Ривай привык начинать утро с крепкого чая, сэндвичей и очередного трупа.
— Почерк тот же, — сообщает взволнованная Ханджи. — Мужчина. Только я не понимаю… Снова никаких признаков пыток или ограбления, даже чуточку не изнасиловал! Какой скучный убийца!
Ривай отпивает чай из термокружки, глядя на полиэтиленовый пакет над телом. Тихий переулок. Ривай почти уверен, что убийств станет меньше, если люди прекратят ходить безлюдными переулками, темными пустыми улицами и лесополосами. У каждого из таких мест надо повесить табличку: «Тут убивают людей. И ты можешь стать следующим».
Но люди есть люди; этот тоже наверняка решил, что сможет срезать путь домой этим проулком.
— Во сколько его убили? — без интереса спрашивает Ривай, отпив глоток горячего чая. На вызовах у него всегда отвратительный привкус железа, будто кровь убитого плеснули в кружку.
— Во сколько? Ну, думаю, уже порядочно… Около полуночи.
— Лег бы спать вовремя — все еще дрых бы сейчас в кровати, — договорив, Ривай оборачивается, прикидывая. — Сколько тут до школы?
— Минут пятнадцать. Наш клиент, да. Как думаешь, может, стоит одеть тебя в школьную форму и заслать к ним как подсадного агента? Как в кино? — предлагает Ханджи, не отвлекаясь от трупа и пробирок. — А я буду там местным доктором! Хотя нет, скучно. Никаких вызовов… Никаких трупов. Давай скорее поймаем этого, а то он довольно посредственный убийца.
Ханджи как раз из тех, кто не против, чтобы люди поздно вечером возвращались домой или бродили безлюдными переулками. Она обожает свою работу.
Считая этот, за последние полтора месяца они нашли уже пять трупов. Нападение на жертву со спины. Способ всегда один и тот же — чистый надрез сзади шеи.
Первый убитый сам был учеником той школы. Поначалу это приняли за ограбление, хотя небольшая сумма карманных денег осталась при школьнике. Но именно тогда Ривай понял, что связан с этим делом чуть больше, чем другие занятые в нем полицейские.
Эрен пришел на место узнать, что случилось. За оцепление его, конечно, не пустили, и тогда он поднял шум, на который вышел Ривай. Нет, знакомы они были задолго до этого, их можно было назвать соседями, потому что жили они на одной улице, состоящей из маленьких частных домиков. Тогда они еще не знали, что это дело рук маньяка, и что убийства будут так или иначе связаны со школой Эрена.
Кроме этого и разреза в основании шеи ничего общего у жертв не было. И ни зацепок, ни улик — никто ничего не слышал и не видел, никаких забытых на месте преступления спичек, ученических мелочей, пуговиц. Они даже орудие преступления найти не могли.
***
Ривай выходит на веранду у дома как раз после окончания занятий в школе. С четверть часа он пьет горячий чай, глядя на улицу, пока наконец не замечает Эрена с его неизменной компанией. Конечно, эта троица выглядит так, будто все экзамены им поставили на утро рождества. Ривай бы удивился, увидев их радостными после того, как в школе убили несколько человек, и все же — это не страх. Есть что-то другое в обеспокоенном взгляде Микасы, в спрятавшем глаза Армине. Один Эрен выглядит как обычно, только более притихшим, на оклик отзывается и собирается идти к веранде Ривая. Но за ремень сумки его ловит Микаса, не говорит ничего, только смотрит побитой собакой.
— Мы тут подождем, — достаточно громко заверяет Микаса, бросив на Ривая недоверчивый взгляд, но Эрен кивает на притихшего Армина, будто этим может сказать что-то, понятное только им троим, и командует:
— По домам идите. Со мной ничего не случится.
Ривай думает, что определенно угадал, с кем должен поговорить о событиях в школе, даже если изначально просто хотел предупредить Эрена не шататься по улице ночами.
Ривай видит, как уходит домой, не оборачиваясь, Армин, как ждет у обочины, заложив руки в карманы школьного пиджака, Микаса, а потом заходит в дом следом за Эреном и закрывает дверь.
Эрен не чувствует себя здесь скованно, он без приглашения садится в кресло в гостиной, и кажется, что налет серьезности и печали сходит с него, а перед Риваем уже обычный подросток, приглашенный в дом офицера полиции не как свидетель, а как друг. Или хорошо притворяющийся беспечным подростком.
