Когда рождаются монстром

Страшный бич неба - лихорадка из одних пор

Блуждает по лесам. Животные втянулись, как

будто дверь в ад открылась для них.

Смерть ходит по полям, долинам, высоким горам.

Куда ни глянь, повсюду жертвы;

Ожидание смерти грустно, как облака.

Она косит их нещадно, как сено,

А те, кто еще жив,

ждут смерти грустной, как тучи...

Иван Крылов "Паморак"

Костёр ярким пятном света разливался вокруг, разгоняя тьму, весело потрескивал сгорающими сучьями. Глаза-угольки неотрывно следили за языками пламени, словно бы читали в огне судьбу мироздания. Озябшие пальцы тянулись к огню и пытались согреться, но обжигались, нежная кожа трескалась от сухого жара. По пояснице и позвонкам бежал липкий ночной холодок.

Совсем рядом шуршала куница в траве, обшаривала листья, прислушивалась; её уши прижимались к макушке, нервно дёргался хвост, и она на каждые два шага вперёд — отступала на один назад. Где-то в глубине тёмного леса бегал волк, побитый, такой же напуганный, но храбрившийся перед напастями. Деревья чувствовали собственное загнивание, чувствовали свою смерть в корнях, но до последнего момента пытались подарить глоток жизни лесным тварям.

Забытые легенды оживали именно сейчас, когда не оставалось больше надежды на людскую веру, они хватались за ниточки и представали перед их глазами. Они жили в умирающих уголках этой планеты и хранили свои кровавые воспоминания. Каждый раз легенда оживала в ночной тишине, пугалась первого крика совы и шороха ночного хорька, но затем становилась крепче и шла к человеческому теплу, чтобы почувствовать себя живой.

Легенды приходили к небольшим деревням, пытались проникнуть, но ничего хорошего не оставалось после них. Выжженная земля, а под ногами их пепел и вкус опаленной горечи.

Плечи путника у костра озябли, но нечего было накинуть поверх, чтобы окончательно не закоченеть в одиночестве. Он подхватил слегка отсыревшую ветку, стёр землю с её концов и прогрел над костром. Подымался пар, но буквально минуту спустя в костёр летела новая сухая ветка. Она слегка дымилась и оставляла в дыме горький вкус не до конца ушедшей влаги, но огнем исправно занялась.

В пламени — огненная птица феникс садится на плечо к высокому парню на голую кожу, но та не горит и не расцветает поцелуями язв. Постепенно чей-то образ скукоживается, как осенний листок, и перед глазами уже древний старик в жутких лохмотьях и со струпьями на пальцах. Повязка на глазу — она скрывает уродливый шрам на лице, слегка подгнивающий и кровоточащий. Птица феникс умирает и осыпается пеплом на голову старику.

Человек сбросил с себя липкое наваждение иллюзий костра и прислушался к звукам вокруг, стараясь привыкнуть к двум пятнам, выжженных в сетчатке глаза. Он щурился, как подслеповатый крот на поверхности, и полагался только на собственный слух.

Куница добралась до соседнего дерева и резко перестала шелестеть листьями, жалобно пикнув. Какая-то птица сорвалась с ветки и унеслась прочь, вспугнутая чем-то. Лишь только лёгкий ветер сонливо теребил тонкие листья и хрупкие ветки.

Путник устало поднял глаза над пламенем и увидел ещё одну пару ярких глаз. Где-то на периферии зрения он улавливал, как плясали рыжие язычки пламени и как они же сияли медным блеском на чёрных волосах.

Человек улыбнулся и протянул руки над костром.

— Не бойся, огонь не причинит тебе вред.

***

Деревня Бэкхёна была не такая уж и маленькая, чтобы запомнить каждого жителя здесь, но и не настолько большая, чтобы к восемнадцати годам своей жизни не излазить здесь каждый уголок, не найти земляные пещеры неподалеку и не прошарить соседний лес в вылазке за вроде бы травами по поручению матери-лекарки.

Бёну трудно было усидеть на одном месте больше минуты, а потому-то все знали, что если хочешь что-то быстро получить или найти проводника по лисьим тропкам в соседнюю деревню, то позови этого мальца. А ещё лучше с ним не отпускать детей, а то уведёт на болото или ещё что-то случится. Он даже мог сунуться через реку в город пешком и вернуться спустя три дня, голодным, но жутко довольным собой.

