Среди бесконечной жгучей пустыни Джисон без устали копается в земле за тысячи-тысячи километров от своей родины. Находки в этом древнем, засыпанным песком, поселении станут ядром темы, которую он изучает в своей диссертации. Путешествие в пустыню Рален – ключевая ступень к познанию религиозного культа, что предшествовал сегодняшним верованиям. Лев и Бык, Митра и Варуна живы в памяти покинутых городов и разрушенных храмов, в памяти песчаных ветров и рыжих гор. Их история прячется здесь, в глубокой подземной пещере, что некогда стала убежищем для каменного, андрогинного бога, спящего на пьедестале уже очень-очень долго.

Поначалу отряд из спелеологов, что первыми нашли эту статую, приняли её за гробницу, но вскоре Джисон со своими ребятами выяснили, что пьедестал цельный, без какой-либо крышки. Это самостоятельная композиция, сделанная, чтобы увековечить святой облик, чтобы верующим было кому поклоняться и у кого просить.

– Все сюда! Смотрите! Смотрите! – одна из помощниц Джисона, студентка предпоследнего курса, зазывает весь отряд. Она и ещё несколько юношей скалывают твердый грунт и вросшие в землю камни рядом со статуей.

Джисон видит, что они нашли. Относительно хорошо сохранившийся человеческий череп. Спустя несколько часов непрерывного откапывания в свете прожекторного света показывается второй череп. За ним дугообразные кости рёбер, жёлто-коричневые кости рук и ряд позвонков. Ещё через час наконец видна нижняя часть скелетов.

В разгар возбужденного разговора о найденной исключительной находке в пещеру заходит молодой мужчина в светлой одежде и шляпе с платком. Джисон сразу догадывается, кто это, поднимается с корточек и, чтобы гость понял, куда идти, машет ему рукой:

– Хэй! Сюда-сюда! Мы здесь!

Мужчина в белом снимает шляпу и платок и тянет руку для пожатия ещё на полпути к Джисону. Он молод, наверное двадцать пять – двадцать семь лет.

– Здравствуй. Я Ли Минхо. Меня попросили курировать…

– Да-да, я знаю, как тебя зовут. Универ, где я прохожу аспирантуру, уведомил меня, что нашему проекту не хватает умной головы, – Джисон делает паузу и смотрит внимательнее на нового коллегу. Тот, вопреки стереотипу, что в их профессию идут одни страшненькие прыщавые зануды, по-особенному симпатичен, с живым блестящим взглядом по-кошачьи раскосых глаз, высокими скулами и маленьким розовым ртом. Несмотря на по-девичьи безобидное лицо, у него широкие плечи, сильные руки и ноги, и в целом атлетичная комплекция тела. Значит в этих жарких песках, где задохликам не место, он точно не пропадёт. – Надеюсь твоя голова действительно умная и нас не подведёт. Моё имя Хан Джисон. Будем знакомы.

– Что здесь? – Минхо не отрывает взгляда от костей, – То самое захоронение?

– Не совсем. Когда универ отправил запрос на помощь, мы только-только откопали всё, что снаружи и нашли пещеру. А вот эта красота с первого взгляда очень уж похожа на гробницу, – Джисон кивает на статую. Удивительное дело, но ему на короткое мгновение чудится будто на пьедестале лежит точная копия Минхо, но он тотчас ругает себя за излишнюю надуманность. Нос и переносица может и похожи, но в остальном сходств нет. – Клянусь, мы потратили на беспробудного засоню не меньше трёх дней и что ты думаешь? Нас ждал полный облом. Внутри нет полости, это просто монолитная скульптура. А сегодня… погляди-ка, Фортуна нам улыбнулась!

– Похоже, это двое мужчин, – Минхо возвращается взглядом к костям, подходит ближе, чуть отодвинув других ребят в сторону. Он немногословен, делает выводы в голове, не озвучивая промежуточные мысли.

– И это единственное, что пока ясно. Думаю до ночи успеем всё выкопать и отправить в лабораторию. Определим возраст, родство и причину смерти, а дальше восстановим лица. Как думаешь, кто они?

– Отец и сын? Вероятно, умерли, когда храм горел. Или два брата. А может два друга.

– Или любовники?