— На улице ты казался совсем другим, — замечает Ривай. Он не может пока идти на кухню поставить чайник, потому что должен наблюдать за реакцией Эрена, поэтому сначала разговор. — Более подавленным, что ли.
— Сейчас все говорят о том, что в городе появился маньяк. Так необычно, ведь я читал, что куда больше убийств происходит на бытовой почве, но никто не бьет тревогу: «Народ, мы убиваем друг друга спьяну!». Зато стоит в городе появиться маньяку — и у всех уже паника.
— А ты, значит, не паникуешь? — Ривай, кажется, и не моргает, чтобы ничего не пропустить.
— Ну… Я думаю, что маньяки — слабые люди, которые могут нападать на кого-то еще слабее и исподтишка. Я думаю, что смогу справиться, если попытаются напасть на меня, — Эрен произносит это серьезно, всю его веселость сдувает, он осознает, наконец, что Ривай пригласил его на разговор, а не просто в гости. И тогда Ривай позволяет себе отлучиться на кухню поставить чайник.
Именно от того, что Эрен так самонадеян, он и рискует нарваться на неприятности. Меньше всего Риваю хочется однажды на вызове обнаружить под целлофаном Эрена с разрезанной шеей. Пожалуй, тогда он сорвется при попытке Ханджи сказать, что этот скучный маньяк снова не изнасиловал и не расчленил жертву.
За окном уже начинает темнеть, и Эрен, оставшись один, включил в гостиной свет. Ривай запоздало, уже садясь в кресло, думает, что диван Эрен выбрал именно в надежде, что Ривай устроится рядом.
— Что-нибудь в школе слышно? Кто-то ведет себя странно?
— Вы понимаете, что этот убийца ненормален? — кивает Эрен. — Скорее всего, это какая-то навязчивая идея. Я не думаю, что он адекватен…
— Эрен, вашей троице что-то известно?
— Нет, — уверенно отвечает Эрен, забирая со столика чашку. — Но вы же знаете… Я хотел бы пойти в полицейскую академию после школы. Хотел бы работать с вами! Вот я и… готовлюсь. А друзья переживают, что кто-то из-за моего «расследования» решит, что я — угроза…
Ривай смотрит в сторону, нарочно отвлекается на пыль в щели под камином. Больше всего хочется отправить Эрена куда-нибудь подальше, к дальним родственникам, пока это дело не закроют. Но ведь не согласится.
— У меня ведь есть шанс стать вашим напарником? — спрашивает Эрен, и, обернувшись, Ривай натыкается на его прямой, решительный взгляд. Тает бродящий где-то по улицам маньяк, ждущая снаружи Микаса, чувство, что Эрен все равно знает чуть больше, чем говорит и только выкручивается удачно, не придраться, остается только сам Эрен, переместившийся от центра дивана ближе к креслу, в котором сидит Ривай.
— Нет. Никаких шансов быть моим напарником.
— Почему? Потому что я моложе? Потому что вы снова будете уговаривать моих родителей не пускать меня в полицейскую академию? — Эрен так всерьез расстраивается, что Ривай сдается, кладет руку на его макушку, будто с ребенком обращается, добавляет:
— Между напарниками не может быть отношений.
С Эрена слетает и наигранность, и веселость, он едва не отпускает чашку с чаем от неожиданности, но, опомнившись, ставит ее на подставку на журнальном столике.
— Звучит, как предложение. Почему вы вдруг об этом заговорили?
— Не хочу, чтобы ты рисковал напрасно. Что-то вроде обещания хорошего будущего.
Эрен даже не краснеет и смотрит также прямо, будто это он теперь пытается подловить Ривая на игре или лжи.
— Не окажется ли это просто попыткой получить информацию?
— Почему?
— Потому что уже месяца два прошло с тех пор, как я вам признался.
— Шесть недель, — поправляет Ривай, тоже ставит чашку с горячим чаем на подставку, чтобы не было соблазна вылить его на Эрена. — Я тебе не обещал даже подумать.
— Ну да, приняли к сведению и отправили домой, а теперь рассказываете про какие-то отношения. Что, если за эти два месяца…
— … шесть недель…
— … что-то бы поменялось? Если бы я разочаровался в вас?