Никто уже давно не удивлялся этому, и только с завистью слушали приключения Бэкхёна. Даже он сам порой удивлялся всему, что приключалось с ним, а особенно — случаю, когда он умудрился пройти сквозь болота в другую деревню, а обратно вернуться спустя несколько дней. Именно за эту выходку он и получил наказание, — его мать плакала не переставая, потому что боялась, что сын доигрался и утоп где-то в глубине коварных болот.

Но больше всего Бён обожал местные легенды и шёпот стариков, когда устраивались недельные собрания в доме их старейшины. В такие дни часто вспоминали всё загадочное, что происходило в округе. К примеру, говорили о том, что в какой-то из деревень повадился мор, и выгнать нельзя злую нечисть с улиц и из гостеприимных домов. Боялись, как бы и в их деревню не забрёл этот страшный зверь.

Отец Бэкхёна всегда посмеивался над «сказочками» старейших людей, однако взгляд его всегда оставался чист, холоден и насторожен, словно у хищника, чуявшего опасность. После собраний отец подходил к своему сыну, трепал по голове и напутственно произносил:

— Ты не верь им, Бэкхён-а, верь лишь тому, что можешь увидеть и потрогать сам.

Тот поспешно соглашался, но продолжал верить, что, возможно, и правда есть что-то загадочное в этом странном людском и зверином море, раз даже во взгляде отца проскальзывает тень беспокойства. А поговорить с сестрой или старшим братом было практически невозможно — они сразу заканчивали весь разговор или глупо отшучивались.

Поэтому не удивительно, что Бэкхён предпочитал жить в собственном мире, старательно не замечая обеспокоенных взглядов родителей, когда в дом к Бёнам заходил их староста, или не замечал неприветливого брата, когда тот в очередной раз показывал дорогу в город чужакам. Чем больше он замечал такое, тем больше раздражался на собственного брата или старосту. Но больше всего раздражали соседские дети, которые то ли знали побольше, чем Бэкхён, то ли просто брали пример со своих же родителей, — не имеет значения, потому то они тоже перешли свою грань. Однажды мальчишки едва не побили девочку прямо на улице, и всё потому, что на ней было столь позорное клеймо всей деревни — «чужая, пришедшая». Бэк тогда вовремя оказался неподалеку от потасовки, а потому успел показать парням, чему научился в шутливых мальчишеских драках. 

Тэён долго плакала и благодарила Бэкхёна за помощь, но потом, когда первый испуг девочки сошёл на нет, она настороженно отодвинулась и тихонько, последний раз, всхлипнула.

— За что они тебя? — поинтересовался Бэк, зная, что эти мальчишки даже на чужих мальчиков не нападали, не то что на девочку.

— Потому что я говорила не то, что нравится людям, — она отодвинулась на краешек скамьи и смотрела на Бёна взъерошенным воробьём.

— Что же это было? — Бэкхён в шутку придвинулся к девочке, а та, резко дёрнувшись, едва не упала со скамьи под смех паренька.

— Тебе тоже не понравится, если я скажу, и тогда ты меня сам побьёшь, — уверенно заявила Тэён.

— Побить не побью, а поколотить точно смогу, — лишь развеселился тот. — Ну скажи, а?

— Хорошо, — девочка обречённо вздохнула и, на всякий случай, отошла чуть подальше. — Я часто вижу картинки в голове, ну знаешь, почти как настоящие, даже запахи. Когда мы приехали сюда, я почувствовала запах гари, хотя ничего не горело. А вчера я увидела здесь пожар. Деревня горела.

Бэкхён помолчал с минуту — почему-то в его голове тоже возникла эта картина. Он задумчиво почесал пальцами щеку и перевёл взгляд на Тэён, приготовившуюся, если что, убежать.

— Так, а почему мальчишки разозлились-то?

— Я сказала, что в пожаре будут все. Все… кроме тебя, потому что… ну… тебя уже не будет здесь, — чуть помялась та с ноги на ногу, с нетерпением ожидая естественной реакции от Бёна, но тот почему-то продолжал спокойно сидеть на скамье.

— Тогда почему они побить пытались тебя, а не меня? — ещё больше развеселился Бэкхён.

