Льдинка

Сумерки — лучшее время для грусти и одиночества. Граница между днём и ночью, между тем, что есть, и тем, чего никогда не было и не будет.

Лучше всего зимние сумерки, бледно-голубые, морозно-колючие, когда никто и носу на улицу не высунет и уж точно не станет искать. Но и летние, когда наконец-то холодает, подойдут для грусти. На камнях набережной, у самой воды, зеленоватой и тёплой, можно плакать спокойно. Никто не помешает, никто не найдёт...

Да и кому вообще нужна потеряшка, одна из десятков таких же брошенных?

Всхлипнуть, стиснув зубы по привычке, стереть щекочущие слёзы, хотя хочется плакать, выть от обиды и знакомого одиночества. А слёзы... Слёзы — это не страшно, плакать не страшно, никому всё равно нет дела...

Чужая рука, холодная и мягкая, опускается на плечо, осторожно поглаживает.

— Не плачь, малышка. Иначе растаешь от слёз, как льдинка...

Отпрянуть, дернуться от неожиданности, от звука незнакомого голоса — а что вообще нужно этой странной женщине, так легко положившей ей руку на плечо? Кто она такая и как сумела подобраться неслышно?

— Кто ты? — Голос позорно дрожит. Так сразу и не успокоишься. — Что тебе нужно?

Женщина смотрит на неё спокойно и ласково, — улыбка скользит по тонким бледным губам, — говорит тихо:

— Ты ещё не знаешь, но я такая же как ты, льдинка. Я просто хочу, чтобы ты не плакала. И всё...

Как я? Смотрит с недоверием на незнакомку, которая почему-то не кажется чужой. Будто её бледное лицо с чёрными глазами уже отпечаталось в памяти — когда-то давно, много лет назад, то ли наяву, то ли во сне...

Но вслух спрашивает коротко и почти твёрдо:

— Какая «такая же»?

— Тоже из ледяных, — отвечает женщина и тут же спохватывается, — ох, ты же ещё ничего не знаешь! Скажи, тебе когда-нибудь снились вечные туманы и льды? Миры, в которых нет и не может быть ничего кроме холода? Пустота, где почти нет света?

И чуть слышно, с затаенной надеждой прибавляет:

— Может, ты хоть немного помнишь Нифль?

Туманы? Сны, полные холода и туманов? Туманов из мельчайшей пыли, в которую рассыпаются воздух и камень, холодные и мёртвые, о-бес-тепленные? Сны, где крошечные клочки тепла выпивает охотник, добравшийся до них первым? А много тепла убило бы самого охотника... Эти сны казались пугающими, но в то же самое время завораживали.

И Нифль... Слово короткое и пустое, потому что часть, потому что оторвано от целого. Или это чьё-то имя?

Но вслух она отвечает осторожно:

— Туманы я помню. А кто такой Нифль, понятия не имею.

— Не кто, а что, — улыбается женщина. — Можно сказать, что Нифль — это страна. Страна туманов, так его когда-то называли люди.

— Как в мифах? — правила игры наконец-то приняты. — Я читала, в начале времён не было ничего. Только страна огня и страна льда.

— Муспельхейм и Нифльхейм, — кивает незнакомка.

— И живой мир родился между ними, когда искры упали на льдины и растопили их, так?

— Так, да не совсем, льдинка. Но что-то люди действительно смогли угадать. Муспелль и Нифль существуют, но пространство, привычное людям, возникло вместе с ними. На стыке, рядом, одновременно, но никак не позже. Не там, где огонь коснулся льда, а там, где изначально не было ни того, ни другого.

— А при чём здесь я? — Уже пора бы перестать верить в сказки. Даже в странные и страшные, проникающие в её сны. — Зачем мне Нифльхейм? И почему ты зовёшь меня льдинкой?

Женщина отвечает очень тихо, с каким-то странным блеском в глазах:

— Потому что ты и есть льдинка, а холод Нифля часть твоей истории. Часть тебя. Ты — элементаль, льдинка, частичка Нифля в человеческом теле. Ты элементаль, и я тоже.