— Эрен, — останавливает Ривай, уже спокойнее снова берет чашку, но рука дрожит, в голосе еле сдерживаемая злоба. — Выметайся из моего дома и не еби мне мозг. Связываться с ребенком изначально было дурной идеей.
— Я не ребенок, — уже растерянно отзывается Эрен, но не уходит. — Я просто хочу вам поверить. А не обнаружить, что вы просто пытаетесь подкопаться ко мне…
— Эрен, если хочешь пойти в полицию, то можешь представить, сколько людей убивают в этом городе. Для того, чтобы найти одного серийного убийцу, я не стал бы портить с тобой… отношения.
— Тогда докажите! — уже придя в себя от смягчения приговора, требует Эрен, снова опустившись на диван. Ривай устало выдыхает, отчего пар над чашкой меняет направление.
— С самого начала этого хотел?
— Но ведь вы ответили взаимностью! Согласием! Что, теперь будете говорить, что не готовы?! Это мне пятнадцать, это я должен тут ломаться и…
— Заткнись, пока я в тебя кипятком не плеснул…
Эрен снова откидывается на спинку дивана, словно шарахнувшись. Ривай отпивает чай и, чтобы замять грубость, добавляет:
— Теперь понимаешь. Я не умею быть романтичным, внимательным или еще что ты там себе надумал.
— Да, понимаю.
— Ты согласен это терпеть?
— Терпеть? Но это я тоже в вас люблю, — всерьез, растерянно отзывается Эрен. Ривай смотрит на него поверх чашки, сквозь пар, снова вздыхает:
— Тогда каких доказательств тебе надо? Кольцо обручальное? Объясниться с твоими родителями? Давай годика через два, а то они меня засудят за развращение несовершеннолетнего.
— Так ведь не было «развращения», — произносит вдруг Эрен, успокоившись и глядя теперь выжидательно. И Ривай понимает – и что нужно ему в качестве «доказательства» и почему Эрен не мог сказать прямо, ходил вокруг да около. Даже не от того, что стеснялся, просто вполне мог снова быть посланным к черту из этого дома.
— Тебя девушка на улице ждет, — напоминает Ривай без особой надежды. Он уже видит, как подается к нему Эрен, как цветы на окне клонятся за солнцем вслед, ловят его лучи. Эрен ждет только подтверждения, разрешения.
— Она знает. Мы говорили с ней об этом.
— Тебе пятнадцать, — снова без особой надежды напоминает Ривай, но тон его, не выражающий однозначного отказа, скорее означающий: «Твою мать, ты хоть понимаешь, что происходит?» Эрен кивает так, будто это был вопрос. Он, похоже, совсем забыл о чае, о Микасе, о родителях, которые могут волноваться, и уж тем более о каком-то маньяке и будущем, и по глазам его видно, что есть только бесконечное «сейчас» и только Ривай напротив него, который будто издевается, тянет, отгородившись чашкой с дорогим чаем.
Ривай отпивает еще глоток, думает о том, что губы у него сейчас горячие, терпкие, и в конце концов почему бы и нет. Пятнадцать ведь не девять, и он никого не совращал.
Эрен, напружинившийся в ожидании, нетерпеливый, весь подается вперед, как только Ривай ставит чашку на подставку, но снова сам не делает ничего, будто спрашивает: «А можно?»
— Все нужно делать за тебя, — вздыхает Ривай и перехватывает затылок Эрена, притягивая к себе.
Поцелуй не похож на первый, в нем нет невинности или изучения нового, Ривай просто сминает губы Эрена, прижимает его сильнее, как если бы тот решил вдруг отбиваться, и проскальзывает языком в рот. У Эрена тоже чайный вкус и горячие губы, он смотрит открыто, упрямо, хотя и не может уже сфокусироваться, отвлекаясь на ощущения. На ту секунду, когда разрывается поцелуй, Эрен соскальзывает с дивана, становится на колени у кресла, упершись руками в колени Ривая, и снова подставляется для глубокого поцелуя. Когда Ривай отстраняется, чтобы отдышаться, Эрен, не решаясь тянуться снова, только просит шепотом:
— Еще.
Ривай не школьник, и ему хватает самообладания отодвинуться. Но Эрен сжимает руки на его коленях и губы в упрямую линию, говорит уже в полный голос:
— Это ничего не доказывает.
— Тебя дома ждут мама с папой. Иди, не заставляй их волноваться, пока не случилось чего-нибудь.
