выбирая, где жить, выбирай материк пустой:

там никто не творил ни истории, ни вселенной,

там никто не платил за невзрачный речной постой.

астрономию там обнаруживай неизменной,

неизменной настолько, чтоб снегом пошла зима.

наступает конец сей прекрасной, чуднóй эпохе —

революция, знаешь, такой себе вид с холма,

где друг в друга камнями бросают чертополохи.

неземные видения, стёртые в порошок,

отдают кисловатой прогорклостью тёмной бронзы.

перед сном загадай, чтобы всё было хорошо,

чтобы дом стороной обходили ветра и грозы.

ты король, император, наверное, государь,

твоя экосистема расходится слой за слоем

и тропической зеленью множится календарь,

оставляя возможность хоть здесь умереть героем.

динозавры на склонах тоскливо жуют траву,

грустно в море плывёт мезозойская черепаха —

что-то можно увидеть как будто бы наяву,

словно эта судьба остаётся секундой взмаха, 

номерами, билетами, цифрами на окне.

твои царства сменяет период полураспада,

геометрию — сосны и ели на той стене,

до которой и трёх четвертей прошагать не надо,

чтобы выстроить в очередь чьи-нибудь адреса,

чтобы высветить звёздами божьего храма паперть.

иногда и у нас ведь случаются чудеса.

расстилается кружевом долгой дороги скатерть,

поднебесная высь закрывает лицо луны.

выбирая страну, выбирай деревянный ярус:

вечнолесье спасёт от холодной, немой войны.

человечество просто ещё не фильтрует ярость,

космодром — лишь пункт выдачи мест,

провианта, снов.

в позапрошлом столетии ты бы пошёл на площадь

и осваивал новое прямо с самих основ.

возникает вопрос: а кому б тогда стало проще?

всюду хаос, руины, облезлые этажи,

квадратичность развалин: соборов, часовен, башен.

к батарее причастные, тёплые зёрна ржи

согревают намёком: конец-то не так уж страшен...

но в груди созревает, ломает, ревёт, болит, —

отмените, пожалуйста, действо закона ома! —

продолжается жизнь и случается неолит

чьим-то голосом собственным: «здравствуйте. вы не дома».

вот флоренция, питер, венеция, третий рим —

только перед глазами жестокая сцена казни.

стать бы бабочкой, да, оступившийся пилигрим?

злая жажда нутро электрическим током дразнит.

выбирая свой дом, о фундаменте не забудь:

выбирай лимонад, философию, бетельгейзе.

ты — пространство и время, галактика млечный путь,

ипостась твоя, значит, куда-нибудь да пролезет.

одиночество гор, облака, листопад, такси.

двести лет бы никто никогда не нашёл помехой,

если б смелость имел осторожно судью спросить,

сколько метров сжимаются в точку под гнётом эха.

а сансара смеётся, по тонкой ходя струне,

ей привычно летать, два крыла распрямив, на воле.

ты тихонько идёшь, продаёшь "терафлю" весне,

за черту заступаешь на злаковом летнем поле,

чтобы встретить медведиц, как старых своих подруг,

с кем ты вместе ловил радианты ночной рыбалки.

неизвестный апостол скрывает тебя от вьюг,

и ему искры сердца совсем для тебя не жалко.

был декабрь. шёл снег. на границах — пурга. покой.

безмятежность тянулась от солнца и до плутона.

девятнадцатый век стало можно достать рукой,

стало можно в стихах развивать диалог платона,

выбирая мечту и цветной хоровод планет.

остановка в пустыне напомнит, что ты не умер.

возводя в абсолютно плюгавую внешность «нет»,

вспоминай, что вообще-то физически дух безумен,

что века, как и кровь, навсегда поглотит земля.

ты играешь с зимой на мгновения до цейтнота,

корабли и сугробы, серебряный шпиль кремля.

иногда голова — лишь вместилище долгой ноты.

иногда горький опыт безбожно суров, тернист.

ты подумай: а что безвозвратно стирает пятна?

на твоём подоконнике цвёл один декабрист —

без метели, без стужи, без права брести обратно.

тебе кажется: надо молиться, поскольку сил

не хватило собрать мысли в кучу. слова наружу,

что настолько мозг мал, что ты словно всё пропустил,

что расстрелянной птицей упал в дождевую лужу...

наступает последняя в мире твоя зима,

под собой погребая кусты, города, солому.

перекраивай суть. вместо «как вы сошли с ума?»

чьим-то голосом хриплым промолви:

«привет. вы дома?»