Когда солнце заходит, всё вокруг становится безумно загадочным, с виртуозным отпечатком теней. Густые и тёмные, они скрывают в себе всё то, что человек когда-либо боялся или, возможно, страшился принять, будто то его худший кошмар или же какой-то порок, за который люди вокруг ему спасибо не скажут. Все боятся темноты так, словно в неизвестности есть что-то непременно плохое — неожиданность, убийство или же просто кровь, чёрт его знает, но мало кто даже может помыслить о том, что темнота — это своего рода спасение, она кутает, скрывает тебя от ненужных косых взглядов. Ты закрыт за её плотным заслоном, он тебя защищает, греет и позволяет сделать всё, что ты хочешь. В темноту можно сбежать, в темноту можно погрузиться до самой макушки, побыть, наконец, одиноким, в конце концов — просто предаться меланхолии, вялым мыслям и замереть статуей, глядя на звёздное небо. 

Воздух немного прохладный сегодня. А ещё ветерок, лёгкий и нежный, доносит аромат цветущих деревьев в саду. В такую погоду дышится как никогда хорошо, а обилие красок вокруг всегда заставляет немного грустить, вспоминая самое счастливое время, когда всё было легче и проще, когда боль невыносимой и бесконечной тоски грудь не терзала. 

— Помнишь, как мы с тобой обещали друг другу, что навсегда будем вместе и никогда не расстанемся? 

Лёгкий сквозняк, нежно касаясь лица, унесёт прочь всякую боль, все слова, что прорвались наружу в тишину, нарушаемую, пожалуй, лишь только стрекотнёй громких цикад. Он стоит, готовый рассыпаться, как всегда рассыпается в темноте на этом самом балконе, но почему-то становится на мгновение легче — можно вдохнуть. Такой сильный обычно — он и сейчас несгибаемый, — просто иногда хочется прикрыть устало глаза, чтобы вспомнить нежность черт кого-то невыносимо любимого, постараться снова почувствовать запах, уже полустёртый, почти что забытый, осевший на сердце почти невесомым остатком. 

Он не музыкант, не поэт, но именно так оно ощущается. Тонким слоем, что облепил внутри всё, и никуда не уходит, не исчезает — если б случилось, наконец-то, обратное, было бы намного, чёрт возьми, легче.

— Где ты сейчас? — цикады всё ещё поют свои вечные песни, громкие, но успокаивающие — наверное, это покажется странным, но они действительно будто бы убаюкивают, слегка расслабляют после шумного дня, проведённого среди людей и в делах по самые уши. 

— И когда придёшь убить меня? А, Юнги? 

Лёгкий сквозняк, нежно касаясь лица, унесёт прочь всякую боль. Понесёт по холмам, по горам, к небу подымет, чтоб её разорвало где-то там, так высоко, что обратно не вернётся к ним вниз. 

Но старые глубокие шрамы даже время не вылечит, а он, чувствуя по щекам всё-таки внезапную влагу, позволяет себе этой ночью рассыпаться. 

Раз. 

Один только раз.