Кажется, что надо оттолкнуть Эрена, пнуть в живот, иначе он и с места не сдвинется, но Ривай не может поступить так с человеком, которого только что целовал. Он вздыхает, совсем откинувшись на спинку кресла.
— Когда тебе хотя бы шестнадцать будет?
— Не надо относиться ко мне, как к ребенку, — возражает Эрен, и опять между ними пропасть, снова вокруг проступает реальный мир с психами, бродящими по улице ночами. И один из них имеет какое-то отношение к школе Эрена.
— Я бы не стал целовать ребенка. Но тебе лучше уйти, пока я мысленно не прибавил тебе недостающие пару лет.
Обида оказывается сильнее пинка в живот. Эрен отстраняется сам, встает, поправив одежду, и, потратив какое-то время на то, чтобы надеть ботинки, выходит на улицу, где уже заждалась Микаса.
***
Плохие новости — к вечеру второго дня появляется новый труп. Хорошие новости — на этот раз им удается не только найти орудие преступления, но и самого преступника.
— Как мы и думали, строительный нож, - рассказывает Ханджи, передавая Риваю фотографии испачканного в крови желтого ножа со сломанным лезвием. — Парня задержал патруль. Учится в той же школе, одноклассник первой жертвы. Все так просто, но… Ривай?
Он не слышит ее, он смотрит в одностороннее стекло допросной, в которой со скованными за спиной руками сидит Эрен, глядя перед собой. У него в крови рубашка и шея, несколько клякс на лице, но он все равно выглядит так, будто его задержали за мелкое хулиганство и родители скоро приедут забрать его.
Ривай, не глядя, возвращает фотографии Ханджи, кивает офицеру у двери и проходит внутрь, в комнату допросной, садится напротив Эрена. Тот смотрит теперь исподлобья, только в камере становится заметно, что и запястья у него в крови.
— Какого хрена? — без перехода спрашивает Ривай, будто не помнит, где именно и при каких обстоятельствах они разговаривают, и что за ними наблюдают, разговор записывают. Ривая, скорее всего, отстранят от дела, потому что, даже являясь соседским мальчишкой, Эрен — его личная заинтересованность.
Эрен упрямо молчит, не глядя ему в глаза, и, потеряв терпение, Ривай бьет кулаком по столу, холодно напоминает:
— Я задал вопрос. Почему ты здесь?
— Это ошибка.
Ривай в приступе злости отодвигается резко от стола, смотрит в сторону, но, взяв себя в руки, снова возвращается к арестанту-Эрену. Эрену-убийце, маньяку, преступнику. Эрену, который теперь никогда не сможет быть его и с которым теперь произойдет много страшных событий, начиная с предварительного заключения.
— Ты знаешь, как часто я слышу это ублюдочное «Это ошибка, офицер». «Мой друг сам упал на нож, офицер». Ты себя в зеркало видел?! Какая ошибка, Эрен?!
От того, что он называет его по имени, не заглянув в папку, Риваю кажется, что вот сейчас же в камеру ворвутся охранники, уведут его, Ривая, а не Эрена, потому что поймут, кто для него этот мальчишка.
— Я пытался оказать ему помощь, — снова уверенно произносит Эрен. Руки его трясутся, но кажется, что вся нервозность ушла туда, внешне он почти спокоен, только в знакомую упрямую линию сжаты губы. В такую же, как когда Ривай отказался продолжить поцелуй.
— Ну да! Помощь! Ножом по шее. Эрен, даже если это так — этому никто не поверит. Тебя посадят, Эрен. Ты думаешь, что тюрьма для малолетних выродков лучше и мягче тюрьмы для взрослых?.. А какая к херам тюрьма, Эрен. Ты да, не ребенок, тебя уже можно на электрический стул. Ты это понимаешь?!
Хотелось прибавить еще что-то, резкое, чтобы окончательно отгородиться от него, чтобы одному только Эрену дать понять, что отрекается, жалеет о том предложении и что вообще думал над тем, чтобы начать с ним какие-то отношения. И не может, потому что знает — будет следить за приговором, подкупит охранников, чтобы те поберегли Эрена от прочих отморозков, найдет любые доказательства, если это и в самом деле не Эрен.
Как в подтверждение этих слов, тот поднимает голову и впервые смотрит в глаза, но без уверенности, растерянно, спрашивает вполголоса, хрипло:
— Вы не верите мне?
