Если Данте спросят, когда именно он понял, что его чувства к Кэт сложно назвать исключительно дружескими, он не сможет ответить. Потому что сам не знает, каким образом это получилось. С каких пор тощая умная девчонка с многообещающими способностями и талантом влипать в неприятности вдруг стала таким важным и нужным человеком. Он не знает этого, как не знает и того, что станет с ним, если она вдруг исчезнет.
Данте размахивает мечом, отгоняя от Кэт налипающих демонят, и матерится сквозь зубы, когда удаётся, наконец, выдернуть её за шкирку из круговерти приключений. Он встряхивает её, приводя в чувство, и шумно высказывает недовольство, в то время как Кэт щурится от света и часто моргает, глядя на него удивлёнными глазами. Данте хочется в прямом смысле вытрясти из тщедушного тела дурь, которая заставляет её каждый раз рисковать собой ради того, кто этого недостоин.
Хотя дурь в отношении Кэт — неправильное слово. Дурь больше подходит Данте, потому что его внезапную симпатию к маленькой заурядной девчонке с незаурядным талантом никак иначе и не назовёшь. Дурь, блажь, временное помутнение — слов так много, а смысла всё нет. И Данте даже не пытается его найти, потому что прекрасно осознаёт, что у этих чувств нет рамок. Они либо есть, либо их нет.
У Данте к Кэт они есть. У Кэт к Веджилу они есть. А вот у Верджила к Кэт — нет.
Данте может многое сказать о своём брате и о его отношении к заглядывающей ему в рот Кэт, но всё так или иначе смахивает на ревнивые попытки переключить её внимание на себя. А выглядеть глупым юнцом Данте не улыбается. Особенно в её глазах, которые большей частью направлены на профиль брата. Хочется быть тем, на кого можно и нужно положиться. Тем, кто сумеет защитить и уберечь от неприятностей. Данте хочет стать таким человеком для неё, поэтому решает перво-наперво перестать вести себя как кретин. И перестать сравнивать себя с Верджилом.
Кэт маленькая, тонкая и хрупкая. Она всегда смотрит прямо, внимательно, пристально — до такой степени, что Данте волей-неволей чувствует себя обнажённым до самого скелета. И, что странно, ему не хочется закрываться, наклеивать лишнюю шелуху, обрастать противоречиями и стенами. Потому что взгляд Кэт оставляет ожоги на коже, которые хочется чесать до кровавых следов. А когда она неожиданно прикасается к Данте — случайно, невзначай дотрагивается до предплечий, сжатых кулаков или жёстких, мозолистых от рукояти меча ладоней, — он прижимается губами к этим местам и закрывает глаза, представляя, что целует её пальцы. Это глупо и слюняво — Данте сам признаёт, но ничего не может с собой поделать. Кэт удаётся сотворить с ним то, что не смогли выбить ни годы, ни возраст, ни трудная жизнь — он начинает верить в себя так, как не верил никогда.
Данте иногда думает, что Кэт похожа на котёнка — до смешного храброго, который шипит, выгибает спину, пушит шерсть, топорщит усы, но не убегает и не прячется. Она стоит на своём до последнего, несмотря на страх и подгибающиеся колени. И даже если неприятности дышат в затылок, Кэт дрожит, но не сдаётся. Потому что она не взрослая лоснящаяся кошка, она — котёнок. Тощий, уличный, привыкший к тяготам жизни котёнок, которого взять на руки и пригреть на груди мешают только впивающиеся в кожу острые когти и искрами мечущаяся в глазах паника.
Данте не боится когтей, не боится боли и тем более не боится быть отвергнутым. Куда страшнее для него оттолкнуть Кэт — надавить, дожать и напугать до смерти. Потому он и медлит. Касается губами кожи, сублимируя ощущения, и обещает себе, что когда-нибудь перешагнёт это. Он сможет.
Когда-нибудь, но не сейчас.
