— В следующий раз я тебе ни за что не уступлю! Я просто тебя жалел!

— Не путай уступку с усталостью, высочество. Да самый последний джинн и то видел, что я тебя натурально вымотал. Так что твоя ошибка в обороне была закономерной, а моя победа, соответственно, — предсказуемой и более чем заслуженной.

— Вот еще! Больно ты зеленый, чтобы думать, что можешь меня измотать. Только-только стал фамильяром, а уже помышляешь назваться чемпионом? Ха! И не мечтай!

— Но я же тебя одолел. Значит, могу.

Кхнему покровительственно похлопал шедшего рядом лисьего принца по разлохмаченной после длительного поединка макушке.

— Нет, не можешь. Еще раз повторяю, я поддавался! Нарочно! Если не веришь — пойдем повторим. И тогда посмотрим, кто из нас будет глотать пыль!

— Ха-ха, ну уж нет! Дай мне сначала насладиться чудесным ароматом превосходства над одним длиннохвостым зазнайкой.

— Наслаждайся, наслаждайся, — золотистый хвост в отместку шлепнул ему пониже спины. — Даю слово, в следующий раз я тебя так разобью, что еще на целую луну песок в горле застрянет!

— Но тогда я не смогу с тобой пить, а значит придется тебе играть с Крокодилом в «Священный призыв» один на один.

— А-а-а, стой, мы так не договаривались! — в голосе принца задребезжала настоящая паника. — Кхнему, не бросай меня с ним! Иначе я тебя по-настоящему прокляну! В Голодное Ущелье заведу!

Они препирались до самого постамента с плоским навершием, на котором мерцала магическим голубым управляющая панель, — одно из наиболее восхищавших новоиспеченного королевского архитектора изобретений Алого Короля.

Небольшой хитроумный механизм контролировал открытие и закрытие огромных дверей-плит, по-другому потребовавших бы усилий как минимум полдюжины здоровых мужчин. Кхнему погладил панель двумя пальцами, наблюдая за массивной плитой, с плавностью бегущей воды отъезжающей вверх, и подумал, что стоит использовать что-то похожее для модификации движимых фундаментов Аару.

— Мы не сильно опоздали?

— Ба, а вот и его высочество вместе с господином Кхнему. Проходите, не стесняйтесь. Лорд аль-Ахмар как раз закончил, — первым встретил их ворчливый бас Царя Крокодилов.

Открывшаяся дверь пропустила фамильяров в ярко освещенную залу, большую часть которой занимал круглый каменный стол. На столе были разложены десятки папирусов и свитков с длиннейшими выкладками цифр и названий, вперемешку с различными картами, схемами и всеми остальными важными для собрания бумагами.

За столом восседали неизменные трое: Крокодил, Ибис и Баран, легендарные цари-советники повелителя песков. Владыка обычно возглавлял их четвертым, но судя по тому, что сейчас его место пустовало, брюзжание Крокодила было оправданным. Кхнему и Тамим действительно серьезно опоздали, увлекшись боевой тренировкой.

— Лорд аль-Ахмар изволил два раза послать за вами джиннов, друзья мои, — мягко укорил Царь Ибисов, глянув на них поверх своего веера.

В отличие от Крокодила, Ибис не имел привычки повышать голос или ворчливо бубнить. Может, это было связано с тем, что он был самым молодым из троицы, а может быть и с тем, что он частенько распахивал для них двери своих покоев и угощал неплохим медом и финиками. На вкус Кхнему Ибис казался слишком уж жеманным, чтобы придавать этим приглашениям какое-либо серьезное значение, — но с другой стороны, иметь его на своей стороне было приятно.

— Ничего страшного. Владыка аль-Ахмар хвалил ваше стремление проводить время вместе и просил передать, что будет с нетерпением ждать вас обоих в верхних купальнях, — успокоил Баран.

— Повелитель очень добр к вам, — хмыкнул Третий советник, вздергивая крокодилье рыло. — Возможно, даже слишком.

— Да мы всего лишь немного задержались! — тут же ввязался в спор принц. — В этом нет большого преступления.

— За это «немного» солнце успело укатиться до горизонта. И это далеко не первый раз, когда вы вообще не задумываетесь о времени. Ни вы, ни господин архитектор. А знаете почему?

— Ну и почему же? Давайте, советник, скажите!

— Боюсь обидеть, ваше высочество.

— Так и быть, обещаю оставить ваши конечности при вас, — досадливо махнул хвостом Тамим. — Ну, смелее же!

Крокодил переглянулся с Бараном и Ибисом. Несмотря на то, что ранее он остался в меньшинстве, сейчас Кхнему заметил, как Баран едва заметно кивнул.

— Потому что все, что вы делаете — это развлекаетесь. Вкусная выпивка и увеселительные выдумки, — вот что для вас, фаворитов его величества, единственно важное! Вы вообще не задумываетесь о чем-либо, кроме самих себя. Сомневаюсь, что даже если бы вы явились вовремя, вы бы хоть что-то поняли из нашей беседы!

— Ах, да как будто вы обсуждаете что-то важное! — принц закатил глаза. — Из столетия в столетие это снова или жалобы других девяносто восьми городов на Гюрабад, или протесты правителей Гюрабада против их жалоб. Даже Муркия и Органа столько не требуют от Ахмара, сколько это позволяет себе Гюрабад. Наверняка опять пустяковая тяжба с соседями!

— Ошибаетесь, Тамим, — хлопнул веером Ибис. — То есть, в другое время я бы восхитился тем, как вы упростили всю нашу кропотливую работу с делами королевства, но сейчас Гюрабад действительно не причем. Напротив, что удивительно, о нем не было вестей уже вот как полвека…

— Полвека?! — внезапно перебил Кхнему, не обращая внимания на то, как Тамим возмущенно засучил ушами. — Подождите, вы сказали полвека?

— Именно так.

— Не может быть.

Кхнему не мог поверить, что прошло столько времени. Он ведь провел во дворце всего пару-тройку лет с того дня, как Ахмар его спас! Он был в этом уверен!

— Вы ошибаетесь, Второй советник. Я ведь из Гюрабада, это считается? А я не мог прибыть ко двору полвека назад!

— О чем я и говорил, — вполголоса фыркнул Крокодил.

— Ох, конечно нет, вы не так меня поняли, — взмахнул летящими рукавами Ибис. — Я говорил о нашей связи со смертными оттуда, она прервалась сравнительно недавно. Вас же, Кхнему, лорд аль-Ахмар привечает в Ахтамуне вот уже как второй век.