— Я не знаю, — тихим и недоуменным голосом добавила девочка. 

Бэкхён зашёлся громким смехом, едва не падая со скамьи. Он был настолько заразительным, что Тэён не удержалась и улыбнулась, поддавшись смешинкам вокруг забавного паренька.

— Ты очень смешная, ты знаешь? — в перерывах между смешками произнёс Бён и протянул в приветливом жесте ей руку.

— Не правда, — тихо возмутилась девочка, но протянула свою ладошку в ответ. Но она тут же нахмурилась, словно бы что-то вспомнив. — Правда, нас с семьёй уже тоже не будет здесь. Как думаешь, могут ли мальчишки тоже видеть то, что случится в будущем?

— Не думаю, уверен, ты единственная знаешь. А они просто завидуют, что ты не такая же, — Бэкхён склонил голову. — Вы уезжаете?

— Возможно, — Тэён вздохнула. — Из-за меня ни в одной деревне родители не могут остаться, местные злые и боятся даже знахарей. Что уж обо мне говорить... Быть может, уговорю родителей поехать в город. Говорят, там чудаков полно. Ну, бывай! Меня родители ждут.

Девчонка взмахнула длинными косами и вприпрыжку убежала вниз по улице к своему дому. 

А через три дня Бён Бэкхён узнал, что семья Тэён в очередной раз переехала в другую деревню, потому что какой-то мальчишка вечером бросил камень прямо в спину хрупкой девочки.

С тех пор он больше ничего не слышал о Тэён, но надеялся, что однажды девочка сможет спокойно жить где-нибудь в большом городе без страха.

***

В их деревне три дня назад появился странный старик — он только сидел у моста через реку и то ли не решался зайти, то ли попросту не мог этого сделать. Люди в деревне зло шептались и строго настрого предупредили детей не подходить к странному старику, ничего не говорить и ничего не давать ему в руки.

Наверное, это и манило Бэкхёна к тому мосту — он не любил, когда родители что-то скрывали от него, да и любопытство некстати проснулось где-то внутри. Поэтому однажды он не удержался, и, пока мать была занята по хозяйству, а отец ехал в город, младший Бён выскользнул из дома и изо всех сил припустил к каменному мосту.

Старик в облезлых лохмотьях сидел у моста, прислонившись к каменным ограждениям спиной; сальные волосы отдавали чернотой, пальцы неуверенно водили по асфальту. Бэкхён никогда не был из сильно сочувствующих людей и иногда стеснялся подойти и оказать помощь прохожему, но в этот раз что-то дёрнуло его подойти к старику. Он присел напротив него на корточки и присмотрелся.

Лицо старика было опущено вниз, словно если бы тот заснул крепким сном, но глаза при этом были открыты. Удивительные длинные ресницы и красивые скулы были у него — даже морщины и грязь не скрывали этого.

— Эй, старик, что случилось?

— Мост... — слабо прошелестел тот, попытавшись встать. — Мост...

— Я не слышу, — Бэкхён пододвинулся поближе, чтобы услышать затихающий, практически умирающий голос старика, но сзади раздался громкий и испуганный голос его сестры.

— Бэкхён! Иди сюда!

— Мина! Что ты тут?.. — выпрямился Бён от испуга. Цепкие пальцы сестры сомкнулись вокруг запястья и потащили парня подальше от старика. Мина обычно была слабой и хрупкой девушкой, но бешеный страх в её крови гнал подальше от этого места, да и Бэкхён не сопротивлялся особо.

— Не... подходи... больше... — задыхалась на бегу сестра, боясь оглянуться назад. Но Бэкхён, наоборот, почему-то до самого конца не смог отвернуться от сгорбленной фигуры старика. Тот, как показалось издали, тоже неотрывно следил за их спинами, исчезающими за кустами и деревьями. Холодный пронизывающий взгляд.

Всю ночь не мог уснуть Бэкхён, прислушиваясь к завыванию ветра в оконных щелях и к стуку веток в ночи. И вспоминал, что глаза у старика совершенно не подходили ему — они были чистыми, ясными, словно если бы ему тоже, как и Бёну, было восемнадцать лет.

***

 На следующий день Мина и Дэхён попеременно ходили и следили за младшим братом, вроде бы ненавязчиво, но Бэкхёна бесила эта опека. Он знал, почему брат и сестра постоянно рядом с ним, но не заканчивал своих попыток вырваться из-под пристальных взглядов своих родственников.