– Гадать можно до бесконечности. Лучше подождём анализов. – Минхо озирается по сторонам, – Где у вас питьевой уголок?

***

Хан Джисон, будучи аспирантом факультета археологии, активно работает над научными проектами и так плотно, что на личную жизнь совсем нет времени. В его возрасте уже пора заводить семью и детей, а любви как ни бывало.

Трудно это, искать кого-то в огромном множестве людей, у которых уже есть свои сформированные взгляды на жизнь, которые зачастую не совпадает с собственным мировоззрением, у которых есть своя устоявшаяся компания друзей, и не факт, что в неё удастся влиться, у которых, ко всему прочему, и с характером могут быть проблемы. Увы, но те, кому за двадцать, не сильно-то хотят тратить время на узнавание друг друга, ведь найдется, обязательно найдется какая-нибудь червоточина, которая обнулит все положительные моменты. В большинстве своём долго держатся именно те пары, чьё знакомство пришлось на более молодые годы: старшая школа, студенчество, первая работа… У них было время изучить друг друга досконально, так что отношения они начинали без страха, что их где-то ждёт подвох.

По правде говоря, когда-то у Джисона тоже была возможность сойтись с одной милой девчонкой, а затем и с парнишкой, но оба варианта он променял на научную карьеру.

И вот, вместо того, чтобы целоваться с кем-нибудь на дальних креслах кинотеатра, а потом нежно заниматься сексом в общей квартире, он устало курит под тканевым тентом, прячась в спасительной тени от палящего солнца. Пустыня испаряет в нём последние соки. При взгляде на Минхо, что жадно пьёт из ковшика, Джисон малодушно думает, что может не всё потеряно. Если, конечно, Минхо свободен и расположен к мужчинам так же как Джисон. О долгосрочных отношениях фантазировать рано, но о сексе – никто не запретит. Да, он купился на хорошенькую мордашку, но кто так не делает? Не зря говорят: встречают по одёжке, провожают по уму. У Минхо с умом всё в порядке, провожать не придётся.

– Есть ещё одна штука, которую нужно с тобой обсудить, – “Например, как тебе больше нравится? Раком или на спине?”. – В изголовье статуи мы нашли табличку с надписью. Буквы местами стерлись, но, если постараться, можно восстановить. Твоя специализация – древние языки, всё правильно?

– Уже намечаешь мне фронт работ? – Минхо вытирает рот рукавом и улыбается впервые с начала их беседы. Красивый, зар-раза. Вот дал же бог…! – Какой ты быстрый. Может, не будем торопиться?

Это что, флирт? Или Джисон от недостатка секса совсем отупел?

Горячий ветер задувает под тент, песок лезет в глаза, нос и рот. Минхо закрывает лицо шляпой с платком, но быстро понимает, что надежнее спрятаться под воротником рубашки.

– Купил на родине? – Джисон кивает на шляпу, – Дешевая и бесполезная ерунда, разве не видишь?

– Её цена сто сорок тысяч вон.

– Да хоть миллион, – Джисон вынимает из сумки с инвентарем свой головной убор. Местами ткань испачкалась, но хотя бы нет больших дурацких полей с идиотской тряпочкой вместо нормальной защиты, – Возьми мою. Это куфия. Продаётся на местном базаре за копейки, – Минхо с абсолютной беспомощностью вертит в руках два длинных куска из хлопкового материала, – Бывал уже в пустынях?

– Нет, я… был только на пустошах.

– Плохо, но поправимо, – Джисон больше не в силах смотреть, как Минхо мучается, приходит ему на помощь. Зажав сигарету между зубами, он встряхивает куфию и оборачивает одну часть вокруг чужой головы на манер косынки, плотно скрутив концы над бровями, а вторую часть – вокруг лица, чтобы выглядывали одни только глаза, – Если будешь работать снаружи, ходи вот так, а лучше ткань на лбу смочи водой, но технической, а не питьевой.

– Тот, кто придумал, что жар костей не ломит, видимо, врал, – глаза Минхо улыбаются, прячась под приподнятыми щеками.

– О, ещё как! Так ломит, что впору кричать.

– Так что за табличка? Покажешь мне?