Видимо, шок на его лице проступил настолько явственно, что Ибис даже захлопал по парчовому поясу в поисках нужной связки ключей.

— Моя память царя-летописца еще никогда мне не изменяла. Но если изволите, господин, то я, разумеется, принесу старые книги записей, и мы посчитаем точно.

— Да нет, оставьте.

Кхнему показалось, что пол дворца ушел из-под его ног. Он пошатнулся и схватился за плечо принца, чтобы не упасть, ибо после слов Ибиса до этого надежная реальность вдруг разом стала эфемерной, как мираж, растворившийся в лучах зенитного солнца.

Двести лет! Он прожил во дворце Ахмара целых двести лет, не зная бед и забот.

А ведь он обещал маме, что вернется домой.

***

Большая граненая деталь, выскользнув из-под неплотно прижатой заглушки, возвестила свой удачный побег радостным металлическим звоном.

Приземлившись на ребро и покатившись в сторону так кстати оказавшихся на ее пути высоких ножек книжного стеллажа, она имела все шансы затеряться в слою зашкафной пыли, чтобы потом через несколько лет загадочно вновь появиться на свет в запутавшейся щетине веника, — но все ее триумфальные планы оборвал вдруг взявшийся из ниоткуда носок сапога.

Деталь разочарованно звякнула и покорно упала прямо в подставленную ладонь.

— Мадам Фарузан, у вас шестеренка убежала, — позвал Хайтам, обращаясь к взбитой мятной копне, спрятавшейся за полуразобранным механизмом.

— Кто там? Ой, положите на стол. Хотя стойте, какая именно деталь? А впрочем не важно, сейчас я буду, подождите! Две секунды!

Голубые хвосты закачались активнее, на пол из раскрытых механических внутренностей просыпалась еще пригоршня запчастей, и женский голос сплел удивительно-мелодичное ругательство из семи мертвых языков сразу, затем громко извинившись за неподобающую лексику на традиционном разговорном.

После этого в сторону отлетел угрожающего вида инструмент, сопровожденный восклицанием потерявшего вдохновение художника, и только потом на свет вылезла мадам Фарузан собственной персоной, чистой рукой устало оттирая лоб.

— Ой, да это же мой любимый Хайтамчик! А я тебя не ждала так рано! Заходи, заходи, присаживайся!

Как только она опознала в визитере своего любимого студента, профессор сменила сгущающийся гнев на милость, напрочь забыв о механизме и о потерянной детали, и засуетилась в поисках угощений.

— Ах, совсем ничего нет вкусненького. Но могу предложить воды, — извинилась она, отгребая с края кафедры ненужные чертежи. — Я просила выделить мне свободную мастерскую Кшахревара, объясняла, что из-за Вайрамбакхи в кабинете форс-мажор случился, но генерал махаматра мне на это сказал знаешь что? «Вот у него бы и спрашивала», что бы это не значило…

— Воды достаточно, не волнуйтесь. Благодарю вас за заботу.

— Ну ладно, — она хрустнула плечами и с энтузиазмом плюхнулась в кресло. — Тогда расскажи мне, как прошла поездка. Нашел, что искал? Или передумал с темой работы? У тебя все еще есть время выбрать другое направление, если пустыня больше не привлекает. Я могла бы дать тебе один из моих проектов-

— Нет, мадам, все в силе. И кое-что я действительно нашел, правда, для полноценного исследования, боюсь, этого все еще недостаточно. Но оно послужит весомым финальным аргументом, если все сложится.

Хайтам бережно достал подаренное лордом Мораксом сокровище.

— Можете взглянуть сами.

Пока Фарузан восхищенно настраивала увеличительную линзу, чтобы лучше разглядеть каждый завиток в несомненно подлинных древних строках, он кратко пересказал, как именно обнаружил столь удачный артефакт.

Выдуманная история исключала из себя тесное общение с якобы почившим властелином Гео, зато была крепкой в своей незамысловатой простоте: гильдия приключений откопала в заповедных горах адептов таинственную шкатулку и продала ее известному ювелирному дому; но так как и там никто не смог ее открыть, она отправилась на дальние полки, пока ее не увидел проезжий студент-Хайтам и с помощью своего лингвистического гения не расшифровал письмена на крышке, забрав в награду содержимое. Таким образом, по правилам Академии он получал полное право присовокупить документ к материалам исследования и распоряжаться им по своему желанию до тех пор, пока работа не будет заверена комиссией.

— Фантастика! — воскликнула Фарузан, дочитав до конца и отложив линзу в футляр. — Да мало кому из мудрецов доводилось держать в руках что-либо, написанное самой Богиней Цветов. А тут еще такое неоднозначное содержание!

— Я подумал о том же.

— И я понимаю, что ты имеешь ввиду. При всей его уникальности, для комиссии одного этого письма будет не достаточно. Им можно завершить работу, развенчав теорию о любви царя Дешрета и Пушпаватики со стороны последней. Однако основная часть все еще должна быть посвящена именно Дешрету и его личности, чтобы в итоге это закономерно привело нас к мысли, что он изначально никак не мог завести отношения с Богиней Цветов.

— Все так, мадам, поэтому я пришел к вам. Я бы хотел оформить заявку на исследовательскую экспедицию в пустыню Колоннад.

— Ой, конечно, конечно! Вот это похвальный настрой, птенчик! Если хочешь сделать что-то стоящее, материалы нужно добывать самому, а не теоретизировать, сидя в четырех стенах, возводя бессмыслицу в куб…

Фарузан залезла под стол, с грохотом переворачивая папки бумаг в поисках нужного бланка.

— Так давно никто у меня не брал экспедиций, что и формуляры куда-то все подевались… Хайтамчик, дорогуша, тебе ведь не нужен наш ученый-сопровождающий? Все равно Кавех справится лучше, чем все свободные сейчас хирбады вместе взятые, да и вдвоем вам будет веселее, чем с кучкой скучных стариков. Верно я говорю?

Хайтам не ответил, и шуршание под столом сразу же стихло.

— Хайтамчик? — профессор вынырнула обратно к своему креслу, недоверчиво вглядываясь в его лицо. — Ты ведь планируешь экспедицию вместе с Кавехом, да?