И в этот момент Ривай не может ему не верить, как бы ни ненавидел себя за это. Он отгораживается от этого взгляда папкой с материалами дела и, разговаривая как бы с фотографией первой жертвы, спрашивает:
— Ты видел его?
Снова быстрый взгляд, успевает заметить, как смешался Эрен, спрятал глаза от Ривая.
— Да. Ты знаешь, кто это, — констатирует Ривай, снова как бы обращаясь к фотографии уже второй убитой, и снова взгляд в сторону Эрена, заметить, как тот поджал губы.
Наверняка за толстым стеклом наблюдатели ликуют или наоборот ругают, считая, что убийца и есть Эрен и нечего его выгораживать.
— Я не знаю его.
— Его? — переспрашивает Ривая.
— Маньяка.
— Но ты е г о видел, — кивает Ривай.
Эрен слишком долго молчит для человека, который может снять с себя хотя бы часть подозрений, просто описав другого убийцу, и Ривай с грохотом бросает открытую папку на стол, привстает со стула, чтобы заговорить снова полушепотом:
— Это не игры в детектива, Эрен. Ты уже заигрался. Тебе уже светит обвинение.
— Я не смогу описать его, — Эрен говорит это опустошенно, как смирившийся покойник, все так же глядя в пол.
— Сдохнуть решил? — и чувствует, что получается у него из рук вон плохо, потому что Эрен уверен, что Ривай его вытащит. Больше Эрен боится разочаровать его, и, осознав это, Ривай холодно, как если бы говорил с посторонним, утверждает:
— Ты с ним заодно.
Вместо того, чтобы рассказать все, что ему известно, Эрен замыкается, смотрит открыто, едва ли не враждебно, но молчит.
***
Ханджи, чуть притупив свою кровожадность, находит Ривая сама в курилке ближе к обеду, с улыбкой, будто шифруясь под нормального человека, говорит:
— Йегер не врет. Отпечатки пальцев не его. К тому же… удар нанесен снизу, жертвы все высокие, и убийца для такого удара должен быть где-то твоего роста. А Йегер и правда пытался этого человека спасти.
Ривай глубоко затягивается, задерживает дым в легких, сколько может, прежде чем выдохнуть его струей, через нос. Он бросил курить весной прошлого года, сейчас с непривычки дерет горло.
— Он врет, — констатирует Ривай после этого. — Может, не в том, что не убивал, но врет.
— Бедный мальчик, — неправдоподобно жалеет тут же Ханджи. — Твое недоверие оскорбляет его. Кто он? Твой фанат?
— Просто соседский мальчишка, который хотел пойти работать в полицию после школы.
— Значит, фанат, — для себя утверждает Ханджи.
***
Эрена выпускают на следующий день, и Ривай снова караулит на веранде своего дома в то время, когда возвращаются по домам школьники. Эрен идет также, как всегда: в сопровождении двоих, и Ривай ловит себя на том, что завидует им, потому что они-то ему верят. И верили бы, даже если Эрен и был тем убийцей. Когда Ривай окликает его, оборачивается кто угодно, но не Эрен. Настороженно смотрит на него, остановившись, Микаса. Затравленно оборачивается Армин, но заглядывает другу в лицо и отводит взгляд, тоже сделав вид, что ничего не слышал. Ривай не понимает, почему эти двое так реагируют и почему он должен чувствовать себя хотя бы виноватым перед Эреном, если того поймали в крови недалеко от трупа. Но второй раз он уже не окликает, даже не дожидается, когда Эрен скроется из вида — уходит в дом.
***
Риваю хотелось бы, чтобы убийца затаился. Хотя бы пока Эрен не закончит школу.
Конечно, Эрен ясно дал понять, что после случившегося можно не рассчитывать ни на какие отношения, и Ривай даже думал, что это принесет облегчение — не брать на себя ответственность за мальчишку, не терпеть его перепады настроения, да и просто никого не пускать в свою жизнь. Но воспротивилась гордость — он уже почти смирился с тем, что Эрен его, уже успел нафантазировать себе кучу сопливых, казавшихся теперь стыдными, моментов. Практически свыкся с тем, что нужно будет поговорить с его родителями. Теперь все это летело к черту, и самое ужасное — было обидно. Ривай злился, ведь он думал — обида эта от того, что поддался на игру в чувства ребенка. И все же понимал, что еще немного ощущения тела Эрена так близко, стоящего на коленях перед ним, и ему было бы плевать, сколько там Эрену лет.