После пары дней непрекращающейся, практически безмолвной братско-сестринской борьбы за минуту свободы, Бэкхён всё же вышел победителем. Сестра, пусть и не без подозрения, сжалилась над младшим и позволила ему ходить в одиночестве, взяв, однако, обещание, что если он будет замечен рядом с тем злополучным мостом, то она собственноручно запрёт его в каморке с картошкой.

Бэкхён, конечно же, пообещал, что больше никуда не пойдёт за тем, чтобы… правильно, чтобы через пять минут побежать к мосту через задние дворы, оглядываясь при этом, будто он малолетний вор из соседского сада.

Он боялся, что старик за эти тягучие несколько дней мог пропасть в неизвестном направлении, но, как оказалось, тот даже не сдвинулся с места ни на миллиметр.

Бэкхен облегчённо выдохнул, поправил растрепавшиеся волосы и смело двинулся вперёд.

Он сел рядом со стариком прямо на землю, отметив, что некоторые явные морщины как-то разгладились, и старик теперь не выглядел совсем уж дряхлым. Бэкхён протянул ему яблоко, поймав мимолетный удивлённый взгляд.

— Не отравлено, я себе такое же сорвал, — кивнул Бён, просовывая яблоко под руку. — Да и сомневаюсь, что даже от отравленного яблока тебе будет плохо.

— Ты знаешь, кто я, — разочарованно протянул мужчина и со вздохом взял яблоко.

— Вся деревня знает, кто ты, — задумчиво откусил немного уже от своего яблока Бэкхён. — А мне вроде как не говорят, но я всё равно знаю, что ты нечисть. У меня на вас природное чутьё. Например, в детстве я спас юную ведьмочку.

Мужчина едва не подавился и повернулся к пареньку. Ничем не примечательный, да, у него приятные нежные черты лица — просто красавчик, — но за этим, пожалуй, всё. Внешне тот не был похож на человека, который хоть как-то общается с нечистью или духами. Даже не было похоже, что в этом пареньке какая-то большая богатырская сила сокрыта. 

— Она была совсем маленькая и не могла сама заступиться за себя, — предупредил все вопросы Бэкхён. — А ещё многим известны мои приключения через болота и по лесам на несколько суток, но все думают, что я просто везучий. Но это секрет.

Мужчина только фыркнул и спокойно вернулся к хрустящему яблоку. В общем-то, в питании едой он не столько нуждался, но на вкус это было очень и очень приятно. Пока он ел — Бэкхён не умолкал, даже когда жевал собственный фрукт — и за эти полчаса мужчина узнал о этом парне всё, что мог и не мог. И о деревне. А ещё он любил ляпнуть что-то внезапное, от чего приходилось заходиться кашлем.

— Ты не сказал, как тебя зовут, — отвлекся Бён от повествования, как ему помог «дух» болот не утонуть в позапрошлом году.

— Чанёль, — не задумавшись ответил тот, а потом спохватился, что человек так легко выведал его имя, и попытался отвлечь: — Ты сам-то случаем не нечисть ли?

— Меня зовут Бён Бэкхён, ну ты это знаешь уже, я думаю, — кивнул тот, не замечая стушевавшегося собеседника. — Нет, я просто до жути странный. А может, меня покусал в детстве ведьмак, кто знает.

Чанёль не мог согласиться, потому что кому может прийти в голову сидеть и болтать с памораком за жизнь? Да ещё и накормить при этом сладким яблоком? Только такому парню без тормозов и принципов как Бён Бэкхён.

— Ладно, мне идти пора, пока Мина не сорвалась с места и не заметила меня здесь, — стал подниматься Бэкхён с насиженного места. — Я приду ещё раз. Надеюсь, что ты однажды покажешь свою истинную внешность, а то напрягает говорить со стариком.

Чанёль закатил глаза, но ничего не ответил. Он пытался не признаваться даже самому себе — чтобы не возносить еще больше самолюбие этого парня, — что за всё его существование этот день был самым запоминающимся и радостным.