Еще месяц-другой назад он бы согласился без промедлений. Отправиться вдвоем с соседом в пустыню, чтобы из первых рук самого архитектора Аару узнать о том, какими были фамильяры и королевство тысячи лет назад, звучало как сбывшийся чудесный сон.

Но сейчас Хайтам сомневался. Последние события значительно углубили и без того заметную пропасть между ним-смертным и его божественными любовниками, и заставили задуматься об их истинных мотивах Кавеха и Тигнари за оберткой красивой легенды о пустынном правителе.

— А вы не можете выписать разрешение на одного, мадам? — попытался уйти он вопросом на вопрос.

— Если поссорились, то лучше вам скорее помириться, — заявила Фарузан, даже не дослушав до конца. — В одиночку слишком опасно, особенно для неподготовленного студента.

— У меня есть Глаз Бога. И я знаю основы владения мечом.

— Сила элементов решает далеко не все проблемы.

— А вы сами? Разве вы не выезжаете в пустыню в одиночку?

— Поверь мне, если бы у меня было с кем — я бы одна и шагу не ступила! — внезапно резко выкрикнула она, плохо скрывая нервную хрипотцу. — Особенно когда однажды этот шаг уже стоил мне столетнего заключения в лабиринте.

Хайтам виновато потупил глаза. Он так сосредоточился на своих проблемах, что невольно не заметил, как подобрался слишком близко к больной теме профессора.

Эти сто лет, которые мадам Фарузан провела под толщей песка в невовремя захлопнувшейся древней ловушке, широко обсуждались в Академии, — но сама Фарузан в обсуждениях почти не участвовала. Как она говорила, для нее это не было научным подвигом, вопреки восхвалениям других ученых. Пусть за это время она переписала тысячи страниц пустынного языка и совершила не один прорыв в механике пазлов, цена этих знаний оказалась слишком высока. Песчаный плен безжалостно оторвал ее от семьи и друзей, вернув уже в совершенно незнакомый новый мир.

— Извините, я не подумал. Я не хотел вас расстроить, мадам.

— Ничего. Я сама виновата, что сдуру потеряла голову, когда мне пообещали место хирбада. А ты уже достаточно взрослый, чтобы не наделать глупостей.

Профессор нерешительно потянула себя за хвост, кривя губами.

— Хайтам… Давай так. Бланк я тебе подпишу. И я могу плюнуть и силой приставить к тебе няньку-ученого, и тогда ты на меня обидишься, зато я буду спокойна. Но я не хочу обижать тебя, и уж тем более нарочно подрезать тебе крылья. Ты все-таки мой любимый орел среди вашего курса неучей!

— Но? — уныло продолжил Хайтам, догадываясь, куда она клонит.

— Но ты же не заставишь меня зазря переживать, правда? Я не на пустом месте беспокоюсь, птенчик! Я недавно была в деревне Аару, там как раз выкопали замечательную почти целехонькую призму, — так вот, госпожа Кандакия настоятельно советовала мне повременить с экскурсиями. Говорят, в последнее время в пустыне неспокойно.

— Если бы за стеной было спокойно, стены бы не было, — заученно повторил Хайтам расхожую фразу главного мудреца Азара.

— Да не в этом дело! — отмахнулась Фарузан. — Ходят слухи, что пустынники-наемники все чаще оказываются подставными, разрывают контракты на полпути и грабят доверенные им караваны. Их группы маленькие, но сплоченные, а мора с припасами нужны им, чтобы спланировать нападение на столицу. И у них феноменально много поддержки среди местных, потому что они придумали называть себя наследниками короля Дешрета.

— Наследниками Дешрета?

— Глупость такая, согласись! «Истинные» потомки короля, тоже мне! Еще и врут, что он взаправду жив!

«Вы не поверите, но есть люди, готовые поклясться, что он прямо сейчас сидит перед вами»

— Разве пророчества о возвращении Алого Короля не составляли всегда значительную часть культуры пустынников, мадам?

— Это конечно, — Фарузан пожала плечами. — Но в том-то и дело, что все эти предания — всего лишь фольклорные образчики! Обросшие множеством суеверий за столько лет, конечно, учитывая повсеместную малограмотность, но тем не менее! Дешрет исчез еще в прошлом тысячелетии, и за это время все, кто заявлял о себе как о короле песков, были или мошенниками, или сумасшедшими.

Хайтам усмехнулся про себя.

— А что если окажется, что один из них не врет?

— Такого не будет, — хмыкнула Фарузан. — Это ты не слышал про бедняжку Малиха! Я помню, о нем судачили еще когда я была первокурсницей. Он был отличным преподавателем лет триста назад, умным, начитанным. А потом он вдруг помешался на Дешрете, и из него будто всю жизнь высосали.

— Жизнь… высосали?

— Точнее и не скажешь, птенчик. Он не мог ни спать, ни есть, стал тощим и бледным, как скелет, но его ничего не волновало, кроме Дешрета. Он мог часами стоять на одном месте и что-то бормотать про возвращение короля, а потом вдруг рвать на себе волосы в истерике, что это он должен стать им. Я не знаю, откуда у него появилась эта одержимость, но по словам его учеников, на него было просто больно смотреть. Всего лишь одна отлучка за стены Академии, не знаю уж, что он там нашел, Зону Увядания, ядовитых змей или какой-то проклятый артефакт, но вернулся он совсем другим. Его словно лишили всего живого, оставив одну пустую скорлупу.

— И что с ним стало?

— В своем безумии Малих уже не мог работать и становился попросту опасен, так что мудрецы лишили его статуса ученого. Они хотели отправить беднягу в Аару как изгнанника, опороченного и без какого-либо содержания, — но, к счастью, его спасли, выхлопотав вместо этого переселение на академических правах. Разница небольшая, но для того, чтобы встать на ноги, в любом случае нужны средства. Даже в таком месте, как Аару, — Фарузан грустно прицокнула. — Ах, кстати, это сделал твой хороший знакомый, мастер Тигнари! Кажется, говорили, что он был с ним в довольно близких отношениях. Спроси его об этом подробнее, если сочтешь нужным.

— Я спрошу.

О, он обязательно спросит, подумал Хайтам. Потому что как-то же так получилось, что он услышал эту важную историю впервые не от него, а от мадам Фарузан?

Тигнари и правда было бы неплохо с ним объясниться.