— Да ну?! — Разум говорит бежать прочь, подальше от сумасшедшей, но почему-то рядом с ней замирает сердце, как при встрече с чем-то давно знакомым, но безнадёжно забытым. Хочется остаться с ней, чтобы во всём разобраться и вспомнить. И это лёгкое и звенящее «льдинка»... Оно звучит точно потерянное имя, хотя это и вовсе кажется бредом. Но если она — льдинка, то кто же тогда черноглазая незнакомка? Снежная Королева?

— Не знаю, что ты обо мне думаешь, — качает женщина головой, — едва ли что-то хорошее, но всё же... Знай, что ты не единственная элементаль среди людей. Нас на Земле на самом деле много — и ледяных из Нифля, и огненных из Муспелля.

— Я с ними встречусь? — спрашивает с безумным удивлением.

— Может, когда-нибудь, — кивает элементаль. — Если не со мной, так с другими, льдинка. С людьми, в которых есть частичка нашего колдовства, или элементалями.

Элементали, колдовство, льды... Почти сказка, глупость, сплетающаяся с реальностью.

Она качает головой:

— Я не понимаю.

— Возьми. — Элементаль протягивает ей блокнот, толстый, слегка потрёпанный, несмотря на твёрдый переплёт. Она медлит, не решаясь взять его, но элементаль осторожно улыбается:

— Не бойся, это просто подарок. Абсолютно честный. Ничего не бойся.

Не бояться, когда говорящая с тобой женщина может раствориться прямо в воздухе? Не бояться, когда в чужом блокноте — дневнике, не иначе — ты находишь записи о людях, которые на самом деле и не являются людьми? О поисках и попытках осознать себя, о метаниях и страхах такой же, как ты, девочки, оказавшей совсем не человеком? Тоже о «льдинке»...

И этот блокнот — её память о встречах и прощаниях, одиночестве и радостях. А ещё об элементалях и колдовстве. Странные объяснения, больше похожие на фразы из учебника для взрослых, чем на что-то по-настоящему волшебное. Энергия, передача тепла, атомы и структура материи; нейронные связи, какие-то непонятные изменения в клетках; всё слишком сложно, совсем не похоже на сказку. И рисунки, множество рисунков. Среди них один, самый живой и цепляющий — синевато-серая холодная пустота, полная кружащейся тёмной пыли. Нет света, нет тепла, только мертвенное безмолвие. Нифль. Один рисунок из множества других, акварель, отражающая впечатление. Нельзя нарисовать Нифль, ведь человеческие глаза его не видали и никогда не увидят, но можно создать образ, запечатлеть то, что напомнит о нём, о дрожащей тишине в вечной бездне. О покое.

Есть нечто иное в подаренном блокноте — лица, человеческие тела, но странные, жуткие, с высвеченной из-под кожи сетью нервов и кровеносных сосудов, с темнеющими сквозь них — или всё-таки вокруг? — полупрозрачными костями? Кем нужно быть, чтобы рисовать такое? Или... Кем нужно быть, чтобы так видеть мир? Воспринимать живую плоть вывороченной наизнанку?

Приглядевшись, она видит: чудовищные рисунки вклеены в блокнот. И странный вопрос на полях, единственное слово, начертанно знакомым летящим почерком.

Кто?

Далеко не сразу она замечает подпись на рисунке, бледную, почти выцветшую. Мелкие английские буквы под странными колюче-угловатыми значками складываются в имя, такое же жутковато-притягательное, чужеродное, пугающее.

Loptr.

Кто это?

Блокнот, полный странных зацепок, имён, описаний и формул, хранит множество тайн. Он кажется ключом к чему-то неведомому, тёмному, почти зловещему. И всё-таки этот подарок — отблеск надежды, сияющей, точно зимнее солнце.

Она больше не одна такая. Она больше не будет одинокой. Она ещё встретит тех, кто поймёт её, тех, кто станет её друзьями. Каждый раз, когда уверенность начинает таять, она открывает блокнот, изрисованный и исписанный, листает его, вдыхает странный сладковатое-холодный запах.

И слезы замерзают, а на душе становится спокойно и светло, будто среди вечных арктических льдов.