***

 — Что предсказала тебе эта ведьмочка? — поинтересовался в один из дней Чанёль, до этого даже не пытающийся выйти на какой-то контакт с Бэкхёном. — Не думаю, что она не сказала чего-то на прощанье, даже в юном возрасте они за долг судьбу гадают. 

Бекхён удивлённо замолк на полуслове, а потом расплылся в улыбке — что ни говори, а своей болтовнёй он мог подружиться даже с мертвецом. Слава богу, что он не догадывался, что и в самом деле может разболтать мертвеца. Настолько безумные идеи ещё не приходили в его голову и уберегали его же самого от страшной тайны. Чем дольше некромант не знает своих сил, тем лучше для окружающих, Чанёль не мог винить жителей деревни в незнании Бэкхёна. 

— О, она сказала, что моя деревня сгорит, — как-то даже радостно отозвался Бён. Чанёль покосился на него и подумал, действительно ли всё в порядке с головой у этого парня. Ответ был явно не положительным, отчего он вздохнул. — Но мне кажется, что она что-то не договорила при этом.

— Например, что ты сам её спалишь? — странно отозвался Чанёль, смутно о чём-то догадавшись.

— Возможно. Знаешь, такие мысли действительно стали постоянно возникать у меня, поскольку я вижу особое отношение ко мне. Словно не меня оберегают, а от меня, — Бекхён, который не мог долго сидеть на месте без движения или занятия, перебирал камушки на дороге и скидывал самые крупные в воду, восторженно глядя за рябью воды.

Пять минут они просидели в непривычной тишине — Бэкхён сосредоточился на поиске крупных камней и их скидывании в воду, а Чанёль сосредоточился на этой возне сбоку от себя. Когда закончились камни, которые были способны с бульком упасть в воду, Бэкхён встал и обиженно насупился.

— Ты так и не показался в своём облике.

— Ты не много позволяешь себе для простого человека? — с раздражением поинтересовался Чанёль, думая, что Бэкхён-то точно с громким бульком улетит в воду. А после с громким криком вылезет оттуда.

— Нет, — упрямо поджал Бэкхён свои губы. — Мы уже решили, что я странный человек, поэтому мне можно.

— Да что тебе от меня надо-то, — устало выдохнул Чанёль, хотевший мирной жизни без поползновений чужих людей в его личное пространство.

— Может понравился ты мне, — просто ответил Бэкхён и пожал плечами.

Чанёль вздохнул, заранее зная, что сброс личины не совсем приятное глазу зрелище.

Без предупреждения, он настроился и отпустил от себя вид дряхлого старика. По коже прошлась теплая, слегка щиплющая волна. В отражении внимательных глаз Бёна Чанёль видел, как его волосы втягиваются буквально в череп, как деформируется лицо и становится более молодым, как меняется скелет и вытягиваются ноги. Через три секунды на месте старика был молодой парень Чанёль — ничем не отличающийся внешне от жителей деревень.

— Высокий, — очарованно выдохнул Бэк, разглядывая длинные раскоряченные на земле ноги.

— Какой есть, — пожал плечами Чанёль, стараясь не выдать своего волнения — не так уж и часто он показывался в этом облике. Молодым парням обычно не верили, а вот стариков часто жалели и пускали в свой дом. Именно так и приходилось жить Чанёлю, пока он не напоролся на этого взбалмошного Бэкхёна, любителя притянуть к себе нечисть.

— Поднимайся, — немного поразмыслив, позвал Бэкхён и протянул руку Чанёлю. — Я провожу тебя через мост.

— Ты… хотя бы понимаешь, что это значит? — подозрительно отреагировал Чанёль. — Нельзя приглашать к себе нечисть, особенно меня.

Бэкхён закусил губу в нерешительности. Не то чтобы он не знал про последствия, но знал, что оставить Чанёля здесь теперь будет неправильно. Настолько же неправильно, как зайти в свою комнату и не увидеть привычной кровати или письменного стола.

— Ты не тронешь семью, которая тебя пригласила, — неуверенно высказался Бэкхён, хватая Чанёля за запястье. — Я знаю, что тебе нужно, и ты можешь пользоваться этим, потому что я хочу воспользоваться тобой.