Но до рейнджера, занятого в Гандхарве, все еще было полдня пути. А вот второй его долговязый белобрысый товарищ как раз таки очень удачно проживал от Хайтама буквально на расстоянии вытянутой руки: у противоположной стены в одной комнате общежития. Кавех не мог не знать об этом случае, — справедливо рассудил он, вспомнив, насколько тесной была связь между фамильярами, — и забрался на кровать с ногами, в ожидании старшего заполняя оставшуюся часть экспедиционного бланка.

***

Гюрабад лежал в руинах.

Пока он бежал к виднеющимся на горизонте треугольным вершинам башен родного города, у него еще теплилась глупая надежда, что Ибис разыграл его, и что он найдет ступенчатые своды дворцов такими же расписными, а маленький домик матери на окраине — полным стелющегося дыма пряных благовоний, которые Этта использовала в гадательных ритуалах.

Но казавшиеся издалека незыблемыми городские стены вблизи обернулись изрешеченными и разбитыми. Подступы к воротам были усыпаны кусками каменной крошки, а сами массивные врата охранялись не отрядом вооруженных воинов, как это было принято, а только молчаливыми статуями с отвалившимися головами.

Гюрабад был пустым и безжизненным.

Кхнему вихрем пронесся вдоль стены, отыскивая глазами знакомую дорогу среди плачевно выглядевших улочек. Дом матери примостился в самом конце в тупике, облепленный, как пчелиными сотами, такими же простыми четырехстенными лачугами других соседей из района бедняков.

Архитектор заработал много серебра на царской службе, прежде чем отрекся и оказался под судом, но Этта так и не согласилась перебраться в дом попросторнее, как бы сын не уговаривал. Богатство у нее ассоциировалось исключительно с царем Парвезраваном и ее несчастной долей придворной певицы, так что все серебро она тратила на помощь приходящим и на пропитание его беглому отцу.

«У тебя золотые руки, йабни*», — шептала она, когда Кхнему падал перед ней на колени, каясь в обворожительности царских речей. — «Если Кисра Парвезраван, пропади его род под тысячью проклятий, дает тебе мрамор и алмазы, будь осторожен. Прими их, чтобы не гневать его. Используй их, если такова его воля, но очисти их от скверны царского владения. Посвяти богам, как велит тебе сердце. Пусть мы с Нефуматом и не сможем пройтись под сводами твоих великолепных дворцов и помолиться прекрасным статуям, ты навсегда останешься нашим любимым сыном…»

Гюрабада, которого он знал, больше не было.

— Мама!

От родного дома, того самого маленького, но любимого им дома, в котором он провел все свое детство, остались лишь две покосившиеся стены. Зияющая раненая пустота на месте прежней уютной комнаты встретила его поднявшейся взвесью белой пыли. Пылью было покрыто все: разломанный в щепки стол, захрустевшие под ногами черепки благовонных ваз, какие-то тряпки, в которых Кхнему с трудом признал материнины платья.

Горестный стон гулким эхом разлетелся по мертвым руинам.

Кхнему упал на колени, дрожащей рукой обводя блеклые бурые волны на одном из черепков — эту вазу в подарок маме он расписывал сам, как раз незадолго до того, как на стройку Сада пришел Кисра Парвез. Тогда узоры были не бурые, а ярко-красные, как горячая молодая кровь, бурлившая в жилах златокудрого юноши, задумавшего во что бы то ни стало сделаться гордостью семьи. А Этта положила в вазу терпкую кору сандалового дерева и цветы скорби: символы ее вечных переживаний за будущее сына и прошлое несчастного мужа.

Стиснув зубы, он выбросил осколок, поднял голову и еще раз огляделся. Все было сломанным и разбитым, но время не могло единолично сыграть такую злую шутку. Погром выглядел так, как будто прежде чем опустеть, дом Этты, да и остальные жилища в округе, оказались разорены. Дикими животными, возможно, — или злыми людьми, желавшими не наживы, а только варварского наслаждения.

— Отец…

Новая мысль вдруг овладела им, и Кхнему вскочил, направляясь к проломленной стене.

Будучи изгнанником, его отец не мог поселиться в Гюрабаде вместе с законной женой и ребенком. Но и покинуть Гюрабад было нельзя — преступников, изобличенных самим царем-правителем, не укрыли бы ни в одном из остальных девяносто восьми городов. Поэтому его отец поступил мудрее, и нашел приют недалеко от городской черты, в хижине отшельника-тигнариана.

Тигнарианы, как не принадлежавшие ни одному народу, защищались особым законом. Их не пускали за ворота, но и не гнали, считая, что те умеют насылать страшные проклятия на тех, кто нанес им обиду. Нефумат надел на себя найденные в хижине лохмотья, закрыл лицо широкой чафией и стал сродни призраку: не узнаваемый прежними знакомыми, но и не тревожимый гюрабадской стражей.

Тигнарская хижина стояла на возвышенности на другом краю пересохшего льняного поля. В дни расцвета Гюрабада здесь собирали богатые урожаи и благодарили праматерь Лилупар за умные машины, что поднимали воду из далеких озер и сохраняли посевы свежими и сочными. Теперь же все занесло песком, и только верхушки счетных столбов напоминали о том, что осталось погребено под ним.

Приблизившись, Кхнему нашел, что хижина выглядела чуть лучше, чем оставленный позади город. Обнаружившиеся внутри свечи и завернутые в плотную кожу книги объяснили: настоящие тигнарианы успели побывать здесь, запечатлевая бесславный конец Гюрабада в своих летописях. В надежде отыскать запись об отце, он достал одну из книг, переворачивая желтые страницы.

Какую-то часть занимали лишь наблюдения за развалинами: десятилетие за десятилетием тигнарианы кратко описывали, как постепенно безжизненный Гюрабад приходил во все большее запустение. Иногда они оставляли подсказки для товарищей, сообщая, где под стеной закопали спасенные мешки зерна или кувшины с вином.

Кхнему перелистал половину книги, отыскивая пометки о том времени, когда Сад Радости великого Духа Победы еще строился. Наконец он нашел нужные строки и нетвердыми пальцами смял тонкий лист.

«Мудрец Нефумат… привел женщину. Жена Этта бежала из Красного Города. Царь Парвезраван охвачен… Принц Шируе… черной болезнью.

[…]

Они… ждут здесь. Мы дали им эту возможность. Мы рассказали… чертоги не открываются чаще, чем в несколько поколений. Имя Кхнему теперь…

[…]

… не теряют надежды. Жена… смотрит на восток каждое утро. Просили… упокоить их под стенами нашей обители.

