцарь отстраняется, чтобы найти флакон с маслом, брошенный где-то на кровати, убирает пробку, опустив сначала один палец в жидкость, затем второй. Вернувшись к поцелую, опускает руку для подготовки, но понимает, что так неудобно. Он поворачивается к Рагнвиндру всем корпусом, прикладывая силы, чтобы опустить его на кровать, сам садится сверху, продолжая их битву языками, а рукой смазывает ложбинку меж ягодиц, проталкивает палец на одну фалангу, привыкая, постепенно продвигая дальше, пока по его члену едва касаются пальцами, дразня. Дилюк берёт его за руки, отводя их в сторону, сам окунув пальцы в масло, принимается растягивать его двумя пальцами, разводя их в стороны и соединяя, проникая внутрь и отпуская. У Кэйи сбивается дыхание от его рук и языка, вылизывающего обкусанную шею. На третьем пальце он не может сдержать стон, приглушая его зажатыми в зубах руками.

— Люк, мхм, — просит Кэйа, толкаясь бёдрами, — скорее… пожалуйста.

Дилюк убирает руки и ловко переворачивает их, меняя местами, аккуратно опуская на простыню. Прикусывает внутренние стороны, довольно улыбается слыша вздохи сверху, прикусывая и оттягивая нежную кожу, пока Альберих с нежностью массировал и направлял его голову.

Рагнвиндр приподнимается на локтях, припадая в коротком поцелуе к его губам, руками приподнимая и раздвигая шире чужие колени, пощипывая их, после перемещает одну руку ему на член придавливая и отпуская, гладит, большим пальцем проводит по головке, другой рукой придвигает свой член. Кэйа чуть поднимается на локти и виляет задницей, коснувшись промежностью его члена, медленно насаживаясь на него и сдерживает вскрики с именем возлюбленного, только громко охнув и простонав. Начинает привыкать под медлительные движения Дилюка, уже сам толкнувшись до упора, чуть скривившись от боли, и падая обратно спиной на постель. Не веря, смотрит на красную макушку, оставляющую багровые пятна около сосков, не знает, куда деть руки. Привыкая, он уже не сдерживает стоны, не смущается звуков, наполнивших комнату. Чувствует запах пота, мускуса и немного гари. Кладёт руки Дилюку на плечи, впиваясь ногтями, когда тот болезненно кусает его за все места, до которых дотягивается: живот, грудь, запястья, плечи, ключицы, — везде останутся синяки, но это никого не волнует.

— Си-сильнее, — протяжно взвывает Кэйа, запинаясь от боли укусов, обвивая ногами поясницу возлюбленного.

Дилюк, раскрасневшийся и вспотевший, придерживает его, резче толкаясь бёдрами, на каждый толчок слыша рваные вдохи. Ему нравится то, что он видит. Перед ним лежит тот, кто вызывал в нём двоякие чувства, в своей ненависти и своей любви он доволен тем, что тот лежит под ним, стонет и выкрикивает его короткое детское имя, возвращающее в то время их юности с первыми чувствами и неприкрытой симпатий, когда между ними не было двух стен, построенных обоими травмированными молодыми людьми. Он замедляет толчки, но Кэйа только сильнее придвигается к нему, то насаживаясь, то отодвигаясь, старается двигаться быстрее, игнорируя стреляющую в пояснице боль.

— Люк, ох… — Кэйа едва ли не хнычет, ожидая больше страсти, больше касаний, сильнее, глубже, — я скоро…

Он понимает Альбериха, придерживая его за поясницу, быстрее двигает бёдрами, сжимая его тело до боли. Член Кэйи едва касается и трется о его живот, Дилюк подносит руку к его лицу, чувствуя его язык и слабый укус на мышце кисти, а после гладит облизанной ладонью его член, сжимает, охватывает и двигает в ритм толчков. Сердце громко и часто бьётся в груди, Альберих подозревает у себя тахикардию с главным симптомом: безграничная любовь к Дилюку. Он чувствует, что осталось совсем немного, продолжает теснее прижиматься ногами, пока Рагнвиндр ускоряет движения рукой. Он уже на грани, слышит мычание и глухие стоны возлюбленного, который замахивается и ударяет по ягодице Кэйи. Он вскрикивает снова, сжимается, кончая, и обмякает, произнося имя любимого.

— Я люблю тебя, — почти неслышно говорит он, но его не и слышат.