– Она в лаборатории, у меня только фотография, но она сейчас в отеле. Так что, всё завтра. Я тут до ночи. Буду смотреть за костями, приеду в город, как закончим. Ты можешь так долго тут не торчать, если устал. А, если не устал, – Джисон с хитринкой подмигивает, – работу я тебе найду.

– Значит, в отеле? – “И это единственное, что ты услышал из всего, что я сказал?”. – Пожалуй, воспользуюсь привилегией моей профессии и дождусь тебя там. Скажешь свой номер?

– Телефона или комнаты?

– Неужели ты дашь мне что-то одно? – в голосе Минхо слышится наигранное разочарование.

Джисон хохочет, запрокинув голову.

– Дам всё.

***

Они встречаются тем же вечером, где договорились, но встреча оказывается короткой, сугубо по работе. Джисон отдаёт Минхо фото таблички и, проводив его за дверь, мгновенно вырубается. Пожалуй, за всю археологическую практику он не уставал так, как в этой пустыни. И не удивительно, среда для непривычного человека экстремальная, нередко агрессивная: днём жара как адском пекле, а ночью лютый холод; дожди здесь не живут, живут только ветер и песчаные бури. Трудно поверить, что в древнее время это был богатый, процветающий край с развитыми сельским хозяйством и скотоводством.

От Минхо нет новостей почти две недели, он не появляется на раскопках, в сообщениях отвечает сухо и очень редко выходит из своего номера. Джисон, что живёт этажом выше, пару раз к нему стучался, но дверь ему не открывали. Должно быть, перевод таблички идёт полным ходом.

Все дни, что они не видятся, Джисон без устали работает то в пещере, то в лаборатории. Ему не терпится рассказать Минхо обо всём, что узнал. Возраст у скелетов разнится: одному где-то между двадцатью – тридцатью годами, а другому между тридцатью – сорока. Кости не подсказали причину смерти, их повреждения обоснованы внешними условиями. Предположить можно всё, что угодно, и есть ряд зацепок: после того, как останки полностью очистили и вынули, в земле нашли маленький стеклянный сосуд, облепленный твёрдой породой, откопали ржавый кинжал с фигурной рукояткой и три серьги в форме колец. Искали четвёртую серьгу – не нашли.

ДНК-тест с высокой точностью показал, что два погибших мужчины не были друг другу родственниками. Восстановлением лиц по черепу занимается сторонняя организация, так что результатов ждать ещё долго. Но их облик – можно подождать; их история и история места, где они умерли, – вот, что важно выяснить.

В самую холодную и усталую ночь Джисон слышит стук в дверь. Тот, кто стоит на пороге напоминает Минхо только общими чертами: у него заросшее щетиной лицо, лоб и щёки покрытые плёнкой пота, волосы скатались в жирные сосульками, а одежда висит на нём неряшливым тряпьём. Непривычно видеть идеального во всём красавца в настолько отвратительном виде.

– Твою мать. Когда ты в последний принимал ванну? – Джисон отходит в сторону, чувствуя характерный запах немытого тела, и только чудом не зажимает нос рукой.

– У меня почему-то нет воды, – Минхо пихает ему в руки свою записную книжку, – Я закончил перевод, – затем прямым маршрутом идёт в сторону санузла, – Можешь почитать, пока я моюсь. И дай мне чистой одежды, пожалуйста.

Он, специально не защелкнув дверь в душ, выкручивает кран до упора, от чего горячий пар белым облаком сочится в комнату сквозь щель над полом. Джисон пытается что-то прочитать в записной книжке, но не понимает ни слова, а заметки на родном языке написаны настолько быстро и коряво, что впору ослепнуть от перенапряжения. На листах то тут, то там нарисованы неясные символы, геометрические фигуры и трилистник, состоящий из трёх полуокружностей. Это единственный знакомый Джисону символ. По легендам, трилистник – это волшебное растение, что лечит любую болезнь и заживляет любую рану, им венчали каждый храм.

– Я брал твой станок и кажется его сломал. Куплю завтра новый, ладно? – Минхо выходит из душа спустя полных полчаса, будто рождённый заново: разнеженный, розовощекий и чистый до скрипа. Его вновь преображенное лицо улыбается сонно, с облегчением, – Ну что, какие мысли?