В этих размышлениях проходит всего день, когда не успевшему опомниться Риваю сообщают, что дед Армина, того бледного мальчишки, что вечно таскался за Эреном, подал заявление об исчезновении внука.
И тогда Ривая будто из воды на воздух достают, он понимает, наконец, какие мысли так настойчиво гнал от себя все это время, пытаясь заменить злостью. Эрен был рядом с убийцей настолько близко, что мог стать следующим. Эрен в запачканной рубашке в камере допросной — лучшее, что могло случиться с ними обоими в то утро, потому что Эрена он мог увидеть уже в пластиковом мешке с биркой на ноге и перерезанной шеей.
Исчезновение Армина — второй удар, от этой новости внутренности Ривая вдруг будто битым стеклом обращаются.
— Может, его похитил другой маньяк? — мечтательно рассуждает Ханджи, обмахиваясь сложенным заявлением. — И мы наконец найдем что-то интересное… А хотя два маньяка в одно время, как-то нереально. Значит, он что-то видел? Как по-твоему? Эй, ты куда?
— Сделать по работе кое-что.
Ривай одевается без спешки, застегивается наглухо, на все пуговицы, смахивает сор с рукавов, с плеч, поправляет выглядывающий из ворота легкий шарф. Когда он выходит, Ханджи озадаченно переводит взгляд на еще горячую полную чашку чая, потом на заявление у себя в руке.
***
Эрена нет дома, и мама его сообщает, что сына можно найти где-то у кукурузных полей, он говорил, что там у них что-то вроде шалаша. Пока Ривай добирается к полям, он пытается избавиться от картины убегающего через стебли кукурузы Эрена и преследующего его человека с ножом. Нашел, куда ходить, когда в городе людей убивают. Мир замыкается на одном только Эрене, и, кажется, если найдет его там, живого и невредимого, уже никогда не сможет оставить одного.
На окраине поля старый амбар, настолько просторный, что туда поместится и самолет. Ривай, запыхавшийся, останавливается около него, но кукуруза настолько высокая, что в ней ничего и никого не видно. И Ривай бы, конечно, забыв о гордости, звал Эрена, но пересохло в горле от долгого бега.
Прежде, чем он успевает отдышаться, слышится сначала шорох в амбаре, потом дверь его, ржавая, старая, отодвигается. Амбар этот всегда был закрыт, и Ривай, настороженный уже этим фактом, оборачивается.
Эрен выходит, слегка качнувшись на неровной земле, но тут же замечает Ривая, замирает, на этот раз едва не упав, хватается за ручку двери, будто готовый нырнуть обратно, но все-таки ждет. Профессиональное чутье подсказывает Риваю — что-то не так. С Эреном, с амбаром, с этим местом в целом не так.
— Вы меня искали? — спрашивает Эрен, полуприкрыв дверь. «В амбаре», — понимает Ривай. Он должен спросить, что Эрен там делал и откуда у него ключи, но именно потому, что Эрен, до этого на него обиженный, впервые разговаривает с ним как ни в чем ни бывало, Ривай резко выпрямляется и идет не к Эрену, а к амбару. И этот мальчишка, несовершеннолетний школьник без «профессионального опыта» тоже каким-то шестым чувством угадывает, куда именно направляется Ривай, захлопывает дверь и преграждает ему путь, снова превращаясь в обиженного, разозленного Эрена, человека на грани провала.
— Если вы откроете дверь, то можете забыть обо всем, что я вам говорил. И о том, что вы ответили. Если вы все два месяца думали, то зря потратили время.
— На ноже не твои отпечатки, — вслух замечает Ривай. Все равно ничего не сходится даже сейчас, а может, он просто не хочет верить в ту картину, которая тут вырисовывается. Ему вдруг становится плевать, убит Армин или нет, потому что если Эрен преступник, то трупом больше, трупом меньше — его приговор не смягчит уже. — Что же происходит-то, Эрен?
— Я не могу рассказать. Просто сделайте вид, что ничего не было. Что меня здесь не было, и вас тоже. Вы же сами говорили, что я смогу… что мы сможем…
— Я полицейский, Эрен.