… мятежник Хоррамдин и беглые джинны идут на Гюрабад. Царь не знает, что медная маска скрывает его собственную кровь… Мы обещали, что обитель неприкосновенна.

[…]

Просьба Нефумата и Этты выполнена. … помните, о странники из тигнар! Помните всех страждущих и погребенных. Да сохранится их память… под солнцем навечно»

[…]

Жители не могут выйти. …Гюрабад в огне. Хоррамдин погиб. Проклятый зверь и черная птица… преданные Великой Матерью… Тьма подступила ко всем вратам. Они не могут выйти. Конец близок… Крики за стенами все тише. Месть безумцев… свершилась»

Книга осталась лежать на столе, скорбно шелестя раскрытыми страницами.

За домом, где выдолбленная деревянная дощечка на стене свидетельствовала о последнем пристанище двух уроженцев Гюрабада, мудреца Нефумата и служанки Этты, на землю, как слеза, упала золотая пряжка, — подарок аль-Ахмара любимому архитектору Аару.

| вот так, мама. ты не хотела петь для повелителя песков, — но он почтил твою смерть подарком с королевского плеча. |

| не волнуйся, мама. не волнуйся, отец. мудрость Алого Короля не знает границ. я клянусь, что исправлю свою вину перед вами! |

Завывающий ветер еще не успел присыпать пряжку песком, но Кхнему, до боли стиснув в кулаке развевающийся алый плащ, уже мчался обратно в развалины. Вверх, вверх, по выщербленным мраморным ступеням лестниц, вдоль золотых развалин великолепных колонн и самоцветных террас, многие украшения которых вышли из-под его собственных рук.

Если он правильно расшифровал записи тигнарианов, то зло, что уничтожило Гюрабад, все еще не покинуло расписного дворца.

Что ж, всех его божественных сил фамильяра не хватило бы, чтобы воздвигнуть заново прежние торжественные дворцовые своды и узкие невольничьи улочки. Но он точно знал, что его ярости хватит для другого праведного дела: мести.

— Яви себя, черный зверь! Ты знаешь, кто я такой! Так приди и расплатись со мной, кровь за кровь, как гласит закон Гюрабада!

Громогласный рык, полный слепой ненависти, был ему ответом.

Кхнему обернулся: лунный свет в проломе тронного зала, где он замер с мечом наизготовку, накрыла огромная тень, и постепенно приняла форму уродливого существа с длинными когтями и спутанной гривой. Проклятие давно взяло над ним верх, лишив малейшего следа человечности. Из раскрытой синей пасти торчали массивные желтые клыки. На передней лапе обезображенного монстра сверкнуло кольцо джиннов, хорошо знакомое бывшему невольнику.

Этой же рукой с кольцом ему много месяцев подряд щедро отсыпали отравленное корыстью серебро, когда он высекал статуи для благодетельного царя.

— Только посмотри, каким ты стал, Кисра Парвезраван, великий Дух Победы, — архитектор сплюнул в отвращении. — Что ж, возрадуйтесь, ваше величество! Любимый раб Кхнему вернулся.

Маленькие глаза зверя уперлись в красный плащ. Он взревел, приседая на задние на лапы, и прыгнул. Кхнему скрипнул зубами и взмахнул мечом.

— И на этот раз я сам постою за свою свободу.

***

Кавех объявился гораздо позже, чем аль-Хайтам предполагал.

Архитектор выглядел как обычно: вечно распахнутая на груди рубашка хлопала белоснежными крыльями свободных рукавов, а бодрый красный шарф реял за спиной, как стяг на флагштоке. Однако взлохмаченные сверх обычного локоны и крошечные искры элементальной энергии, еще не успевшие слететь с золоченой оправы Глаза Бога, подсказывали, что вместо работы над дизайн-проектами тот скорее всего оттачивал навыки владения мечом.

За это Хайтам и зацепился, опуская подписанные документы на подушку.

— Где ты был, Кавех?

— В Академии, разумеется, — фыркнул тот и скинул туфли.

— Ты упражнялся на мечах.

— А, это. Я встретил Сайно после обеда, и он предложил мне спарринг. Обычное дело.

— Конечно, самое обычное, — он посмотрел на него исподлобья, снова закидывая проверенную невидимую удочку. — Стало быть, даже бессмертные фамильяры теряют сноровку?

— Ничего я не терял!

— Пф. Готов защитить своего повелителя, чего бы это не стоило?

— Разумеется, — Кавех озадаченно хлопнул глазами. — Ты не перезанимался со своим дипломом? К чему такие вопросы? Или… кто-то тебе угрожает, хаяти? Назови мне их имена и приметы, я посмотрю, кто осмелился показывать свои змеиные языки!

— Никто мне не угрожает, — Хайтам поднял бровь. — Но возможно, что я и без того нахожусь в постоянной опасности, потому что не обладаю всей полнотой информации.

— Но я не могу рассказать тебе про Ахмара, я же говорил! Ты должен вспомнить сам, иначе в этом нет смысла!

— А я и не имею в виду аль-Ахмара.

— Нет? А ну… Ну тогда спроси меня, Хайтам, я клянусь, если я что-то знаю, я расскажу все как перед судом Солнца! Чтоб я лишился ног и глаз и стал унутом, если я совру!

Бинго.

Хайтам встал с кровати, с видом победителя возвышаясь над слегка занервничавшим соседом.

Если что и было известно про людей пустыни, так это то, что они не отступались от своих клятв и после данного нерушимого обещания скорее бы спрыгнули в яму с летучими змеями, чем пожелали остаться бесчестными. А значит, сейчас фамильяр должен был выложить ему все про несчастного сумасшедшего профессора, хотел он того или нет.

— Малих, — произнес Хайтам услышанное от Фарузан имя. — Что произошло с Малихом?

Как он и подозревал, краска сошла с лица Кавеха.

— О-откуда ты-

— Ты поклялся отвечать правду, — безапелляционно напомнил он. — Как ты и Тигнари связаны с мудрецом Малихом, Кавех?

— Я… Нари… Нет, я не должен, не так…

Кавех схватился обеими руками за голову, загнанно мотая ею из стороны в сторону, и со стоном запрокинул подбородок к потолку.

— Проклятые ифриты… Ты сделал это нарочно! Ты провел меня! Хайтам, джахаш, ты все подстроил!