Он упирается ягодицами в прикроватную тумбочку, смотрит сверху на Джисона, сидящего на кровати, и сушит волосы полотенцем. На нём белый махровый халат, какой дают в каждом номере, а под ним ничего. Не он ли просил чистую одежду? Джисон повесил ему на крючок футболку и шорты, и, спрашивается, для чего?

– Я нуждаюсь в ваших комментариях, коллега. Что за клинопись? Ничего не разобрать…

Минхо забирает у него записную книжку и торопливо листает страницы. Вид у него сосредоточенный и немного недовольный. Наверняка, он надеялся, что Джисон всё найдёт без подсказок.

– В общем, я не претендую на истину, местами перевод получился вольный, потому что у ралехского языка есть некоторые приколы в грамматике и отсутствует род. Судя по расположению слов, это стих, но я не адаптировал его, уж простите…

– Ну что там, не тяни!

– Хорошо, слушай, – Минхо прочищает горло перед тем, как зачитать страницу, – “Я похоронен в чёрной тьме. Моя скорбь, как море, и в ней тонет свет. Я бессильно погружаюсь в пучину, отпустив весло. Где моё Солнце?”. На что это похоже, как думаешь?

– На эпитафию? – Джисон устало прикладывает ладони к носу, растирает пальцами с двух сторон, чтобы сконцентрировать мысли, – Такое ощущение, что автор этих строк горько скорбит об утрате. “Моё солнце” – кого так обычно зовут?

– Любимого человека. Это первая мысль, что пришла мне в голову, когда я закончил. Но нельзя исключать, что автор обращается так к своему родному по крови…

– Нет, это звучит слишком надрывно и интимно для брата или отца. Но, если это написала сестра или жена…Говоришь в ралехском нет рода?

– Нет, – Минхо захлопывает записную книжку и убирает на тумбочку, – Может, ты прав насчёт женщины, но меня вот что смущает. У Варуны не было жены. Единственный, кого он любил, – это Митра.

– Один бог посвятил надгробный стих другому богу, – Джисон невольно ухмыляется, – А они те ещё романтики, согласись? Предлагаю за романтику выпить.

Он связывается с ресепшеном через телефон и, посоветовавшись с Минхо, заказывает две бутылки красного вина, ассорти из фруктов и устрицы в медовом соусе. Еду приносят довольно быстро и ловко сервируют на столе, а бутылку вина Минхо открывает и разливает сам.

– Есть теория, что Варуна не был богом в той же степени, что Митра, – их разговор продолжается, на чём остановился. Минхо расслаблено качает вино в бокале по кругу.

– Как это? – Джисон проглатывает одну устрицу, затем не стесняет себя и съедает ещё одну, – То есть они не были равноправны в силе? По канону Варуна стоял выше Митры. Создатель жизни, все дела…

– Поздний канон это предполагал, но у ранних сказаний есть противоречия. Там он предстаёт не всесильным богом, а скорее мессией, пророком. Это потом, спустя много-много поколений его история слилась с историей Митры, они уже не существовали порознь и, в конце концов, встали в сознании верующих единым целым.

На глянцевом широком блюде лежат связка бананов, сочные дольки персика, сливы и апельсина, а ещё разрезанная клубника несколько плодов киви. Минхо в раздумье водит рукой над фруктами, пока не останавливается на персике. Джисон чувствует жаркую дрожь в районе живота, когда Минхо совершенно спокойно, без вульгарного умысла, откусывает персиковую дольку передними зубами. В этот момент он вряд ли осознаёт, какая катастрофа разыгралась у Джисона в штанах.

– Что-то не так? – его голос звучит с ноткой лёгкого непонимания.

– Н-нет, просто душно, – Джисон для убедительности машет у лица ладонью, – Так значит, Варуна на самом деле был человеком? Впервые слышу такую версию, однако она неплоха, можно поразмышлять о разном.

– Например? – Минхо берёт фрукты кончиками пальцев, точно вычурный аристократ, а, когда открывает рот, Джисон сразу же отводит взгляд.

– Например… что, если он был первым верующим Митры? Варуна как пророк распространил божье слово и, возможно, сделал для людей так много, что его причислили к богам. Как тебе?

– В этом есть логика. Жаль, мы никогда не узнаем, кто на самом деле был Варуна и кто автор прощального стиха. Правда скрыта от нас глубоко во времени, и жизни не хватит, чтобы её отыскать.