— И это в вас сильнее любви ко мне? — вдруг упрямо спрашивает Эрен, и именно это упрямство, с которым он еще держится за массивную ручку амбарных дверей, выводит из себя ошарашенного было этим потрясением Ривая, он подсечкой сбивает Эрена в пыль, открывает дверь, отодвинув вместе с ней и парня, и входит внутрь.
Армина он видит первым, прежде чем заметить пыль, старую рухлядь по углам, перекладины, лестницы и сено. Армин сидит, привязанный к одной из опор, все еще живой, не раненный.
Риваю кажется, что весь этот прогнивший амбар рухнул ему на голову. Хочется малодушно развернуться, сказать, что не видел ничего, но ведь он полицейский, он не может не видеть, особенно когда поднимает голову Армин и смотрит на него с такой надеждой, будто теперь все закончилось, его спасут, не убьют.
«Почему он его похитил? Зачем? Армин видел что-то? — думает Ривай, перерезая веревки на запястьях. — Армин же всегда был рядом с ним. Если он хотел его убить — мог сделать это в любой момент. Но мальчишка, наверное, видел, как он убивал. А убрать его не поднялась рука. Он же раньше убивал всегда одним надрезом. Эрен? Эрен убивал?»
Армин поднимается, все еще сгорбленный, осматривается в ужасе, замечает Эрена у дверей, тот тоже уже поднялся.
— Ривай, отойдите от него. Пожалуйста, — просит Эрен, в руке он держит кухонный нож, которого Ривай до этого не заметил. Единственный выход из амбара – именно та дверь, у который Эрен и стоит. Тогда Ривай выходит чуть вперед, закрыв испуганного Армина собой.
— Ты не сможешь меня убить. А его убить я не дам. — Ривай все еще медлит, не достает пистолета из кобуры, чтобы не провоцировать и чтобы потом не пришлось стрелять.
И тут ему и в самом деле будто амбар на голову рушится — во всяком случае, по ощущениям что-то из той рухляди, что тут валялась. Ривай даже слышит хруст, падает в грязь лицом.
— Я знал, что ты один из них, — произносит Армин. — Один из титанов, Эрен. Но я думал, что ты из хороших титанов, что ты поможешь мне с ними сражаться. А ты с ними заодно, Эрен. Они прислали тебя, чтобы убить меня.
— Армин, я не собираюсь тебя убивать… Я просто хотел тебя спрятать, потому что… — начинает неуверенно Эрен, скрипит снова амбарная дверь, должно быть, закрываясь. Ривай, лежа в пыли, соображает, где у этого мира вертикальное положение, которое надо принять, но лживый мир кружится, в нем все становится с ног на голову. Вслед за Армином по земле волочится полугнилая деревянная рукоять то ли граблей, то ли еще чего из валявшегося тут мусора.
— Кто тебе поверит, титан?
— Я не титан. И никто не титан, Армин… Нам нужно рассказать полиции.
— Полиции?! Знаешь, сколько титанов среди них?! — истерически спрашивает вдруг голос Армина. — Они же меня… Ты с ними заодно! Я же говорю! Вот и доказательство.
Лицо Эрена вытягивается от страха, когда Ривай рывком поднимается, опершись на балку, чтобы не упасть снова. Замечает и Армин, оборачивается, и Эрен, до этого остающийся в растерянности, боясь ранить друга, в этот момент наконец подскакивает, сшибает Армина с ног той же подсечкой, какой его минуту назад сбил Ривай. Грабли падают рядом, слегка зацепив Эрена по спине, но не сдавшийся Армин, с заломленной за спину рукой, выгибается, кричит совсем на него не похоже:
— Ненавижу! Титаны! Отбросы! Вы моих родителей убили, титаны! А ты притворялся моим другом, а на самом деле один из них! Давай, убей меня, на мое место придет другой! И он вырежет вас всех, до единого!
***
Ривай проводит на больничном неделю, терпит каждодневные звонки от Ханджи, неизменно берет трубку и сбрасывает звонок, как только та начинает: «Что, серьезно? Пятнадцатилетний хлюпик уделал нашего Ривая? Ты тренировки не забросил? У тебя мускулы нарисованные?». Он был слишком сосредоточен на Эрене в тот момент, так Ривай объяснил себе ошибку в первый же день.
Наверное, из них все-таки получились бы неплохие напарники.