— Будь внимательнее, в чем ты обвиняешь Алого Короля, — нахмурился Хайтам, попытавшись придать себе больше королевской строгости. — Так почему Малих вдруг помешался на нем? Отвечай!

— Ладно. Ладно, ладно! Я скажу! В то время мы действительно посчитали Малиха перерождением Ахмара! Но это было очень давно!

— Три века назад.

— Да, где-то так, я уже не помню точно…

— Три века назад вы с Тигнари назвали Алым Королем другого человека, рассказали ему все то же, что и мне, про теорию перерождения и ваши отношения…

— Не все то же! Мы обмолвились только о перерождении Ахмара и почему мы в него верим. Тебе мы доверили куда больше! Я же сказал, это было давно, и это было ошибкой!

— Ошибкой, значит? Сказали ему, что вы в него верите?! — Хайтам, сам не зная почему, начал все больше распаляться, хотя планировал вести допрос спокойно. — Наверняка и в постель его затащили точно так же! Вскружили ему голову сладкими речами о настоящей бессмертной любви, наобещали золотых дворцов, а потом? Почему вы бросили его, Кавех? Он стал вам не нужен? Избавились от него, ведь он всего лишь жалкий смертный, так, о божественные фамильяры?

— Мы не бросали Малиха! Произошло несчастье, и мы сделали все, что могли, чтобы загладить вину!

— Загладить вину? Так то, что он повредился умом, не случайность?

Кавех сглотнул и побледнел еще сильнее, уподобляясь белой глине слепленных им на заказ бюстов, сохнущих на подоконнике рядом.

— Э-это не так…

— Я хочу знать правду, Кавех! Что это значит, вы загладили вину? А меня тоже ждет лачуга в Аару, если я ничего не вспомню?

— С чего ты вообще взял, что это с тобой связано? Теперь все по-другому!

— Как ты можешь быть уверен?

— Агх-х, да Малих лишился разума из-за того, что слишком долго пробыл в Зоне Увядания, понимаешь?! Но тебя мы вытащили вовремя! К тому же, Тигнари поклялся мне, что он не посылал тебя туда нарочно-

Теперь настала очередь Хайтама обмереть и почувствовать царапающий холодок в животе.

— Вы… завели Малиха в Зону Увядания?

Кавех открыл рот, но Хайтам оборвал его на полуслове.

— Нет, нет. Постой. Вы знали о ее свойствах и нарочно подвергли его Разложению. И он сошел с ума и умер в болезни, — медленно повторил он, не в силах поверить в услышанное. — Зачем?

— Это был последний способ из всех, что мы смогли придумать! Разложение — поглощенные лесом остатки Запретного Знания, которое изучал Ахмар, прежде чем заболел! Если вдруг его воздействие в малом количестве помогло бы вернуть память лорду! Но мы выбрали не того. И ничего не сработало.

— Вы предпочли рискнуть жизнью якобы вашего нового лорда, лишь бы вернуть прежнего?

— Ну да! То есть, нет! Все сложнее, чем ты думаешь! — забеспокоился Кавех, сам осознав, как только что прозвучали его слова. — Ай, долго объяснять… Все было бы куда проще, стань ты уже Ахмаром!

— Нет, объяснять ничего не нужно.

Аль-Хайтам отошел от Кавеха и молча подобрал с кровати экспедиционный бланк, запихнув его в сумку с учебниками.

Сумку он закинул на плечо, и поверх набросил плащ. Проверив карманы, он взял со стола ключи от комнаты, не забыв отцепить от своего ключа вечно прилипавший к нему ключ соседа. Ненужный он бросил ему в руки, и Кавех поймал, непонимающе хлопая глазами.

— Хайтам?

— Я услышал все, что мне было нужно. Я понял ваши мотивы, Кавех. И ваши истинные намерения.

— Куда ты идешь?

— У меня встреча с мадам Фарузан.

— Что- Нет, погоди, это не важно. Хайтам, что ты понял? Что происходит?!

— А разве тебе это не очевидно? «Светоч» Кшахревара…

У самого порога Хайтам обернулся, с трудом заставляя свой голос не дрожать, в то время как углы комнаты и силуэт соседа уже начали предательски размываться.

— Вы до сих пор ждете его. Вы его фамильяры, что ты, что Тигнари, — и вы хотите видеть не меня, не Хайтама на его месте, а того Алого Короля, таким, каким он умер! Ты не любишь меня, Кавех, ты любишь аль-Ахмара в своей голове!

— Хайтам…

— Мне нужно побыть одному!

Хайтам выскочил за дверь и с шумом захлопнул ее перед его носом, привалившись затем спиной к стене, чтобы неслышно вздохнуть и зло протереть глаза кулаком.

Этот разговор стал последним толчком.

Схватив лямку сумки так, словно на ней держалась сейчас вся его жизнь, Хайтам зашагал к выходу из общежития. Но в холле повернул не к учебным аудиториям, где мадам Фарузан наверняка до сих пор возилась с Вайрамбакхой, а в сторону кабинетов управления Академии.

***

— Он сказал, что выяснит что-то в старых книгах Ибиса и вернется! Я не думал, что он сбежит! Предатель! — злился Тамим, прыгая из одного песчаного завихрения в другое, чтобы не отставать от расправившего огромные крылья сокола.

— Я не думаю, что Кхнему задумал оставить наши чертоги, альби, — сокол спикировал вниз, проносясь совсем рядом со златошерстным принцем. — Как ты сказал, Царь Ибисов говорил с ним о Гюрабаде? Поторопимся и мы туда. Молчание Гюрабада меня тревожит.

Серебряные перья ярко засияли на солнце, как будто взаправду отлитые из драгоценных металлов, а изумрудный птичий глаз посмотрел абсолютно по-человечески. Мудрый голос мягко зазвучал в ушах Тамима, и тот сразу почувствовал укол вины, что за просто так обвинил архитектора лишь потому, что тот не объявился в божественной купальне, как было условлено.

Сперва Тамим решил, что отсутствие Кхнему ему к лучшему: он неспешно поднялся по движущимся платформам, скинул туники, нырнул в теплый лазурный бассейн под бок к милорду и с удовольствием пересказал совсем иную версию их с Кхнему сражения, в которой последний слезно умолял его уступить ему хоть одну победу, а великодушный принц Шамсин, конечно, сжалился над страждущим, будучи известен на все море Красных Песков своим благодушием и щедростью.