Чанёль удивлённо уставился на Бэка, пытаясь осознать, каким образом человек может воспользоваться памораком в своих целях. Не было ни одной умной мысли в голове, поэтому приходилось в очередной раз признать, что у парня явно не все дома жили. По крайней мере, не жил никто разумный в его голове, а так…

— Ты поможешь уйти мне отсюда. Деревня привязала меня к себе, и мне больно, — пояснил он, прикладывая к своей груди руку Чанёля, которую всё ещё сжимал своими пальцами. — Я спрячу тебя в своем доме, — он мягко потянул нечисть на себя.

Чанёль неуверенно пошёл следом, глядя на опасную бегущую воду под мостом. Он не мог пройти через столь сильную преграду, пока кто-то из коренных жителей не позовёт его за собой. Он сделал неуверенный шаг на мост и почувствовал лёгкость — запретная магия пала и признала Чанёля. Он посмотрел на уверенную спину Бэкхёна впереди себя и решил, что они оба только что заключили сделку с личной совестью.

***

 В деревне начал умирать скот. Первым делом заболела соседская трёхцветная кошка, которая раньше вечно шипела на юного Бэкхёна и всегда старалась больнее цапнуть его за руку или располосовать когтями ногу. Но спустя сутки после того, как Бэкхён спрятал Чанёля в сарае среди дров, кошка стала вялой, болезненной, а после её нашли мёртвой на дороге у дома к соседям.

На следующий день заболела лошадь их старосты, и у него не было сомнений, что загадочная хворь окажется фатальной для любимого животного. Так и случилось — любимая лошадь умерла, едва наступил четвёртый день.

Жители заподозрили неладное да ещё и донесли, что жуткий старик со сморщенным лицом и уродливой повязкой на лице куда-то пропал, но никто не мог сказать, куда именно. Просто сначала был, потом исчез.

— Он не мог переправиться через реку сам, иначе бы давно это сделал, — Бэкхён услышал вечером на кухне шёпот своего отца. — Кто-то впустил его, но дети сказали, что не подходили к мосту и никого там не видели.

— А может это?.. — послышался голос его сестры, Мины. — Да нет, Бэкхён всегда был на виду и не делал глупостей. Но почти у всех заболели животные, а наш пёс…

— Не важно уже, кто перевёл его через бегущую воду. Кто-то впустил паморака, и теперь он ходит по деревне, — отрезал отец. — Не хватало, чтобы хворь перекинулась на детей.

Бэкхён тихонько выскользнул в коридор и выскочил к сараю на улицу. Он бесшумно проник туда, чтобы убедиться, что Чанёля действительно нет там. Где он бродил по ночам — неизвестно, и это беспокоило Бёна. Он понимал, зачем парень уходит, но его могли заметить, могли выжечь глаза и руки огнем. Почему-то это пугало больше, чем невероятная болезнь, поражающая скот в деревушке.

— Только возвращайся скорее, Чанёль, — прошептал Бэкхён и вернулся обратно в дом.

В деревне готовились. Старшие теперь чаще стали собираться вместе, чаще стали слышны из-за углов шепотки. Но когда приближаешься — они замолкали, и люди приветственно улыбаются тебе, хотя в глазах появляется скрытый ужас и подозрение. Бэкхён знал, что его подозревают, знал, почему деревенские мальчишки теперь оббегают его за три дома, будто он прокажённый. Хотя, такое бывало и прежде. 

Он чувствовал, как сгущаются тучи, как напряжение в воздухе становится всё ощутимее. Становилось душно от пытливых взглядов взрослых, от подозрительной Мины, которая почему-то плакала по ночам, от Дэхёна, который теперь недружелюбно посматривал на своего младшего брата. На улице пахло грозой, не хватало только грома в вышине.

Бэкхёну становилось не по себе, потому что он не знал, что планирует их городской староста. Его больше не пускали с отцом на собрания и совсем ничего не рассказывали дома. Поэтому он часто в ночи искал Чанёля, хотел убедиться, что с ним всё в порядке, предупредить. Но Чанёля не было нигде.

Через две недели в одной семье заболела девочка, и деревня взорвалась.

Уже не скрываясь, люди готовили «живой» костёр и отправляли людей в лес за высокой елью, чтобы сделать из неё спасительный крест. Они окуривали каждый дом от загадочной хвори, с напряжением приглядывались друг к другу — мало ли где мог оказаться паморак. Бэкхён буквально нутром ощущал, как тяжело где-то Чанёлю, уже не скрываясь, рыскал по деревне, в попытках его отыскать.