Эрена должны были посадить за укрывательство, но Ривай в кои-то веки пошел против принципов и заявил, что Эрен позвал его именно забрать преступника, которого поймал.
Армин оказался невменяем. Вместо тюремного срока его отправили в психиатрическую больницу, и, судя по тому, что Эрен за всю неделю ни разу не пришел — носил туда Армину апельсины. Ривай впервые чувствует ревность. Настолько, что даже раздумывает, пускать Эрена или нет, когда тот наконец приходит.
— Разве ты не на уроках должен быть? — спрашивает Ривай, все еще загораживая ему путь в квартиру.
— Я освобожден временно, — нехотя признается Эрен. — Пришел сказать спасибо, что прикрыли.
Это — его путь к отступлению. Если Ривай его не впустит, то Эрен уйдет и уже не вернется. Перед этой решимостью Ривай, подстрекаемый памятью о своей ревности, сдается и отходит, приглашая Эрена в дом. Чаю ему на этот раз не предлагает, и садится первым, на диван. В качестве протеста Эрен мог бы занять кресло, но он тоже садится на диван, почти вплотную, смотрит зачарованно, будто теперь добрый дядя Ривай покажет ему фокусы, которые обещал в прошлый раз.
— Когда ты узнал, что убивает твой приятель? — тут же сбивает его настрой Ривай, и Эрен, как человек, в котором есть переключатель «романтично настроенный — серьезный разговор», даже отодвигается, складывает руки на коленях.
— Поздно… Знаете, он тот еще фантазер, конечно. Но… Мы думали, что он понимает, где реальность, а где фантазии.
— То есть, он и раньше заговаривал про титанов, которые пытаются его убить? — продолжает допрос Ривай, и Эрен, который уже и не смотрит на него, мрачнеет больше.
— Я в некотором роде не могу не чувствовать себя виноватым… вроде как… Знаете, из-за фантазий его в детстве иногда били старшие ребята. Я не всегда успевал его спасти… К тому же и смерть родителей. Мы с Микасой, конечно, были рядом, но все-таки… наверное, недостаточно.
Ривай не может переключиться. По большей части ему плевать на Армина, тем более, что того отправляют в психбольницу, а не на электрический стул. У него такая работа, что подобное происходит постоянно. А если Армину так уж доставалось от хулиганов, то и к Риваю с его ростом тоже пытались цепляться в детстве, но он быстро объяснял им, что они выбрали неудачный объект для насмешек. Все это — реальность, в которой он живет, но ему важно, что это влияет на Эрена, еще не успевшего привыкнуть к той стороне жизни, в которую хочет окунуться.
— Уверен, что все еще хочешь пойти в полицию? — спрашивает Ривай. — Если будешь там работать, еще и не такого дерьма о людях узнаешь.
— Хочу.
Переключатель в Эрене снова перескакивает, и вот он уже серьезный, сосредоточенный.
— Я не смогу жить и прятать голову в песок.
— Зачем ты похитил его, Эрен? — снова прямо спрашивает Ривай. В воздухе парят пылинки, свет солнца перед закатом лимонный, кислый, оседает на смуглой коже Эрена, но на белках глаз не отражается. Внутри Эрена темно, он молчит достаточно долго, прежде чем признаться:
— Хотел его спасти. Он мой друг… Вы сами сказали, что, если бы убийцей оказался я, мне грозила бы смертная казнь. Армин же не со зла убивал…
— Да, не заметил убийцу рядом с собой, а потом попытался его спасти… Все-таки ты ребенок. До настоящего полицейского тебе еще расти и расти, — вздыхает Ривай, но именно эти слова заставляют наконец Эрена обернуться к нему, посмотреть в лицо, сначала с вызовом, но, увидев вместо обычной холодности что-то теплое, растеряться.
— Я вырасту, — произносит Эрен совсем не то, что, скорее всего, собирался. И тут же переходит в наступление:
— Для вас я тоже еще слишком маленький?
— Тебе пятнадцать, а ты уже выше меня вымахал. «Маленький», как же. Сложно нам будет с такой разницей, да, Эрен?
— Значит, вы не передумали?
— Так. Давай начнем с того, что ты перестанешь так официально ко мне обращаться.
Эрен кивает и теперь уже внезапно, не спрашивая ни о чем, тянется за поцелуем, поставив руку для опоры на этот раз не на колено, а между расставленных ног Ривая. Пылинки в воздухе замирают.