Она красивая, думает Данте, разглядывая сидящую неподалёку Кэт, которая прижимает колени к груди и задумчиво смотрит в окно. Он вздыхает про себя и припоминает сны, которые уже не первую ночь заставляют его просыпаться в холодном поту и с такой эрекцией, что ею можно крушить стены.
Он скользит взглядом по длинным худым ногам, запинается на узких выпирающих коленках и сам себя останавливает, чтобы не бередить воспалённое воображение. Ему и так хватает фантазии, воспроизводящей всё до тошноты подробно: и обхватывающие его талию ноги, и впивающиеся в плечи маленькие, коротко остриженные ногти.
Данте кажется, что будь он лунатиком — уже давно совершил бы что-нибудь, о чём наутро всенепременно пожалел. Он уверен, что сумеет доставить Кэт наслаждение, заставит её тело звенеть струной под его пальцами, но не хочет торопиться. Время ещё не пришло. Вот когда оно придёт, Данте из кожи вон вылезет, но сделает всё правильно, без эгоистичного желания удовлетворить похоть, потому что Кэт — его Кэт — важнее. Намного важнее, чем всё остальное.
Данте хватает Кэт за руку, тащит её за собой, лавируя между руинами некогда большого здания, и останавливается только после того, как она спотыкается от усталости и утомлённо вздыхает. Прошедшая битва измотала её до невозможности. Сам Данте усталости не чувствует, он взбешён из-за её долбаной храбрости и безрассудства. Но ещё больше его раздражает, что всё это ради ублюдка Верджила.
Данте со злостью думает, что позови он её в пасть самому Дьяволу, она согласится без раздумий, потому что лю… нрав… симпат…
«Да ну нахер!» — сердито обрывает он себя и сжимает в ладони рукоять меча, чтобы успокоиться и не наорать на измученную Кэт. Она этого в любом случае не заслуживает. Проще вернуться в гостиницу и прописать недовольство по холёной роже Верджила. Кэт его, конечно, потом пожалеет, зато Данте выплеснет ярость. На том он и решает.
Развернувшись к тяжело дышащей Кэт, Данте замирает, сжимает губы и крепче стискивает её пальцы. Она покачивается и сипло кашляет, и Данте неожиданно ощущает внутри тёплую волну, которая медленно прокатывается по телу снизу вверх. Сам не до конца понимая, что делает, он тянет Кэт на себя и, поймав её удивлённый взгляд, обнимает одной рукой за плечи. После чего наклоняется и почти невесомо касается губами волос на её макушке.
— Не глупи больше, — мрачно советует он. — Лучше не шутить с этими мразями, а то потом хуже будет. — Он отстраняется и, когда Кэт кидает на него пристальный взгляд, игриво подмигивает, кривя губы в усмешке. — Не будешь слушаться — отшлёпаю. Я серьёзно.
Кэт моргает, кажется, целую вечность, затем неуверенно улыбается в ответ, жалобно изогнув брови. Данте страдальчески вздыхает, проглатывает распирающий горло ком и одним движением накидывает капюшон ей на голову. Сегодня на него и так обрушилось достаточно, чтобы за одну секунду всё переварить. А эти глаза, которые просвечивают его рентгеном, только добавляют несуразицы в полный пьянящего дерьма коктейль.
Не выпуская пальцев Кэт из ладони, Данте поворачивает в сторону гостиницы и медленно, насколько позволяет шаг, направляется прочь от руин здания. Он ведёт за собой маленького и до глупости храброго котёнка и думает, что первый рубеж пройден, дальше должно получаться проще и лучше. Он верит в себя и не сомневается, что с помощью Кэт сможет свернуть не только горы, но и шеи всем врагам. Ведь теперь Данте мало безрассудно погибнуть во имя благой цели. Теперь ему до боли хочется жить, чтобы сделать жизнь дорогого ему человека чуточку лучше. Ради этого он будет сражаться и ради этого победит, чего бы ему это ни стоило.