Той же ночью Чанёль сам вышел к нему на дорогу — побледневший, чувствовавший боль от заготовленных жителями оберегов. Его руки кровоточили от мелких порезов, и они оставались загадкой на теле. Под глазами залегли болезненные круги.

— Чанёль… — прошептал Бэк, бросаясь навстречу шатающемуся парню. — Чанёль, продержись, я тебя выведу отсюда, и мы уйдём, хорошо?

— Бён Бэкхён, отойди от него! Этому чудовищу не место в нашей деревне.

Бэкхён замер на месте, а руки обнимали бессознательного Чанёля. Парень с горечью тихо отпустил нечисть на землю и выпрямился сам. Он медленно отходил от Чанёля в сторону к суровому старейшине. Бён огляделся и увидел, что вся деревня собралась здесь — вооруженная «живым» костром — факелы в руках горели ярко и воинственно, как если бы на охоту за ведьмами вышли средневековые инквизиторы.

— Молодец, парень, я думаю, что ты даже не подозревал, кто есть твой новый друг. Но теперь-то он больше не причинит никому вреда, — поделился старейшина с Бэкхёном. — Не обижайся, но так надо для твоего благополучия.

Не слушавший Бэк лишь пожирал взглядом факел в руке старика. Огонь «говорил» с ним, звал к чему-то, что не понимал парень. В памяти всплыла юная ведьмочка, неуверенная, робкая, вспомнилась её маленькая ладонь и отчаянный взгляд.

«Я часто вижу картинки в голове, ну знаешь, почти как настоящие, даже запахи. А вчера я увидела здесь пожар. Деревня горела».

Бэкхён, не долго думая, прыгнул к старейшине и выбил факел из сухих сморщенных рук. Его взгляд пылал безумием вместе с костром. В один присест он оказался перед Чанёлем, который едва-едва мог поднять голову вверх.

— Нет, вы не подойдёте к нему, — он наставил факел вперёд себя.

— Бэкхён, не дури, — предупредил староста, поднимая вверх в примирительном жесте свои руки. — Отдай факел и уйди, если не хочешь смотреть.

— Я не уйду, это вы должны уйти! Вы не тронете Чанёля!

Поддавшись порыву, Бэкхён кинул факел на сухую траву впереди. Он не думал о том, что огонь может затухнуть, нет, он думал о том, как пламя разрастается, ползёт и горит ярко, ровно, цепляется за ветки, стволы деревьев и идёт дальше. И огонь, будто наученный ручной зверь, подчинился ему.

Спустя полчаса Бэкхён наблюдал с высокого холма в лесу, как горит его родная деревня в ночи. В воздухе было душно и пахло приближающейся грозой, и он с нетерпением ждал первых капель на землю. Позади него зашевелился Чанёль, приходящий постепенно в сознание.

— Бэкхён, — тихо позвал тот, не решаясь подойти сам.

Бён обернулся и дружелюбно позвал его присесть рядом с собой. Чанёль, всё ещё не веря, что это не было сном, приблизился и сел смотреть на пожар вдалеке.

— Знаешь, я понял, ведьмочка действительно знала, что это я сожгу всю деревню, — спокойно произнес Бён. — Мне там душно с самого детства, словно вот-вот начнётся гроза, но она никак не начиналась. А сейчас посмотри, начинается дождь, — он протянул руку вперёд, чтобы высунуть её из-под тени листвы. На руку упало несколько капель холодного дождя.

— Знаешь, — промолвил Чанёль. — Они правы, я чудовище.

— Чудовищами не рождаются, Чанёль, — скосил глаза в его сторону Бён, почувствовав легкую грусть в его голосе.

— Рождаются. Я родился чудовищем из глупых страхов, Бэкхён. Я проснулся в лесу в сырой яме и знал, что меня создали люди этой деревни. Я пришёл за ними, за их страхами.

— Тогда я тоже чудовище, Чанёль. Посмотри, это я сжёг свою деревню, — рассмеялся тот. — И мне даже не грустно. Возможно, я тоже родился чудовищем, потому что всегда мечтал это сделать однажды.