– Но, возможно, кости нам помогут…

– Да, я уже слышал, что выяснила лаборатория. Не удивлюсь, если они обнаружат в том стеклянном сосуде остатки какого-нибудь яда. А кинжал наверняка в крови.

– Парное самоубийство? – Джисон застывает с бокалом на губах. Минхо пожимает плечами, из-за чего ворот его халата немного распахивается, обнажив один светло-розовый сосок, – Насколько же они были несчастны, раз решились на такое?

– Предлагаю обсудить что-нибудь хорошее, – Минхо угодливо подливает ему ещё вина. Свой бокал он ещё не допил, – Например, с момента, как я к тебе пришёл, меня заботит вот какой вопрос. Перейдём в кровать или сделаем это на столе?

Джисон некрасиво давится вином прямо на белые сервировочные салфетки. Минхо, полностью довольный его беспомощным видом, закидывает ногу на ногу. Халат больше не скрывает его белых коленок. Джисон смотрит на них затравленно, пока вытирает рот и шею.

– Это удар под дых. Не ожидал… – он с силой сжимает ноги вместе, что не остаётся незамеченным.

– Если хочешь в туалет, сходи, я подожду, – Минхо упирается руками в кровать позади себя и наклоняет лицо в сторону с весёлым коварством во взгляде, – Но что-то мне подсказывает, ты хочешь другого. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, – нет смысла юлить и робеть, в конце концов, Джисон с первого дня встречи думал о сексе с ним. Но в туалет всё же хочется. – Не уходи, я сейчас.

Он вскакивает с места, будто укушенный в зад, и в спину ему летит очаровательный смешок.

***

Прогретая за день земля, сухая, рассеченная множеством трещин, отдаёт городу последнее тепло. Луна, что главенствует над холодной ночью, сияет на небе ртутной печатью, а алмазные брызги созвездий, точно свадебная корона, венчают её лоб. В городе тихо, слышны только редкий собачий лай и перезвон стеклянных колокольчиков, что висят на входе различных ресторанов, магазинов и табачных лавок. Набирающий силу ветер несёт по дорогам спутанные клубки перекати-поля, врывается в кроны дубов и ворошит орешник.

Парковые деревья, что примыкают к самому большому в городе отелю, шумят особенно громко. На самой высокой ветке, выглядывая сквозь листву золотистыми глазами, сидит рыжий кот со шрамом на морде. Он долго смотрит в окно отеля, единственного на этаже, что тонет в жёлтом ламповом свете. Через белую занавесочную вуаль двигаются две мужские фигуры. Один мужчина лежит на спине, держась за подушку в изголовье кровати, а другой, обнимая его раздвинутые колени, о чём-то говорит. Они смеются, и пусть окно плотно закрыто, а сквозь занавески их лица почти не различить, но отголосок их расслабленного наслаждения от близости, в которой они так сильно нуждались, слышат луна, звёзды и ветер. 

– Знаешь, у меня такое ощущение, я знаю тебя всю жизнь, – говорит один, тот, что сидит между разведённых ног, – Может, мне тоже посвятить тебе стих?

– Где ты научился настолько бездарным подкатам? Так и быть, попытка засчитана, – второй смеётся, закрыв глаза ладонью. Его впалый живот, тонкая талия и смуглая грудь содрогаются от чужих касаний.

Рыжий кот выгибает спину, тянется задними и передними лапами; что-то он засиделся, Хозяин наверняка заждался. Ему уже неинтересно, что происходит за окном, потому что будущее этих двоих давно предрешено.

Неважно, что будет завтра: попрощаются ли они с первыми лучами солнца или продолжат, с чего остановились ночью? Неважно, что случится через месяц или год: останутся ли они просто коллегами с приятным впечатлением о прошлой близости или же не поленятся узнать друг друга глубже? Неважно, ведь это всего лишь детали, не влияющие на ход их общей судьбы. А судьба их такова: быть единым целым до самой смерти и после неё, любить друг друга до конца жизни и в следующей.

Но это всё просторы далёкого-далёкого будущего. Всё потом.

Прямо сейчас Варуна счастлив и тот, кто связан с ним обещанием верности, счастлив тоже. Вот, что самое главное.