Аль-Ахмар не стал перебивать. Он с проницательной улыбкой дослушал принца и вознаградил сперва горячим поцелуем, а затем — легким шлепком по обнаженной задней части, когда фенек по привычке растянулся на животе у края мраморной чаши купальни. Тамим заворчал, взмахивая хвостом, но тут же был пойман за пушистый кончик. Алый Король приподнялся из воды, с охотой устраиваясь рядом, и проник в его умасленное тело пальцами, чему ушастый принц был несказанно рад. Ему доставалось не так много моментов наедине с Ахмаром, как раньше, с тех пор как во дворце обжился второй фамильяр.

Тамим не помнил, сколько раз он выгибался до сладкой дрожи в холке, и сколько раз перехватывал с губ повелителя не менее нежные разморенные вздохи, чем его собственные. Но Кхнему так и не появился. Ни после того, как опустели два полных кувшина гранатового сока, ни на следующее утро, ни спустя еще несколько восходов.

Тогда Тамиму стало не до увеселений, и он поделился с Ахмаром их разговором с советниками. Повелитель, видимо, понял из этого короткого разговора больше, чем озадаченный Шамсин, потому что помрачнел и поспешил лично отправиться в пустыню.

— Тамим, Гюрабад разрушен, — аль-Ахмар первым увидел остовы башен на юге. — Я опасался этого.

— Как? — ахнул Тамим. — Откуда такая сила? Да он вчерашний смертный!

— Это сделал не Кхнему, — сокол подлетел к фенеку. — Я не вижу золота и красок на стенах. Зло владеет Гюрабадом уже давно.

— Тогда где он?

Тамим повернул голову к руинам. Сережка-колосок в ухе зазвенела, пока он прислушивался к звукам призрачного царства и шорохам хрусткого песка.

— В главных палатах, — зрачки принца взволнованно расширились. — Ахмар! С ним кто-то есть!

Наверху, в тронном зале, Кхнему обернулся не сразу.

Ахмар влетел в пролом, ударяясь об исперещенный царапинами пол, и в мгновение ока превратился из серой птицы обратно в величественного короля. Пернатые крылья сложились за спиной. Тамим объявился с потоком жгучего ветра, на всякий случай сжимая белоснежный лук Вьягхары. Между сломанных статуй заклубился песок, собираясь в скалящиеся лисьи морды.

Но Кхнему помощь была не нужна. Он сделал шаг назад от распростертой перед ним туши безобразного темного льва и медленно повернул голову.

В одной руке он держал двуручный костяной меч, выкованный Царем Баранов как подарок новому фамильяру. Искусные выгравированные узоры на длинном широком лезвии были залиты кровью. В другой он сжимал шею слабо трепыхающейся стервятницы. Сломанные крылья демоницы волочились по полу, и смертоносные загнутые когти напрасно скребли вдоль шлифованных плит. Ее перья были такими же черными и ощипанными, как спутавшаяся львиная грива бывшего супруга, а из клюва вылетал только сдавленный хрип: безумная птица безостановочно звала сына Шируе.

— Кхнему-

— Нет. Не трогай его, — Ахмар придержал Тамима ладонью.

Алый Король посмотрел на фамильяра, и Кхнему посмотрел в ответ. Казалось, между ними происходил напряженный диалог. Затем Ахмар кивнул.

Меч коротко рассек воздух, перерезая птице глотку. Откуда-то из глубины руин за стенами дворца поднялся страшный вой, эхом разлетевшийся вдоль безмолвного камня.

— Ты закончил? — спросил король, обращаясь к Кхнему.

Кхнему помотал головой.

— Парвезраван и Сирин были околдованы матерью джиннов. Она знает, что прогневала тебя. Но она надеется на защиту Богини Цветов.

— Я незамедлительно определю наказание Лилупар. Пушпаватика передала мне волю над покинувшими ее свиту. Ей не на что рассчитывать.

— Хорошо. Благодарю, милорд.

Руки архитектора, до этого ни на секунду не выпускавшие меч, задрожали. Оружие со звоном упало на пол. Дыхание сбилось, и он практически рухнул на грудь Ахмара. Король обнял его, оседая вместе с ним на пол.

От помертевшего каменного лица, с каким тот совершил хладнокровную расправу над царем и царицей Гюрабада, не осталось и следа. Кхнему плакал навзрыд, и слезы ручьями стекали по красным щекам, размазывая черно-зеленые разводы испорченного макияжа.

Тамим ногой отшвырнул ставший ненужным меч еще дальше, опускаясь с другой стороны от Кхнему и тоже прижимаясь щекой к дрожащему плечу.

Все мелочные обиды принца вмиг забылись, стоило ему увидеть чужое искреннее горе.

Ахмар о чем-то тихо говорил с ним, поглаживая золотистые локоны: что-то про прощение и гордость, и про счастливое спасение, и что Кхнему не должен винить себя за опоздание к родительскому очагу. Тамим молчал, понимая, что любящий повелитель справится с этим куда лучше, чем невоспитанный глупый фамильяр. Но он все равно свернул хвост кольцом, укутывая колени Кхнему, и спрятал ушастую макушку у него под мышкой.

Постепенно Кхнему успокоился. Минуло немало лун, но он пришел в себя. Какое-то время он еще бродил в окрестностях Гюрабада одинокой тенью в красном плаще, в таком виде попав даже в одну из летописей тигнарианов, но Ахмар предупредил Тамима не беспокоить его понапрасну.

Сам Алый Король в это время неустанно преследовал повелительницу джиннов, названную праматерь Лилупар, и с помощью Касалы и Царя Крокодилов смог лишить ее почти всех прежних сил. Верховный жрец и военный советник помогли королю разделить сущность Лилупар на семь частей, заточив каждую в погребенном глубоко под землей особом тюремном святилище.

Наказание было приведено в исполнение, и злодеяния коварного джинна обернулись против нее самой.

Кхнему вернулся во дворец, бодрый и готовый снова заигрывать с королем и подшучивать над нетерпеливым лисьим принцем. Но уже совершенно другой. С того дня архитектор Аару стал полноценным спутником Алого Короля.

***

— Держите ваш рюкзак, мастер! И вот, еще вот это возьмите! Это для господина Хайтама и господина Кавеха! Вы обещали, что угостите их!

— Обязательно, Коллеи. Я ни в коем случае не собирался забывать. Но давай уже сюда тогда, сейчас на твоих глазах и положу.