— Мне нечего сказать тебе, — помолчал какое-то время Чанёль. Он поднял глаза и стал внимательно осматривать Бэкхёна. Его позабавили веточки и листочки в его лохматой голове и царапина на щеке — он выглядел, словно три часа карабкался по стволу высокой ели. Хотя, в общем-то, это было почти недалеко от правды — он тащил на себе Чанёля, стараясь уйти как можно дальше от убивающего всех живых и нечистых душою существ.

— Если нечего, то просто получай удовольствие, Чанёль, — расхохотался Бэкхён и придвинулся ближе, чтобы согреться. — Надо развести нам костёр и поесть. И не бойся, этот огонь не причинит тебе вред, обещаю.

***

В одной из провинций Китая, год спустя.

— Здравствуйте, господин Ли, я пришел справиться о вашем здоровье, — согнулся в вежливом поклоне молодой парень. — Мне сказали, что вам уже лучше.

— Здравствуй, Байсянь, спасибо, что ты так обеспокоен стариком, — улыбнулся господин Ли, показывая тому рукой на мягкую циновку напротив себя. — Ты как раз подоспел к чаю.

— Вы всегда по-доброму относились ко мне, господин Ли, хотя я всего лишь чужак без пристанища, — подметил Байсянь, присаживаясь напротив старика. Тот ничего не ответил, а слегка улыбнулся, разливая по двум чашкам практически прозрачный цветочный чай. Пять минут они в тишине и спокойствии пробовали на вкус приятный напиток и слушали пение птицы на ветке дерева.

— Ты осунулся, Байсянь, — сказал господин Ли, глубоко задумавшись о чём-то.

— Мне приходится много работать, господин Ли, поскольку эта деревня не приняла меня как своего, — неохотно откликнулся паренёк о своих проблемах. — Но я знаю, что это просто потому, что я чужой.

— Ты хороший мальчик, — старик одобрительно кивнул и отпил ещё немного чая. — Ты здесь один живёшь, верно?

— Пока что один, но я жду своего Йе Йе¹, — покорно ответил Баясянь не без гордости. — Наши родственники не могут позаботиться о нём, поэтому вызвался я.

— Это большая честь, Байсянь, — одобрительно кивнул господин Ли. — Береги своего Йе Йе, как он берег отца твоего и тебя самого.

В воздухе раздался звон металлического гонга, как всегда отчитывающего час овцы². Байсянь испуганно вскочил со своего места, суетливо поклонился господину Ли и затараторил:

— Простите меня сердечно, господин Ли, но Лао Шифу грозился, что если я снова не приду вовремя в его лавку, то он вытолкает меня за порог на потеху дуракам и зевакам. Я побегу, пока не стало поздно, не хочу считать носом камни на дороге.

— Конечно иди, Байсянь, — кивнул господин Ли с добродушной улыбкой. — А, постой, я скажу тебе лишь немного.

— Да, господин? — Байсянь остановился у дверной ширмы, на которой в дымчатых облаках летели журавли.

— Как зовут твоего старика?

— Цаньлэ, господин Ли, «Цань» — как «сияющий», «лэ» — как «пылающий».

— Когда прибудет достопочтенный Цаньлэ, приводи его сам к моему дому, Байсянь, я хочу познакомиться с ним да и старикам всегда есть, что обсудить.

— Господин Ли, не сочтите за дерзость, я бы хотел, чтобы вы встретили моего деда у дальних ворот на рассвете, я не смел об этом вас сам попросить, но раз вы заговорили… простите за дерзость, господин Ли, — произнес Байсянь, хотя беснующиеся черти в его глазах выдавали парня с головой.

— Проныра, — добродушно рассмеялся господин Ли, — сразу бы и сказал так, а то юлишь передо мной, хвост распушил! Что же поделать, схожу с тобой к дальним воротам.

— Спасибо большое, достопочтенный господин Ли, — Байсянь снова растянулся в низком поклоне, а на лице у него засияла широкая улыбка.

В лесу, окружавшем китайскую деревушку, сладко пели прелестные птицы. Где-то журчал ручей и трескучие ветки ломались о стволы собственных деревьев. Так же трескуче пылал костёр в глубине леса. А у этого костра грелся старик в потрепанной одежде, держал свои сморщенные крючковатые руки прямо над языками пламени. Во всё лицо старика тянулся уродливый шрам, скрытый за окровавленной повязкой.

Он улыбался и ждал.