Опускает ноги, не давая времени себе на передышку, придвигается на четвереньки ближе, прижимаясь щекой к паху Дилюка, вдыхая запах, и берет член в рот, у основания помогая себе рукой. В несколько движений языком обводит узоры, вбирая чуть глубже и двигая головой под одобрительные слабые стоны и руку, сжимающую его волосы в кулаке. По дыханию понимает, что должен ускориться.

— Кей, — глухо и тихо шепчет Дилюк, отпуская его волосы, пока он проглатывает и облизывает его член от остатков спермы.

Кэйа ложится рядом, прихватив с пола одеяло, накрывая их обоих. Возможно, всё налаживается, как ему кажется. На утро он скажет, как сильно его любит и всегда любил. После секса не лучший момент для признания. Это будет тяжело, но они обязательно справятся вместе. Без недомолвок, научатся открываться и доверять. Ведь они нужны друг другу.

Наутро Кэйа просыпается, не чувствуя рядом тепла тела родного человека. Он встаёт, оглядывает комнату, но Дилюка нет. Даже сгоревший сюртук он забрал с собой и ушёл. Альберих растерянно огляделся, но не забывал про вспыльчивый характер бывшего брата. Возможно, винодел просто ушёл на винокурню, там всегда много дел. Пусть подумает о случившейся близости, ему нужно время для принятия решения, иначе он просто взорвётся. Вечером Кэйа приходит в таверну перед закрытием, он знает расписание смен барменов, он хочет поговорить. Но винодела нет. Чарльз сказал, что мистер Дилюк попросил сегодня выйти за него с удвоенной ставкой. Наверное, ему нужно ещё время. Кэйа решает, что даст ему подумать до тех пор, пока тот не примет решение. Он готов ждать положительного ответа сколько угодно, всегда, но лучше бы побыстрее. Через два дня он вновь приходит в таверну, Дилюк уже протирал посуду и расставлял бутылки, готовясь к закрытию и не обращая внимания на гостя.

— Люк, — наигранно весело, вновь играя роль уверенного в себе, обращается Кэйа к нему, — привет… Я хотел тебя увидеть.

— Забудь, — бросает ему Рангвиндр, даже не обернувшись, сжимая пальцами переносицу и закрывая глаза. — И прозвище это глупое забудь, и произошедшее ночью. Такого больше не будет, — он возвращается к нижним полкам, чтобы не оборачивается и не смотреть на Кэйю. Он сорвался, он не хотел с ним сближаться. Он уверен, что брат отравил его жизнь и будет отравлять её дальше, если они будут вместе. Они уже были одной семьёй, а его отец тогда умер. Кэйа даже не пришёл на похороны после их драки и приобретения глаза Бога. Их отношения ни к чему не приведут, кроме боли, Дилюк ничуть в этом не сомневается.

— Я не хочу тебя видеть сейчас. Покупай вино и уходи, — он встаёт, поворачиваясь к Кэйе, который в миг потерял свою маску и выглядел брошенным котёнком.

— Я тебя понял... Но то, что произошло, это было неплохо, — он довольно быстро взяв себя в руки, натягивая улыбку, которая уже не выглядит такой искренней. Больше похоже на улыбку человека, которому сначала дали надежду, а потом разбили все до единой мечты.

Кэйа выходит из таверны, подойдя к переулку, присаживается, опираясь на холодную стену и сдерживая тошноту.

Под огнём лёд всегда тает, сам затухая от мороза. Так же и с ними. Раз так, он не будет лезть к нему. Он будет просто молча наблюдать и дальше, но уже на большем расстоянии. После этой ночи Дилюк уже не слышит ни одного комплимента, никакого флирта от бывшего брата, почти не видит его в таверне и на ночных рейдах. Чувствует необъяснимую пустоту, но не пойдёт к Кэйе с перемирием. Он слишком гордый и слишком много натерпелся от него. А Альберих уже давно устал искать с ним контакт и предпочитает и дальше сражаться с монстрами не на жизнь, а насмерть, напиваться с друзьями в смены Чарльза, а Дилюк и не спрашивает у своего работника про брата. Стены между ними стали толще, прочнее. Чтобы их разрушить придётся много работать над собой, ища все способы, изменяясь и, что важнее, открываясь другу другу. Но между ними слишком много произошло, слишком много боли и обид. Стены не разбиваются и не разобьются никогда.