Тигнари, пряча ласковую улыбку в свесившихся на лицо зеленых прядях, опустился на колени, раскрепляя ремни рюкзака и складывая туда ароматную коробку редисовых шариков.

Шарики были особенные: в рецепте мало что отличалось от книжного, но хрупкая болезненная Коллеи провозилась у котла большую часть дня, настаивая, что способна все сделать сама. Как результат, разномастные бомбочки больше походили на гнездо взъерошенных птенцов, чем на красивые круглые шарики, но Тигнари хвалил ее до самого вечера. И, последовав советам Сайно, убедил девочку, что форма птенцов для этого блюда подходит даже больше, поскольку никто другой таких раньше не видел, довольствуясь лишь скучной обыденностью.

— Я провожу вас до ворот! А вы разрешите мне пойти в патруль с Амиром! Он же сказал вам, что не даст меня в обиду!

— Как это связано, хитрая лисичка? — рейнджер несильно сжал двумя пальцами ее нос. — Но раз уж ты проявила такое старание вчера…

— Спасибо, мастер Тигнари! Я знала, что вы лучший!

Тигнари с усмешкой покачал головой и пропустил ее к выходу из дозорной хижины, закрывая дверь следом. Перед спуском в джунгли он задержался на ветвях, смотря вдаль, где далеко за кронами деревьев угадывались шпили Академии.

Небо было безоблачным, и в листве вокруг вовсю трещали сумеречные птицы, но на душе у фенека было неспокойно. Уже неделю от Кавеха не долетали его обычные записки про зануду-Хайтама и нерадивых заказчиков. Да и других писем не было, ни покаятельных, ни окрыленных. И это молчание волновало его больше, чем если бы в самом деле он прислал очередную трагическую исповедь, как это было когда Хайтам узнал о его фамильярской сущности. Что бы там ни было на этот раз, Тигнари хотел узнать это лично.

Перескакивая по кочкам почти так же, как в бытность Шамсином он бы танцевал в жарких пустынных ветрах, он добрался до городской черты, и там напустил на себя более солидный вид старшего научного сотрудника. Предварительно убедившись, что в хвосте не запутались никакие лишние песчинки.

Путь до комнаты общежития он помнил хорошо, хотя про свой позорный побег оттуда ранним утром старался вспоминать поменьше. К счастью, все студенты по случаю конца недели повалили на Большой Базар и в таверну, и он никого не встретил. Кавех, так-то, должен был оставить комнату после выпуска, но богатый опыт позволил архитектору настоять, что у работающего на Академию выпускника есть право сохранять за собой место в общежитии до тех пор, пока он не накопит достаточно моры, чтобы снять собственное жилье. Управляющий почесал голову, но махнул рукой, поленившись перечитывать полный свод академических правил.

Несмотря на то, что студенты веселились на базаре, дверь в комнату Кавеха и Хайтама была приоткрыта. Тигры-ришболанды на душе Тигнари заскреблись с новой силой. Он пинком распахнул дверь и зашел без лишних церемоний.

— На-а-ари..!

Кавех был в комнате один. Завидев гостя, архитектор чуть приподнялся на диване и вскинул в воздух бокал. Вино пролилось на белую рубашку, но он и бровью не повел.

Тигнари критически осмотрел его состояние: золотые кудри поблекли, перо грустно повисло на съехавшей заколке, по рубашке растеклись бордовые пятна, шарф сполз под спину. Длинные ноги он закинул на любимое место Хайтама, где тот всегда читал книги, и одна туфля куда-то пропала.

— Кавех, — ушастый рейнджер спихнул его ноги на пол. — Что случилось?

Кавех неопределенно замычал.

— Кавех, прошу. Я знаю тебя, и сейчас ты выглядишь так, как будто во второй раз рухнул Ахтамун. Скажи, что не так.

Тигнари поймал ускользающую руку и прижал ее ладонью к губам, а потом к щеке, смотря поверх нее на страдальчески зажмурившегося архитектора.

Тот надул губы, но потом тягостно взвыл, отнял руку и сгреб с письменного стола мятую бумажку.

Рейнджер схватил лист с столбиками черновых транскрипций. На обратной стороне твердым почерком было написано:

…

….

Дорогой Кавех,

Мне надо обдумать все, что я узнал недавно, и что копилось на моей душе уже давно.

Я подписал прошение на экспедицию к руинам. Я знаю, что тебе и Тигнари ничего не стоит меня найти, но я запрещаю вам следовать за мной. Пока что это мое первое и последнее распоряжение для вас в качестве Алого Короля.

Надеюсь, вы поймете мое желание.

…

…

С любовью,

Хайтам

Тигнари перечитал письмо несколько раз. Вздохнул, успокаивая поднимавшуюся бурю.

— Что случилось, Нему?

— Много чего, — Кавех отвел глаза.

— Что конкретно?

— Ахмар. Хайтам. Наши провальные попытки вернуть ему воспоминания. Его несносное упорство совать нос, куда не следует! Да много чего.

— Продолжай.

— Малих. Хайтам узнал про Малиха.

— Ах. Ясно. Я не буду спрашивать, как именно он узнал.

— И правильно. Ничего нового не услышишь. Я снова оказался не смышленее унаги!

Кавех уныло отсалютовал остатками вина. Тигнари присел на диван там же, где стоял, смотря в одну точку.

— Так. И мы правда не пойдем за ним?

— Хах. Ты читал его записку — это приказ короля!

— Смотреть Ахмару в рот — моя прерогатива, а не твоя, — Тигнари отобрал у него бокал. — Что еще случилось, Нему?

— Задачка. Над которой я размышляю. Хайтам ее задал. Тебе не понравится.

— И что это за задачка? Мы ведь договорились, что теперь будем решать проблемы по-другому. Так и скажи, в чем дело!

— Ну хорошо.

Кавех зашевелился и сел прямо, зарывая в нечесаные волосы пятерню. Винные пары рассеялись, и его лицо посерьезнело. Тигнари залпом опрокинул в себя бокал, — для храбрости.

Но все равно оказался не готов к последовавшему вопросу, от которого бегал с самого их разговора с Сайно перед церемонией поступления.

— Кого мы любим, Тамими? Хайтама или Ахмара, которого мы сами навоображали в нем? И что мы будем делать, если волшебного способа вернуть воспоминания действительно не существует?